— Разве ты на своей шкуре не почувствовал?
— Почувствовал. — Троглодит энергично почесался. Получив запасную обойму к ружью, он убрался восвояси, а мы занялись обсуждением ближайших планов.
— До Переправы лучше с ними вместе идти, — сказал Хавр. — Но добраться туда мы должны первыми, чтобы сразу сбежать. Иначе там такая заваруха начнется…
— Думаешь, одолеют они конопасов? — спросила Ирлеф.
— Вряд ли. Но крови пустят немало. А ты как бы хотела?
— Бродяги для нас не враги. Дита они боятся, сам слышал. А вот конопасы… Они с нами даже разговаривать не желают. Кстати, тебе о них должно быть больше моего известно.
— Дитсов они, само собой, не любят. Считают всех нас кастратами. Впрочем, они только самих себя и любят. Но уж там любовь — так любовь… — Он как-то странно ухмыльнулся.
— Договаривай, если начал, — покосилась на него Ирлеф.
— Нет уж! Не для твоих ушей такие разговоры. Когда к Переправе будем идти, может, и сама все узнаешь. Но, если доведется встретиться, не вздумай называть их в глаза конопасами. Они этого терпеть не могут. Сами себя кличут златобронниками. Запомни, если хочешь живой остаться.
Несколько раз какие-то уроды пытались проверить содержимое наших мешков, и тех, до кого не доходили добрые слова, приходилось прогонять кулаками. Выспаться так и не удалось — шум в лагере не умолкал ни на минуту. Кто-то горланил песни, кто-то плясал под аккомпанемент бубна, кто-то с кем-то дрался, кого-то вешали на сухом дереве. На завтрак был зарезан здоровенный бык, а поскольку его хозяин всячески противился этому, пришлось прирезать и его. Пользуясь авторитетом могучего и неуязвимого перевертня, Хавр урвал кусок говядины и для нас.
В путь тронулись беспорядочными толпами, постепенно рассеиваясь по равнине, как пасущееся стадо. Спустя несколько часов на левом фланге отряда что-то запылало.
— Повезло ребятам, — с завистью сказал кто-то из шагавших рядом с нами разбойников. — Видно, на человеческое жилье нарвались.
Впрочем, в этот день удача не миновала и нас. Впереди раздались крики, лязг оружия, рев быков, и спустя четверть часа мы приблизились к высокой каменной башне, узенькие оконца которой располагались под самой крышей, а единственная дверь — на уровне второго этажа. Разбойники пытались забросить на ее кровлю горящие факелы, но глиняная черепица и не собиралась загораться. В ответ незваных гостей поливали из окошек крутым кипятком.
Осада велась предельно бездарно. Кто-то мечами и кинжалами рыл подкоп, кто-то долбил в стену тонким бревнышком, кто-то мастерил из жердей штурмовую лестницу, которая не выдержала бы и ребенка, кто-то бестолково суетился, мешая и первым, и вторым, и третьим. Каждый черпак кипятка, каждый брошенный сверху камень находили себе жертву.
Подкоп вскоре наткнулся на мощный, уходящий глубоко в землю фундамент, таран переломился, а на лестницу никто не решился залезть. Оставив вокруг башни не меньше дюжины трупов, осаждавшие отступили и по своему обычаю завели говорильню. Чем дольше она шла, тем больше лиц обращалось в нашу сторону, и вскоре уже все разбойники пялились на нас, как будто это именно мы были виновны во всех их неудачах.
— Эй, перевертень! — грубо крикнул кто-то. — Ты никак решил за чужими спинами отсидеться? Если пошел за нами, не отлынивай от общего дела. Лезь на башню, иначе худо будет.
Несколько десятков ружей и с полсотни копий нацелились на нас. И опять передо мной встала проклятая дилемма — спастись самому, погубив спутников, или, выторговывая наши жизни, принять условия разбойников.
— Придется лезть, — сказал я тихо. — Добром они от нас не отстанут. Эх, попали из огня да в полымя.
К этому времени кое-какой план созрел в моей голове, и первой его частью я поделился с разбойниками. По моей команде они лавиной бросились на башню, но, получив отпор кипятком и камнями, быстро отхлынули на прежние позиции. Я же, притворившись мертвецом, остался лежать в том месте, где углом сходились две соседних стены. Дождавшись, когда разбойники откроют стрельбу по окнам, я начал карабкаться вверх, цепляясь за неровности громадных глыб, из которых были сложены стены. Скалолаз я неважный, но и высота была не ахти какая — десять, от силы двенадцать метров. Очень скоро меня заметили. Из бойницы слева высунулся черпак на длинной ручке, но кипяток до меня не достал — слишком узкий проем не позволял как следует размахнуться. Из правой бойницы показалась рука с пращой, но шарик травила (троглодит постарался) тут же пресек это смелое начинание. Разворотить кровлю оказалось не труднее, чем разрушить птичье гнездо.
В квадратной, полной дыма комнате держали оборону пятеро — двое мужчин, по виду отец с сыном, и три женщины. Еще один мужчина умирал на полу, и по сожженному травилом липу невозможно было определить его возраст. Кроме того, там находились дети, человек пять или шесть, целая стая домашней птицы, дюжина овец, лохматый пес и пара столь же лохматых щенков. Котел с кипятком был уже почти пуст, а дрова под ним выгорели.
Меня попытались принять на острия копий, но без особого успеха — с цепами и вилами эти увальни обходились, наверное, куда проворнее, чем с оружием.
— Не двигаться! — приказал я, разметав защитников башни по углам. — Зла вам я не причиню. Отдайте разбойникам все, что у вас есть, и тогда спасетесь.
Высказавшись таким образом, я выбросил в окно подвернувшегося мне под руку ягненка.
— Бери все, кровопийца, — прохрипел старший из мужчин. — Можешь даже нас сожрать, только детей не трогай!
Не обращая внимания на слезы и причитания женщин, я переправил наружу все, что могло пригодиться разбойникам и что пролезало через окно: живность, еду, одежду, посуду, домотканые ковры. Точно такому же разорению подвергся и нижний этаж. Не тронул я только приставную лестницу и детскую колыбель, подвешенную на ремнях к потолку.
— А сейчас открой дверь, — сказал я хозяину. — Я спрыгну вниз и попытаюсь утихомирить тех, кому не хватило твоего барахла. Но, если они меня не послушают, продолжайте сопротивление. Этому сброду до вас не добраться.
Когда я вновь очутился на земле, добытые мной трофеи были уже поделены по первому разу, и полным ходом шла новая дележка. Пух из подушек, перемешавшись с пухом от птиц, реял в воздухе наподобие снежной тучи. За каждую паршивую овцу рубились на мечах, как за прекрасную даму. За медный кувшин из какого-то недотепы вышибли мозги.
Мое появление вызвало всеобщий энтузиазм.
— Да ты прямо орел! — похвалил меня троглодит, успевший урвать немалую часть добычи. — Ну а людишки где? Ух, как хочется их за горло подержать!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
