— Давай, будто я цыганская королева.
Эмма быстренько устроилась поудобнее на поваленном стволе, поросшем мхом. В темном лесу ее волосы выглядели не такими уж черными.
— Ты будешь делать все, что я прикажу, а я тебя награжу. Ты мне вручишь приз, и я тебя им награжу.
— А я буду рыцарь, — согласился Уокер. — Никому и никогда еще не удавалось победить меня моим же собственным оружием. Никому во всей стране.
Слова его были такими детскими, что Кэтрин захотелось плакать. Она казалась себе злой королевой, которая послала героя навстречу ужасной судьбе — велела ему достать золотые яблоки, хотя, выполняя такую недостижимую задачу, он может безвременно погибнуть или пропасть на веки вечные.
— А что вы с Уокером делали сегодня в лесу? — спросила Кэтрин вечером, после того как выкупала Эмму и они пожелали друг другу спокойной ночи.
— Ничего.
А когда поняла, что этого недостаточно, добавила:
— Играли в королев и рыцарей.
Ни малейшего упоминания о луке, стрелах и мишени из сена.
— А дрозда вы видели?
Эмма покачала головой.
— Уокер сказал, что он наверняка попытается утащить мои заколки для волос, так я спрятала их в карман. Он белый, представляешь, белый, как снег.
— Эмма, ты же знаешь, такого не бывает.
Дни стояли длинные, пора было ложиться спать, а солнце еще светило. Вспышки дремотного света скользили по оконной шторе. Днем подстригли газон у Джозефины Брукс, и в воздухе пахло скошенной травой. Кэтрин завела привычку поздно вечером разговаривать с Сэмом. Она брала телефон в постель и шептала в трубку о своих заботах.
— Они оба настаивают, что птица реальна, — сказала Кэтрин Сэму. — По крайней мере, в этом у них одинаковое мнение.
Следующий день был днем варенья. Всю чернику собрали, веточки и листики из нее вычистили. Кэтрин и Эмма отправились в город за банками. Кэтрин остановилась у мэрии.
Утром мисс Брукс подстригала старые кусты сирени, и Кэтрин рассказала ей о невидимом безобразнике, который причинял им столько вреда. Джозефину эта новость не удивила. Собственно говоря, именно она и предложила им заглянуть в мэрию.
— Ваш мальчик не первый, кто видел эту птицу. Говорят, это птица мальчика–моряка, жившего в вашем доме. Бедняжка ушел в море с отцом и не вернулся. Но дрозд прилетел обратно. Ну, по крайней мере, люди так говорят.
— Но ведь это же чепуха, — рассмеялась Кэтрин.
— Случился шторм, если я не ошибаюсь.
Как вскоре выяснила Кэтрин, она не ошибалась.
Моряк, построивший их дом, и его десятилетний сын пропали в эпицентре страшного неожиданного шторма, налетевшего с норд–оста. Мальчика звали Айзек, и Кэтрин тут же пожалела, что узнала об этом. Эта деталь сделала более реальным мальчика, сбегавшего каждое утро по кривоватым ступенькам со второго этажа, подметавшего в жаркие дни пол на летней кухне. Мальчика, который мог запросто за секунду поймать луфаря.
— Здесь пыльно, — сказала Эмма.
Она посмотрела на регистрационный журнал, который Кэтрин сняла с полки.
— А ты про кого читаешь?
— Про маленького мальчика–моряка, исчезнувшего в шторме. Айзек Хадли. Ему было всего десять лет.
— Он умер молодым.
— Совсем маленьким.
Через пыльное окно лился солнечный свет, и, когда Кэтрин захлопнула книгу, поднялось облачко пыли.
— Так это вы живете в доме моряка, — сказал служащий, когда Кэтрин возвращала журнал. — Знаете, говорят, что если вы хотите прогнать этого старого дрозда, посыпьте на землю соль. Или соль сыплют, когда хотят, чтобы моряк вернулся домой с моря?
— Мы не хотим его прогонять, — возразила Эмма.
Они вышли на улицу и пошли к машине, раскаленной как преисподняя.
— Даю голову на отсечение, что Айзек испугался в этой буре, — задумчиво проговорила Эмма. — Все, что он видел вокруг, было темным. Черный океан. Черное небо. Только дрозд был белый.
— Вообще–то дрозды белыми не бывают, а этот был. Знаешь, от чего Айзеку было бы там легче? — добавила Эмма. — Если бы кто–то был там с ним, так, как вы все время были со мной в больнице.
— Но ты же понимаешь, что мы сейчас просто играем?
Эмма выглядела такой здоровенькой. В ее темных волосах проглядывали солнечные пряди. Она уже давно отметила свой седьмой день рождения — лакмусовая бумажка, шаг в будущее.
— Призраков не бывает, если ты думаешь сейчас об этом. Ни у мальчиков, ни у птиц. Есть только здесь и сейчас, Эмма.
— А еще когда–то было и скоро будет, — настаивала Эмма.
Кэтрин рассмеялась и вступила в игру.
— И должно быть, и могло бы быть, и наверняка будет!
Всю дорогу домой они распевали песни. Потом они прокипятили банки под варенье и отнесли все на кухню. Тот день был самым жарким за весь год, почти тридцать шесть градусов в тени, и стало еще жарче, когда они разожгли огонь в очаге. На растопку они пустили старые персиковые полешки и дубовые ветки и щепки, которые Эмма собрала в плетеную корзинку.
Завидев, как из трубы пошел дымок, Уокер мигом примчался. Когда он осознал, что они устроили из его крепости кухню, он пришел в ярость.
— Вы все у меня хотите отобрать! Это место мое!
Он повернулся к ним спиной и, топая ногами, исчез в лесу.
Когда варенье было сварено, у них оказалось двадцать четыре банки. По одной на каждый час суток, сказала Кэтрин. Они составили банки в тенечке, потом потащили через лес кастрюлю, в которой варили варенье, и остатки сахара. Им было жарко, и они вспотели, а рты у них были синие от съеденных ягод. Они поискали Уокера, но, насколько хватал глаз, никого и ничего не было видно, за исключением тучи москитов. Над ними взошла вечерняя звезда. Кэтрин спросила Эмму, чего она больше всего хочет.
— Чего я больше–больше всего хочу? — переспросила Эмма. — Чтобы ты любила Уокера.
— Но я люблю его!
Кэтрин искренне изумилась.
— Конечно, я люблю его.
— Я хочу сказать, любила так, чтобы это было видно.
Держа кастрюлю за ручки, они дошли до лужайки перед домом. В уходящем солнечном свете волосы Эммы сверкнули золотом.
— Так, чтобы он это знал.
Позже Кэтрин снова вернулась через лес на летнюю кухню и поставила банки с вареньем в картонную коробку. Она поняла, почему Уокеру так нравится там.
Жара спадала, день превращался в воспоминание. В сгущающейся тьме медленно плавали светлячки, а в небе над головой парили несколько светящихся облачков. Уокер не спустился к ужину, остался наверху, уставший и в дурном расположении духа. И пока Кэтрин шла домой через сумеречный лес, волоча за собой тяжеленные банки, она подумала: «Ему десять лет. Столько же, сколько было тому мальчику, что пропал в море».
Кэтрин сразу же поднялась наверх. В комнатах было жарко и душно. Она чувствовала, что любовь — это якорь, который может спасти, когда тонешь, и все, что нужно, — это крепко держаться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
