До нынешнего лета Стрункины жили прекрасно. Растили сына, который после восьмилетки поступил в авиационный техникум, будет самолеты строить. Таисия была мировой хозяйкой, да вот те раз — споткнулась. В августе пришла с празднования Дня строителя навеселе и новенькие сапожки зимние принесла — якобы подарок от ПМК как передовой нормировщице. Стрункин сам в День железнодорожника, за неделю до Дня строителя, получил от своего предприятия именные наручные часы за семьдесят шесть рублей, поэтому в «показаниях» жены ничуть не усомнился. Все бы так и заглохло, если б на днях случайно не разговорился Иван Тимофеевич в бане с одним каменщиком из ПМК, который рассказал, что нынче праздник строителей «скомкали». Денежные премии, правда, выдали на торжественной части собрания, а что касается подарков, то ни одной душе Головчанский ничего не дал. Стрункин, придя домой из бани, сделал вид, будто ни о чем не знает, и «так это, между прочим», заговорил с женой насчет сапожек. Жена «навострила ушки на макушке», но свои «первоначальные показания» повторила. Самую малость под конец добавила: дескать, Головчанский вручал ей подарок не на торжественной части, а после, так сказать, с глазу на глаз, в своем кабинете.

Лицо Стрункина побагровело:

— Тут я такой разнос Тоське устроил, что она из дому скрылась. У соседей заночевала.

— Разве так можно решать семейные конфликты? — спросил Голубев.

— А почему нельзя?.. — удивился Стрункин. — Мне рога приделывают, а я должен в ладошки хлопать? Одобряю, дескать, гражданочка, ваше недостойное поведение… Это ж самому тупому козлу понятно, за какие успехи начальники дарят своим подчиненным женщинам подарки втайне от других рабочих.

— И все-таки надо было разобраться мирным путем. Встретились бы с Головчанским, поговорили…

— Я так и хотел! Тоська на дыбы поднялась. Дескать, если сунешься к Головчанскому, как баба, разбираться, уйду совсем от тебя. Тут пожар и запластал… — Стрункин протянул руку к бутылке, но, перехватив осуждающий взгляд Голубева, взял со стола кусочек хлеба, понюхал его и положил на место. — Если нараспашку признаться, все бы так и заглохло. Утром мы с Тоськой мирно покалякали, когда она от соседей вернулась. Я строго-настрого заявил: «Увижу с Головчанским — голову сверну!» Ну ей бы понять, что мужик не шутки шутит. Так нет же!.. Полмесяца не прошло — домой хахаля заманила. Это ж обнаглеть надо!

Чем дольше разговаривал Голубев со Стрункиным, тем больше укреплялся в мысли, что «связь» Таисии с Головчанским — всего лишь предположение Ивана Тимофеевича, который упорно не хотел соглашаться ни с какими доводами, будто его жена могла раздобыть себе сапоги честным путем.

— Жалею, вещественные доказательства сгоряча уничтожил! — упрямо сказал Стрункин.

— Какие? — спросил Слава.

Иван Тимофеевич указательным пальцем правой руки загнул на левой руке мизинец:

— Бутылку с этикеткой типа «Плиска», где дорбуфетовский чернильный штамп имелся. Это раз. И чуть не полное блюдце желтых сигаретных чинариков. Это два… — Стрункин загнул второй палец. — Ты можешь возразить, дескать, подобные доказательства могли находиться в доме раньше. Поясню… Лично я, кроме водки, других напитков не употребляю, а разновидные бутылки от сырости не заводятся. Второе… Лично я с детства табаком не балуюсь. Тоська с сыном тоже этим не грешат. Откуда сигаретные чинарики взялись?..

— Вам разве не известно, что Головчанский в ночь с пятницы на субботу умер?

— Что-то такое Максим Пятенков заливал. Так он же, бутылочный сборщик, на каждом шагу врет как сивый мерин.

— Это правда, Иван Тимофеевич.

— Да ну?!. — Стрункин непонимающе уставился на Голубева. Потом, словно до его сознания дошло наконец что-то страшное, с треском рванул исписанную тетрадку пополам и хрипло проговорил: — Со всей серьезностью заявляю, рукоприкладство к гражданину Головчанскому не применял.

Голубев показал на заткнутую хлебной корочкой бутылку:

— Кончать надо с этим делом.

— Допью остаток проклятой и закаюсь. — Веки Стрункина начали слезливо краснеть. Он как-то вдруг сник и жалобно попросил: — Будь другом, найди Тоську… Пусть возвращается домой. Слово даю, пальцем не трону. Люблю дуру, хоть и виновата она передо мной…

От Стрункина Слава Голубев на попутной машине завернул в ПМК Сельстрой. Нормировщицы находились в подчинении начальника отдела труда и заработной платы. Поэтому Слава прямиком зашел в кабинет Окунева. Тот принял внезапно появившегося сотрудника уголовного розыска настороженно — видимо, все еще переживал утренний крутой разговор со своим областным шефом. Славе показалось, что Иван Иванович трясется над каждым словом, опасаясь сказать малейшую неточность. О Стрункиной Окунев отозвался хорошо и как бы в подтверждение показал приказ по Сельстрою, подписанный размашистым автографом Головчанского:

— Видите, в День строителя Toce вручили восемьдесят рублей премиальных.

— Подарками на празднике не награждали передовиков? — спросил Слава.

— Нет, решили ограничиться премиями.

— А Тося сказала мужу, что Головчанский лично вручил ей зимние сапоги.

Окунев несколько замялся:

— Беда с этой Тосей… Жаловалась мне, мол, похвасталась ради форса, а муж спустя несколько дней сцену ревности закатил. Я достаточно хорошо знаю Ивана Тимофеевича, работал он у нас в ПМК. Наивный, как ребенок, только в ревности границ не ведает. Конечно, и Тосю в этом плане оправдывать не стану — любит пококетничать. В то же время… приписывать ей Головчанского, как додумался Иван Тимофеевич, смешно.

— Стрункина не рассказывала, где взяла те злосчастные сапоги? — опять спросил Слава.

— У кого-то с рук купила на премиальные деньги. Вот только у кого — не знаю.

— Она сейчас на работе?

— С сегодняшнего дня в очередном отпуске.

Голубев присвистнул:

— Где ж теперь ее искать?

Окунев развел руками и с повышенным интересом стал рассматривать шариковую авторучку. Славе пришлось напомнить начальнику отдела труда и заработной платы, что разыскивает Стрункину вовсе не по личным делам. Лишь после этого Иван Иванович рассказал, что еще на прошлой неделе профсоюзная организация Сельстроя выделила Стрункиной бесплатную путевку на двенадцать дней в местный санаторий-профилакторий, где, возможно, Тося теперь и находится. Высказав такое предположение, Окунев робко обратился к Голубеву:

— Если можно, не говорите об этом Ивану Тимофеевичу, пока он не успокоится… Тося просила. Уверяю, они скоро помирятся. Подобные ссоры у них и раньше случались…

Окруженный с трех сторон густым сосновым лесом районный санаторий-профилакторий располагался на высоком берегу реки, почти напротив кооператива «Иня», где так загадочно оборвалась жизнь Головчанского. Белокурую Тосю Стрункину Голубев отыскал в просторном холле, уставленном дорогой мебелью и декоративными цветами. В домашнем ситцевом платьице Тося с книгой в руках сидела в мягком кресле и, беззвучно шевеля губами, сосредоточенно читала. По сравнению с мужем она выглядела настолько молодо, что не хотелось верить, что ее сын уже учится в техникуме. Моложавость Toce придавали и худенькая фигурка, и миловидное, без единой морщинки, лицо, и короткая стрижка.

Узнав, что имеет дело с сотрудником уголовного розыска, Стрункина энергично принялась отрицать все и вся. Из ее торопливого рассказа выходило, что глупую историю с сапогами ревнивый до невозможности Иван Тимофеевич сочинил по собственной фантазии, чтобы хоть чем-то досадить ей, а уж насчет связи с Александром Васильевичем Головчанским — это вообще бред сумасшедшего.

Не отступилась она от сказанного даже после того, когда Голубев спросил о бутылке из-под «Плиски» и окурках. Не моргнув глазом, Тося ответила, что «вещественные доказательства», как их называл Стрункин, оставил в доме какой-то железнодорожник, который заходил в пятницу еще засветло. Говорил, вроде работает вместе с Иваном Тимофеевичем, а скорее всего просто негде мужику было выпить, вот и зашел в первый попавшийся дом. Ни имени, ни характерных примет «железнодорожника» не запомнила.

Наблюдая за тревожными Тосиными глазами и нервно перебирающими книжные страницы пальцами, Слава пришел к выводу, что Тося сочиняет небылицу. Из разговора с нею Голубеву удалось узнать, пожалуй, только один ценный факт. В пятницу вечером, уже после отправления новосибирской электрички, Тося «случайно» встретила Головчанского на перроне вокзала. Александр Васильевич был сильно расстроен и сказал, что забыл дома деньги. Поэтому пришлось отложить поездку до завтрашнего утра. Намеревался ли Головчанский зайти в кооператив «Иня», Стрункина не знала или не захотела Славе сказать.

8. Разные версии

Похороны Головчанского состоялись во вторник. Бирюков на них не пошел. Еще вчера, после разговора с Софьей Георгиевной, Антон сделал запрос в Управление внутренних дел Крымской области о загадочной телеграмме из Николаевки. Настроение было тягостное. Версия никак не выстраивалась до той стадии, когда появляется хотя бы смутная, но все-таки перспектива приблизиться к разгадке криминальной тайны.

1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 66

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Последствия неустранимы: Жестокое счастье. - Михаил Черненок бесплатно.

Похожие на Последствия неустранимы: Жестокое счастье. - Михаил Черненок книги

Люди песков (сборник) - Бердыназар Худайназаров - Великолепные истории
Энни - третий клон (СИ) - Раиса Николаева - Великолепные истории

Оставить комментарий