Подвергшись атаке, монголы тотчас отбросили апатию и начали бешено отбиваться локтями, сапогами – чем получится. Вот еще одно доказательство бескультурья, и Мэнь Гуан запрезирал их пуще прежнего. Вот одному из стражников ударили в нос; Мэнь Гуан отвернулся, чтобы не смущать несчастного еще сильнее. Он уставился в окно на дождевую дымку. В зал влетели другие стражники. Мэнь Гуан подчеркнуто игнорировал кряхтение и вопли, пока посланники не затихли.
Когда Мэнь Гуан отвернулся от окна, три посланца были без сознания, а остальные старались вырваться из пут и скалились, проявляя свою звериную сущность. Префект не улыбнулся. При мысли о библиотеках и архивах Дали он снова почувствовал презрение к захватчикам. Дикарям не понять, что сознательный выбор цивилизованного человека исключает трусливую капитуляцию, вопреки возможным последствиям. Если вдуматься, человек сам выбирает, как ему умереть.
– Отведите их на площадь, – велел Мэнь Гуан. – После небольшой трапезы я понаблюдаю за их поркой и казнью.
Монголы отчаянно потели, и вонь их тел заполонила все вокруг. Мэнь Гуан с трудом сдерживал рвоту, поэтому старался глубоко не дышать. Вот разгребет эту грязь, и нужно будет переодеться. Пусть слуги сожгут его нынешний наряд, пока он моется.
Глава 18
На центральной площади Дали пленных привязали за запястья к металлическим столбам, вбитым в землю давным-давно, чтобы пригвождать осужденных преступников. Когда появился Мэнь Гуан, солнце стояло уже высоко, на площади собралась толпа. Стражники расчистили дорогу палками, чтобы префект увидел наказание, потом вынесли кресло, чтобы тот устроился поудобнее. Другие воины соорудили навес, чтобы защитить его от солнца. Мэнь Гуан уселся, потягивая холодный напиток. Лицо его не выражало никаких эмоций.
Допив, Мэнь Гуан дал знак воинам у столбов, каждый из которых держал по тяжелой плети с хвостами из умащенной кожи. Толщиною с детский палец, они глухо хлопали по телу и причиняли боль не меньше, чем дубинка. Мэнь Гуан надеялся, что монголы закричат и осрамятся. Те негромко переговаривались, вероятно подбадривая друг друга. Цзиньские переводчики взывали к толпе. Низкорослый Ли Ун увещевал собравшихся и рвался из пут. Мэнь Гуан покачал головой. Предателю не понять сунских крестьян. Для них знать живет в другом мире, чужом им и совершенно непостижимом. Безропотные люди из толпы стояли с непроницаемыми лицами. Один даже поднял камень и швырнул в Ли Уна, заставив того сморщиться от боли. Мэнь Гуан позволил себе улыбку, спрятав ее за поднятой чашей.
Посыпались ритмичные удары. Как и ожидал префект, цзиньцы рыдали, вырывались, изгибали спины, хватали столбы, словно в надежде выломать их из земли. Монголы же терпели пытку с безучастностью буйволов. Мэнь Гуан нахмурился. Через стражника он передал приказ, чтобы хлестали сильней, и откинулся на спинку стула. Плети засвистели чаще и громче, а монголы все переговаривались. К изумлению префекта, один из них даже засмеялся. Мэнь Гуан покачал головой. Что же, он человек терпеливый, а у воинов есть другие плетки, с металлическими шипами на хвостах. Под такими монголы запоют.
Ли Ун служил Хубилаю меньше года. К брату хана он примкнул, когда тумены проходили по северным цзиньским землям, тысячами размечая будущие поселки. Ли Ун понимал, что любая служба опасна, но у Хубилая платили хорошо и регулярно, да и способность к языкам помогала. Разве ожидал он, что старый дурак, правитель Дали, свяжет его и будет пытать?
Боль была просто-напросто нестерпимой. Снова и снова Ли Уну казалось, что больше он не вынесет, но пытка продолжалась. Его привязали к столбу – от плети никуда не деться, удары не остановить. При каждом ударе Ли Ун рыдал и умолял мучителей, игнорируя монголов, которые отворачивались, стыдясь его. Кто-то из них велел ему подняться, лишь только ноги его ослабели, и Ли Ун безвольно прижался к столбу, удерживаемый лишь веревками на запястьях. Потерять бы сознание или рассудок – что угодно, только бы боль не чувствовать; но тело и разум не соглашались. Какое там, чувства обострились, боль усилилась. Ничего страшнее Ли Ун в жизни не испытывал.
Префект отдал приказ, и порку остановили. Цзинец поднялся, с трудом разогнув колени, огляделся по сторонам и сплюнул кровью: так сильно он прикусил язык. Площадь рыночная, недалеко от городских стен. Вон городские ворота, за ними войско Хубилая. Ли Ун застонал при мысли, что спасители так близко, но ничего не видят. Нельзя умирать! Он же молод, он еще не женился…
Окровавленные плети ополоснули в ведре и передали другому воину, чтобы умастил их и обернул защитной ветошью. Еще сильнее Ли Ун испугался, когда принесли другие свертки и разложили на земле. Воины откинули ветошь, и он встал на носки, желая увидеть, что в свертках. Толпа зароптала от нетерпения, и Ли Ун хрипло закричал:
– Сотни пушек стоят за этими стенами, готовые разбить их вдребезги! Несметное войско окружило вас, но благородный царевич пообещал пощадить всех жителей Дали! Он предлагает вам милосердие, выказывает уважение, а вы берете его посланников в плен и сечете плетьми? Мы не вернемся, но как поступит царевич? Что он предпримет? За нашей кровью прольется ваша, всех жителей Дали – мужчин, женщин, детей. Помните, вы сами выбрали свою участь! Помните, царевич предлагал вам открыть ворота – и выжить!
Воин развернул длинную плеть, и Ли Ун осекся, увидев хвосты с металлическими шипами. Однажды при нем человека засекли до смерти такой же. Дело было в его родном городе, когда поймали насильника. От страшных воспоминаний пересохло в горле. Несколько ударов этой плетью, и мочевой пузырь опорожнится, а тело превратится в судорожно вздрагивающую массу. Достойной смерти ждать нечего. В немом ужасе Ли Ун наблюдал, как воин крутит плетью, расправляя ее хвосты.
Вдруг издали донесся гул. Звук все усиливался. Половина людей, собравшихся на площади, встрепенулась, когда в ворота ударило что-то тяжелое. Эхо услужливо донесло грохот до каждого.
– Он идет! – верещал Ли Ун. – Разрушитель уже здесь! Свергните своих владык и живите, не то к рассвету улицы покраснеют от крови!
Снова раздался глухой удар, потом еще два, когда канониры Хубилая определились с дальностью. Одно ядро перелетело стену и угодило в крышу дома справа от площади. По толпе прокатилась дрожь, когда оно пронеслось над головами.
– Он идет! – снова заверещал Ли Ун, вне себя от радости.
Прозвучал приказ. Цзинец еще смотрел на дрожащие ворота, когда стражник одним махом перерезал ему горло. Кровь брызнула на сухую землю, монголы гневно закричали и начали раскачивать столбы, напирая на них всем телом. Мэнь Гуан отдал новый приказ, и еще одна группа воинов обнажила мечи. Но тут ворота с грохотом рухнули. В облаке пыли, заклубившейся от стен, горожане узрели колонну монгольских всадников, черных на фоне яркого солнечного света. Монголы въезжали в город стройными рядами, и горожане начали разбегаться.
Площадь пустела, и мертвенно-бледный Мэнь Гуан стал медленно подниматься. Когда наконец ему это удалось, он пошатнулся: его мир рушился. Префект убеждал себя, что никакого особого войска вокруг Дали нет и что врагу в любом случае никак не поколебать его решимость. Но вот враг явил себя. Глубочайшее потрясение стерло все мысли: префект едва заметил, как стражники бросают окровавленные плети и высоко поднимают мечи, готовые его защитить. Мэнь Гуан покачал головой в вялом отрицании, словно еще мог остановить вторжение в Дали.
Окруженный развевающимися шелковыми знаменами, подъехал враг, облаченный в доспехи, блестевшие на солнце. Мэнь Гуан изумленно наблюдал, как Хубилай, презрев опасность, приближается к вооруженным людям. Царевич понимал, что при малейших признаках опасности стражники префекта могут изрезать воздух стрелами. Но люди Мэнь Гуана этого не сделали. Медленное приближение вызвало замешательство: Хубилай точно считал себя неуязвимым, точно был настолько выше них по положению, что причинить вред ему им было не по силам. Под его взглядом многие опускали глаза, словно ослепленные солнцем.
Перед Хубилаем неуверенно стоял высохший старик с пустыми глазами, одетый в чистые одежды. Толпа рассеялась, площадь погрузилась в тишину.
Нарушил ее один из связанных монголов, сумевший вырвать столб из камней. С торжествующим рычанием он поднял столб и с недвусмысленным намерением двинулся к Мэнь Гуану. Хубилай поднял руку, и освободившийся воин тотчас замер, лишь грудь его вздымалась от избытка чувств.
– Я обещал пощадить Дали, – напомнил Хубилай на безукоризненном мандаринском наречии. – Почему ты не послушался?
Мэнь Гуан уставился вдаль, разум его превратился в безответную глыбу льда. Он прожил долгую жизнь и десятилетиями служил префектом в родном городе. Хорошая получилась жизнь! Голос врага шелестел, как тростник в темноте, но Мэнь Гуан не отвечал. Он приготовился к смерти: глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце.
