— Моn chere collegue...
— Quel enorme plaisir, Monsieur le Ministre!
— Vous etes bien aimable, mon illustre ami.
— Ехellence, je suis enchante...{10} [143]
Здесь осведомлялись о здоровье мадам или о результатах последнего курса лечения от ожирения, обменивались сведениями относительно ассортимента вин и кулинарных тонкостей парижских или карлсбадских ресторанов, обсуждали последние скандалы в Каннах или Сан-Себастьяне, причем каждый из собеседников со всей мыслимой деликатностью избегал разговоров на какую-либо серьезную тему, которая могла бы быть неприятна для другого.
— Я глубоко сожалею о том, что на последнем заседании мне пришлось прибегнуть к выражениям, которые вы, мой уважаемый друг, вне всякого сомнения, не могли вполне одобрить. Но, понимаете ли, дорогой мой, на этом настаивает мое правительство. Увы, все становится сложнее и сложнее. Поверьте, я восхищен красноречием, с которым вы изложили ваши аргументы. Я рад случаю лично заверить вас в моем искреннем, глубоком уважении. Но, ваше превосходительство, вы с вашим богатым опытом знаете это лучше меня. Les affaires… oh, la, la!..{11} Не окажете ли вы мне честь разделить со мной там, на террасе, маленький аперитив?
Не исключено, что их обоих видели проходившие мимо журналисты, и в тот же вечер удивленные читатели газет в самых различных столицах тщетно будут ломать себе голову над тем, какой поворот в судьбах народов начался, быть может, этим разговором. Сами же господа через несколько часов усядутся за стол конференции и вновь примутся плести хитроумные интриги друг с другом или друг против друга.
Но даже при самых резких столкновениях они не нарушат правил вежливого обхождения. Свои грубости они неизменно будут облекать в самые безобидные, изысканные общие слова. Они никогда не скажут: «Предложение господина такого-то является глупым, коварным, и для меня не может быть и речи о его обсуждении». Нет! «Ценное предложение моего выдающегося коллеги представляет величайший интерес. Оно настолько глубокомысленно, что я не могу сразу в полном объеме уяснить себе его значение и глубину. Тем не менее оно дает мне повод к некоторым «observations»{12}, которые, к сожалению, обязывают меня заявить об определенных «reserves»{13}. [144] Поэтому я предлагаю подвергнуть его тщательному изучению, передав в подкомиссию либо создав специально с этой целью комитет экспертов».
Так уж повелось: одно из правил дипломатической игры издавна состояло в том, чтобы избегать резких столкновений и, когда это только возможно, элегантно прикрывать непримиримые противоречия.
Доктор Лей в посудной лавке
И вот в 1933 году в пределы женевской дипломатии с ее свято охраняемыми традициями впервые вломились не известные до тех пор нордические варвары, которые, судя по всему, поставили перед собой цель возродить грубые нравы древних тевтонов. Свидетелем одного из их первых вторжений я стал уже во время моего майского пребывания в Женеве.
Почти каждая из великих держав Европы имела в Женеве свой отель, в котором размещались делегации. Мы, немцы, со времен Штреземана постоянно располагались в отеле «Карлтон-парк», находившемся в небольшом отдалении от города, с прекрасным видом на озеро.
В то время наша делегация на конференции по разоружению во главе с послом Надольным состояла почти исключительно из профессиональных дипломатов, чиновников и офицеров — людей, привыкших к цивилизованным формам обращения. Что касается представителей, направлявшихся из Берлина в Женеву по другим поводам, то о них это не всегда можно было сказать.
Так, однажды распространился слух, что на предстоящее заседание Международного бюро труда вечерним поездом приедет делегация, руководителем которой является ужасный грубиян. Некоторые уже знали имя д-ра Роберта Лея, незадолго до того разгромившего профсоюзы и превратившего их в унифицированную организацию под названием «Германский трудовой фронт».
Сам я в тот вечер не заметил появления этих лиц. На следующее утро я стоял перед отелем около мерседеса, принадлежавшего нашей делегации, который я вызвал, чтобы отвезти в город на заседание посла Надольного. [145]
Но в дверях вместо Надольного показался неизвестный мне тип в сопровождении двух чужих людей. Вся его внешность поразительно напомнила мне Функа. Я сразу сообразил, что это мог быть только вновь прибывший нацистский бонза. Не взглянув на меня, Лей шагнул к автомобилю и, садясь в него, коротко приказал шоферу:
В Международное бюро труда.
Я поспешил вмешаться:
— Извините, но это машина посла Надольного, который сию минуту выйдет, чтобы ехать на конференцию по разоружению.
Услышав ответ, я не поверил своим ушам. Мне было заявлено буквально следующее:
— Скажите послу Надольному, что он может поцеловать меня в задницу.
Шофер так оробел, что не решился возражать. Для Надольного, который, выходя на улицу, успел еще увидеть, как автомобиль заворачивает за угол, мне пришлось раздобыть такси.
На первом же заседании Бюро труда разыгрался форменный скандал. Г-ну Лею пришлась не по нраву критика, с которой выступил один из южноамериканских делегатов по поводу насильственного роспуска немецких профсоюзов, и он публично наградил представителей этих стран титулом «негроидные обезьяны».
Поскольку при нашей делегации мне приходилось играть роль своего рода «прислуги на все руки», в мои обязанности входило доставать в секретариате Лиги Наций гостевые билеты для приезжих немцев..Меня никто не уведомлял о том, что Лею угодно послушать дебаты по разоружению. Однажды после полудня он вместе с несколькими своими присными внезапно появился в коридоре и потребовал, чтобы его пропустили в зал заседаний. Я услышал, как он бранится у двери, потому что портье швейцарец не пускал его без билета.
Я поторопился туда.
— Господин доктор Лей, потерпите минутку! Я сейчас же спрошу в секретариате, не могу ли я получить для вас несколько билетов. Это продлится не дольше четверти часа.
— Пошли вы!.. — заорал он на меня. — Оставьте меня в покое с этой ерундой. Вот еще новости. Стану я, глава делегации, возиться с вашими формальностями!
Недолго думая, он решительно пустил в ход локти и очутился в зале. Ошеломленный портье только посмотрел ему вслед, беспомощно пожимая плечами, и больше не чинил препятствий. [146]
Гестаповский убийца
Спустя некоторое время в Женеве появился тип, куда более опасный, чем спившийся д-р Лей. Для нас он тоже был новым, незнакомым человеком. Это был группенфюрер ОС Рейнгард Гейдрих, впоследствии палач Праги, который в то время отправлял в Баварии те же функции, какие в Берлине выполнял начальник гестапо Дильс. Он прибыл в качество эксперта по так называемым организациям, схожим с военными, иными словами, с целью убедить мир в том, что эсэсовские и штурмовые отряды представляют собой столь же невинные в военном отношении союзы, как бойскауты и подобные им молодежные организации в других странах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
