подвигах нового Трефа появились статьи в газетах.
Жена Зюзи купила шляпку…
«С дозволения начальства»
М. В. Лентовский четверть века назад был полицией обязан подпиской о невыезде.
И в один прекрасный вечер он вылетел на воздушном шаре с Леоной Дар за пределы не только столицы, но даже и Московской губернии. Забеспокоились кредиторы. Заявили в полицию, и один из злобных кредиторов, кажется Давыдов, даже требовал, чтобы полиция привлекла его за неисполнение подписки о невыезде.
Конечно, дело окончилось ничем, а Лентовский смеялся:
— Я не давал подписки о невылете!..
Прошло четверть века.
Мир ринулся в воздух.
Цеппелин носится на своем воздушном корабле над Германией, перелетает из города в город, его чествует весь народ, начиная с императора.
Смелый Блерио на легком аэроплане перелетел птицей через бурный Ламанш из Франции в Англию.
Братья Райты парят над Америкой.
А за Цеппелином, Блерио, Райтами в каждой стране сотни ученых изобретателей стараются вовсю победить воздух.
Государства стараются опередить друг друга в победе над воздухом, сознавая, что у кого первого будет сильный воздушный флот, тот будет — Владыкой мира.
Все и всюду поощряют изобретателей, помогают средствами, ищут, пробуют, дают полную свободу искателям победы над воздухом.
Когда появилось первое известие об успехах Цеппелина — вся Россия встрепенулась.
В глухих деревнях заинтересовались.
И первый «изобретатель» русский был встречен восторженно.
Это — прославленный Ткаченко.
С рассветом на глухой полустанок Киево-Воронежской дороги пришел крестьянин соседней деревни Ткаченко с коленкоровыми крыльями под мышкой и торжественно заявил:
— А вот и я прилетел!..
И рассказал, что ночью вылетел из своей деревни, за 14 верст, и долетел только до полустанка, хотя собирался в Киев.
— Крылья поломались, материя лопнула, а то в Киеве к обеду был бы!..
Ему поверили с радости:
— Каковы наши-то!..
И все чествовали изобретателя. Даже сам начальник станции подарил «великому» старую тужурку, а становиха семь аршин коленкору на новые крылья.
Осведомленные газеты послали нарочных корреспон-дентов…
Слава Ткаченки возросла…
Это был первый русский изобретатель. Вторым явился Татаринов.
А потом пошли и настоящие изобретатели.
Ученые люди, талантливые.
Русь устремилась ввысь.
Нашлись люди. Нашлись средства.
Надежды победить воздух стали осуществляться.
И скоро зареют над степями неоглядными, над лесами дремучими русские победители воздуха. С трепетом сердца следят все за изобретателями.
Лекции о воздухоплавании собирают публику. Каждое известие газетное о новом изобретении читается жадно.
— А пристав?!
И крылья аэропланов опускаются при этом слове.
Только что смелый изобретатель сел на свой аэроплан и хочет подняться — вдруг грозный оклик:
— Я т-тебе полетаю! Я т-тебе па-акажу, как летать! В участок!..
И составляется протокол, и появляется распоряжение:
«Летать воспрещается…»
Сейчас читаю в газетах телеграмму:
«ХАРЬКОВ, 27.XI. У изобретателя летательной машины Школина, сделавшего недавно доклад в техническом обществе, приставом отобрана подписка о том, что без разрешения полиции он летать на своей машине не будет».
— Господин пристав! Позвольте мне полетать! — просится русский Райт или Цеппелин…
Сейчас справка о благонадежности «по месту жительства просителя» — в Баку, Владивосток, Ташкент и Сольвычегодск.
Он имел несчастье в продолжение последнего года побывать в этих городах.
Через год получаются справки.
— Я ему полетаю!.. — бормочет пристав, читая справки.
А Германия готовит воздушный флот. Господин пристав, слышали?
Ваня Кузнец
— Ваня Кузнец в добровольцы просится, — доложил становому письмоводитель.
— Ну и прекрасно, отправить его к воинскому начальнику. Я вдвойне рад — первое потому, что избавлюсь от скандалиста и пьяницы, а второе потому, что он, наверно, с десяток врагов передушит голыми руками.
— Да он уже второй месяц не пьет. Как водку запретили, другим человеком стал.
— Где он?
— В канцелярии.
Становой из отставных офицеров, полный и добродушный, вышел в канцелярию. У двери стоял весь в саже красавец юноша. Сквозь разорванный рукав рубахи сквозили великолепно отделанные мускулы.
— На войну, Ваня? Что ж, доброе дело. А это помнишь? — улыбнулся становой, указывая на дверь с решеткой.
— Было, да прошло. Это мой праздничный номер. Связанный валялся тут на полу.
— Не покоен ты был во хмелю.
— Быльем поросло. Как проклятую запретили, — век бы ее не было, — человеком стал. Пожалуйте мне свидетельство для воинского начальника.
— Ступай с богом. Федор Федорович, напишите ему самое лучшее свидетельство. А ты, Ваня, иди ко мне, я тебя хоть стойке да поворотам выучу, объясню, как начальству отвечать, — сразу солдатом будешь.
Старый капитан увел Кузнеца в сад и преподал ему военную выправку. На другой день Иван был уж у воинского начальника, а через два месяца на передовых позициях в одном из славных полков, куда он попал совершенно случайно, понадобился кузнец, а он тут и подвернулся. В первом сражении ему посчастливилось отбить у немцев раненного во время атаки полковника, которого он и принес на руках к своим, за что и получил Георгиевский крест.
* * *
Наши войска отступали перед сильным напором врага. Последний полк арьергарда с саперами и казаками должен был разрушить мост на пути наступления неприятеля.
Полк охранял саперов, минировавших каждый устой огромного моста, а казачьи разъезды рыскали на неприятельской стороне и не допускали к мосту разведчиков врага, который двигался огромной массой с тяжелой артиллерией.
Во время саперной работы прапорщик, ротный командир, доложил командиру полка:
— Господин полковник, унтер-офицер Федоров предлагает…
— Какой Федоров? Который спас меня?
— Так точно. Он предлагает интересную вещь, а именно: взорвать минированный мост тогда, когда через него пойдет неприятельская артиллерия.
— Это нелепость. Вы подумайте: сначала пойдут разведчики, потом кавалерия, затем пехота и артиллерия. Кто же будет взрывать? Мы отойдем, а если и решится на это какой-нибудь смельчак, так его разъезды найдут ранее, чем он это сделает.
— У него очень смелый план. Благоволите его выслушать.
Призвали Федорова.
— Изволите видеть, ваше высокоблагородие, вот этот глиняный обрыв берега, вот на нем все дыры, это гнезда стрижей. Они-то меня и надоумили. С обрыва весь мост как на ладони… Я бы думал так: мост минирован, а взорвать его, когда по нем пойдет войско и, главное, орудия. Для этого провода от мин провести под землей к обрыву, а оттуда и взорвать врага.
— Кто же взорвет?
— Я, ваше высокоблагородие.
— Каким образом?
— Это можно наверняка. Сверху этого обрыва выкопайте землянку, чтобы одному человеку залечь в ней, проведите к ней — ведь всего сто шагов от моста — концы проводов, заройте меня в эту землянку, сверху заровняйте землю, чтобы и следов не было, а между стрижиными гнездами сделайте из землянки такую же
