подошёл к большой глиняной чаше, чья ножка, причудливо изогнувшись, врастала в стену. Над сосудом нависала выступающая из камня рыбья голова – серебристая, блестящая, с маленькими плавничками по бокам и выпученными глазами. Из пасти рыбы потекла вода, и эльф подставил под струю каменный шарик, опутанный тесёмками.
«Вода приходит сюда сама,» - покачала головой Кесса. «Кто-то проложил ей дорогу в камне. Удобно…»
Она встала у окна, прикоснулась к краям узкой прорези, закрытой цветными стёклами, - и камни зашевелились под её пальцами, расползаясь в стороны. Стеклянная ширма поднялась наполовину, и в лицо Кессе ударил сырой холодный ветер. Она увидела поодаль синевато-серые базальтовые стены с узкими щелями окон, тёмно-зелёные черепичные крыши, поливаемые дождём, и ветви с серебристой листвой, вознёсшиеся надо всеми строениями. Что внизу, Кесса не видела, - там смыкались, закрывая двор от дождя, лиственные навесы, и под ними что-то шуршало, звякало, изредка фыркало и взрёвывало. Небо тонуло в серо-белесой хмари, и просвета в тучах не было. Кесса вдохнула холодный воздух и растерянно замигала.
- Почтенный Риланкоши! Скажи, какой сейчас месяц?
- Первый день Маринни, - отозвался эльф, перебирающий склянки и камешки. – Ты проспала тринадцатый Семпаль.
- Маринни?! – Кесса опустилась на скамью, ошеломлённо качая головой. – Была же середина Айкени!
- Да, помню, - Риланкоши с трудом сдерживал смех. – А ещё было начало Дикерта, и конец Олэйтиса был тоже. Довольно много разных дней прошло с тех пор, как Миннэн Менкайхизгу пришёл сюда. И вот новая зима на пороге… Хорошее время для сна.
- Первый день Маринни, - прошептала Кесса. – И Речник Фрисс уже пришёл в Кигээл, и все, кто погиб, снова живы… и все они вернулись в Фейр… все, кроме меня!
Она всхлипнула и сердито провела по глазам рукой. «Фрисс, наверное, подумал, что я разбилась насмерть! Как же он расстроился…»
Тканая завеса с шелестом откинулась, пропуская незнакомого авларина, растрёпанного, перемазанного кровью и напуганного до полусмерти. Влетев в залу, он упал на пол – так быстро, что Кесса решила, будто он споткнулся – и опустил рядом с собой шевелящийся свёрток из огромного листа. Наружу торчал плоский оперённый хвост, а с другой стороны норовила высунуться узкая зубастая морда.
- Беда! – выдохнул авларин, рывком разворачивая лист. Лежащее в свёртке существо испуганно забило крыльями. Их было четыре – два побольше, два поменьше – и на каждом – по три изогнутых когтя. Оно рванулось, приподняло окровавленную голову и снова рухнуло на ковёр.
- Вот даже как? – нахмурился Риланкоши, быстро ощупывая крылья и спину существа, и осторожно подул на его шею. Клок кожи вместе с перьями отделился от головы и висел на тонком лоскуте, обнажив мясо, но от дуновения боль, причиняемая раной, как будто стала слабее. Существо повернуло голову набок, слабо заскребло когтями по листу, и он порвался на части. Кесса вздрогнула. «Харайга!» - теперь она вспомнила, на что похоже это создание. «Харайга о четырёх крыльях! Какой демон научил их летать?!»
- Все кости целы, как ни странно, - сказал Риланкоши, поднимаясь с пола и открывая сундук. – И раны неглубоки. Сегодня полежит у меня, потом отнесёшь его в башню, но к соплеменникам не выпускай. Кто так с ним поиграл?
- Он влетел в загон к алайгам, - поморщился молодой авларин, склонившийся над зверем. – Наверное, ему хотели откусить голову.
- Следить надобно за своей живностью, - покачал головой Риланкоши. – Держи, пока я перевяжу его…
Кесса подобралась поближе и присела на скамью. Пернатый ящер снова повернул голову – его сверкающий глаз неотрывно следил за странницей, и дружелюбия в его взгляде не было.
- Отпускай, он уснёт, - сказал Риланкоши, сжимая пасть существа с двух сторон и переворачивая его на спину. Второй эльф посмотрел на вымазанные кровью руки, хмыкнул и пошёл к водяной чаше.
- Вот оно что, - Риланкоши перевёл взгляд на Кессу. – Ещё один поселенец, которому нужно выжечь печать. Этим же вечером и сделаю. Ты уже достаточно окрепла, чтобы вынести немного боли.
- Выжечь? – Кесса поёжилась. – А иначе никак? У меня были рисунки, но стёрлись…
- Поэтому мы печати выжигаем, - эльф оттянул ворот рубашки, показывая небольшой, но витиеватый узор чуть пониже ключицы. – Тут много разных созданий, Чёрная Речница. Лесные шонхоры – не самые опасные среди них.
- Шонхор – так называется этот зверь? – Кесса решилась подойти к спящему существу. Риланкоши положил его в маленький кокон, подвешенный к стене, и ящер, не просыпаясь, убрал голову под крыло.
- А это птица или ящерица? – спросила Кесса на всякий случай. – Оно не сродни харайге?
- Сродни, - кивнул эльф. – И летает прескверно. Однако этот лес не слишком хорош для птиц. Это лесной шонхор. Говорят, они водились и в ваших землях. Но знорки питали к ним такую ненависть, что от них не осталось и пёрышка. Не трогай его – он, как и ты, ранен и напуган.
«Это всё наяву,» - Кесса украдкой ущипнула себя, но зелёные стены, папоротниковые ковры и спящий ящер с четырьмя крыльями остались, где и были. «Я в настоящем эльфийском замке, и тут меня знают. И это настоящие авларские эльфы, те, кто говорит со всеми живыми… Река моя Праматерь! Даже Речник Фрисс этому не поверит!»
За окном что-то взревело, Кесса бросилась к нему, но увидела внизу только навесы, а на стенах – лишь струи дождевой воды и серебристые листья. Риланкоши едва заметно поморщился.
- Надобно соблюдать осторожность, - пробормотал он. – Холодный ветер за окном, знорка. Прикрой его. Там закололи алайгу, ничего страшного в этом нет.
В коконе, почуяв чужую смерть, зашевелился шонхор, открыл зубастую пасть, попытался высвободить крылья. Авларин легко подул на него, издав несколько щёлкающих звуков. Ящер затих.
- А большая у вас крепость? – спросила Кесса. – Я видела из окна много стен и башен.
- Тут многим хватает места, - кивнул Риланкоши. – Даже зимой.
- А зимой вас становится больше? – слегка удивилась «Речница».
- Многие из лесных жителей зимуют у нас. Тут теплее… и спокойнее, - усмехнулся авларин. – Лесные дома по зиме пустеют. И ты, судя по всему, тоже будешь зимовать у нас.
«Зимовать…» - Кесса растерянно усмехнулась. Ей было не по себе – настолько, что по коже ползли мурашки. «Я всегда
