Доктор Теслман приезжает в Город, и мы вместе обедаем. До выхода на пенсию он был практикующим психиатром, который никогда не испытывал желания преподавать или возиться с пациентами. Состояние невменяемости всегда вызывало у него особый интерес — преступление страсти, непреодолимый импульс, момент, когда ум так наполнен эмоциями и ненавистью, что приказывает телу действовать силой, а посему оно никогда не является намеренным. Он предпочитает говорить сам, полагая, что это убедит меня в его компетентности. Я слушаю его чушь и стараюсь представить, какое впечатление он произведет на присяжных. Он располагает к себе, уверен, умен и хороший собеседник. К тому же он из Калифорнии, а это две тысячи миль отсюда. Все судебные адвокаты знают, что чем большее расстояние преодолел эксперт, тем больше доверия он вызывает у жюри.
Я выписываю чек на половину гонорара. Вторую половину он получит на суде.
Он беседует с Тадео два часа и — надо же! — теперь совершенно уверен, что парень отключился, потерял рассудок и не помнит, как избивал рефери.
Так что теперь у нас есть линия защиты, пусть даже весьма шаткая. Я не питаю особых иллюзий, поскольку обвинение предъявит двух или трех своих экспертов, ничуть не менее убедительных, чем Теслман, и все они постараются сразить нас остротой своего ума. Когда я вызову Тадео для дачи показаний, он будет выглядеть достаточно прилично, может, даже сумеет выдавить слезу, но на перекрестном допросе Мансини сделает из него отбивную.
С видео не поспоришь. Я по-прежнему не сомневаюсь, что присяжные будут пересматривать запись снова и снова и сомнений у них не возникнет. Они с усмешкой воспримут разглагольствования Теслмана и посмеются над словами Тадео, после чего вынесут обвинительный приговор. В случае признания его виновным он получает от двадцати до тридцати лет. В день суда мне, возможно, удастся уговорить прокурора снизить срок до двенадцати-пятнадцати.
Но как мне убедить упрямого двадцатидвухлетнего парня признать себя виновным, чтобы ему дали пятнадцать лет? Напугать тем, что он может получить тридцать? Сомневаюсь. Великий Тадео Запата никогда ничего не боялся.
8
Сегодня Старчеру исполняется восемь лет. В издевательском постановлении суда, регламентирующем время, которое я могу проводить с сыном, черным по белому написано, что в дни его рождения мне положено два часа.
Его мать считает, что два часа — это слишком много. По ее мнению, одного часа хватит за глаза, а еще лучше, если мы не будем встречаться вовсе. Ее цель — вообще убрать меня из его жизни, но я этого не допущу. Может, отец из меня действительно никудышный, но я стараюсь. И вполне вероятно, наступит день, когда парнишка захочет проводить время со мной, устав от общества двух постоянно ругающихся матерей.
И вот я сижу в «Макдоналдсе» и жду наступления своих двух часов. Наконец подъезжает Джудит в адвокатском «ягуаре». Они со Старчером вылезают из автомобиля и заходят внутрь. Увидев меня, Джудит кривится и передает мне сына с недовольной миной:
— Я вернусь в пять часов.
— Но сейчас уже четверть пятого, — возражаю я, но она удаляется, не удостаивая меня ответом.
Старчер устраивается напротив.
— Как дела, приятель?
— Нормально, — бормочет он, явно опасаясь сказать лишнее. Я представить не могу, какими инструкциями она его накачала по дороге сюда. Ничего не ешь, ничего не пей. Не играй на площадке. Вымой руки. Не отвечай на вопросы, если «он» будет выспрашивать обо мне или Эйве или вообще о нашем доме. Не пытайся хорошо провести время.
Обычно при встречах со мной Старчеру требуется несколько минут, чтобы перестать нервничать и успокоиться.
— С днем рождения, — говорю я.
— Спасибо.
— Мама сказала, что в субботу у тебя будет большой праздник. Много друзей, пирожные и все такое. Тебе должно понравиться.
— Наверное.
Меня, конечно, туда не пригласили. Это его дом, место, где он проводит половину жизни с Джудит и Эйвой. Я там никогда не был.
— Есть хочешь?
Он осматривается по сторонам. Это же «Макдоналдс», настоящий рай для ребенка, где все специально продумано так, чтобы людям захотелось отведать блюда, которые куда аппетитнее выглядят на развешанных повсюду рекламных плакатах, чем на тарелках. Его взгляд останавливается на изображении нового микса с мороженым. Выглядит довольно привлекательно.
— Я, наверное, возьму попробовать. А ты?
— Мама говорит, что здесь мне ничего есть нельзя. Тут для меня все вредно.
Но сейчас мое время, а не Джудит. Я улыбаюсь и наклоняюсь к нему, будто мы заговорщики:
— Но мамы же здесь нет, верно? Я ей ничего не скажу, и ты ничего не скажешь. Это будет наша мужская тайна, договорились?
Он с довольным видом улыбается и кивает:
— Договорились.
Я вытаскиваю из-под стола коробку в яркой упаковке и ставлю на стол.
— Это тебе, приятель. С днем рождения. Давай, открывай.
Он хватает коробку, а я иду к стойке. Когда я возвращаюсь с запотевшими бокалами с плавающим наверху мороженым, Старчер разглядывает разложенную на столе доску с нардами. В детстве дедушка научил меня играть сначала в шашки, потом в нарды, а затем и в шахматы. Мне очень нравились самые разные настольные игры, и я всегда получал их в подарок на день рождения и Рождество. К десяти годам у меня собралась настоящая коллекция. Она хранилась в моей комнате, и я ее тщательно оберегал. Во все настольные игры я выигрывал практически всегда, но моей любимой были нарды, и я постоянно приставал к деду, матери, друзьям, вообще ко всем с просьбой сыграть со мной. В двенадцать лет я занял третье место на городском детском турнире. В восемнадцать выступал во взрослых турнирах. В колледже я играл на деньги, пока другим студентам не надоело испытывать судьбу.
Я надеюсь, что сын унаследовал от меня эту черту. С годами становится все заметнее, что он почти наверняка будет похож на меня, у него будет моя походка, и он будет говорить как я. Он очень смышленый, хотя, справедливости ради, должен признать, что в этом немалая заслуга его матери. Джудит с Эйвой не позволяют ему играть в видеоигры. И после суда над Ренфроу я им очень за это благодарен.
— Что это? — спрашивает он, забирая бокал с напитком и не сводя глаз с доски.
— Это настольная игра. Она называется нарды и была придумана много веков назад. Я научу тебя в нее играть.
— Она, наверное, трудная, — говорит он, набирая в ложку мороженое.
— Вовсе нет. Я начал в нее играть, когда мне было восемь лет. Тебе понравится.
— Ладно, — соглашается он, готовый сразиться. Я расставляю фишки и объясняю правила.
9
Напарник оставляет фургон на забитой машинами стоянке и заходит в торговый центр. Там он направится в двухэтажный ресторан, расположенный в одном из крыльев комплекса, и найдет место у окна в маленьком баре на верхнем этаже. Оттуда он будет наблюдать за фургоном и заметит, если за ним следит кто-то еще.
В четыре часа Арч Свэнгер стучит в дверь фургона. Я открываю. Добро пожаловать в мой офис. Он садится в удобное кресло с откидной спинкой и осматривается. Улыбается при виде кожи, телевизора, стереосистемы, дивана и холодильника.
— Круто! — одобрительно замечает он. — Это ваш офис?
— Он самый.
— Я думал, у такой важной шишки наверняка шикарный офис в одном из этих высоких зданий.
— Так и было, пока в него не кинули бутылку с зажигательной смесью. Теперь я предпочитаю быть движущейся мишенью.
Он смотрит на меня, будто пытаясь понять, не шутка ли это. Дурацкие синие очки он сменил на скромные черные, отчего выглядит даже интеллигентно. На голове черная фетровая кепка, причем приличного качества. Его новый внешний облик производит благоприятное впечатление, что только подтверждает эффективность маскировки. С расстояния в десять футов узнать в нем прежнего человека практически невозможно.
— Вы это серьезно насчет поджога офиса? — спрашивает он.
— Это случилось пять лет назад. Только не спрашивайте, кто его устроил, ведь я не знаю. Думаю, какой-нибудь торговец наркотой или полицейский, работающий под прикрытием. Лично я считаю, что наркополицейский, потому что полиция не проявила никакого энтузиазма при расследовании поджога.
— Вот что мне в вас нравится, мистер Радд. Я могу вас называть Себастианом?
— Я предпочитаю «мистер Радд», пока вы меня не наняли. А если наймете, можете звать меня Себастианом.
— Ладно, мистер Радд, мне нравится, что копы от вас не в восторге, как и вы от них.
— Я знаком со многими полицейскими, и мы неплохо ладим, — возражаю я, слегка покривив душой. Мне нравятся только Нейт Спурио и еще пара копов. — Поговорим о деле. Я беседовал с детективом Лэнди Риардоном. Улик у них мало. Они уверены в вашей виновности, но доказать это пока не могут.
