Вашего и. в. верный брат Наполеон.
Горяинов, ч. II стр. 92–93.
117
1812 г. сентября 23. — Донесение М. И. Кутузова Александру I из Тарутина о посещении его Лористоном.
Всемилостивейший государь! Я еще сутки должен был задержать ген. — адъютанта Волконского. Сегодняшнего утра, получив чрез парламентера письмо, которым означено, что император Наполеон желает с важными препоручениями отправить ко мне своего ген. — адъютанта, кн. Волконский донесет вашему и. в. обо всех пересылках, которые по сему случаю были. И, наконец, ввечеру прибыл ко мне Лористон, бывший в С.-Петербурге посол, который, распространяясь о пожарах, бывших в Москве, не виня французов, но малое число русских, остававшихся в Москве, предлагал размену пленных, в которой ему от меня отказано, и более всего распространялся об образе варварской войны, которую мы с ними ведем; сие относительно не к армии, а к жителям нашим, которые нападают на французов поодиночке или в малом числе ходящих, пожигают сами дома свои и хлеб, с полей собранный, с предложением неслыханные такие поступки унять. Я уверял его, что ежели бы и желал переменять образ мыслей сей в народе, то не мог бы успеть для того, что они войну сию почитают равно как бы нашествие татар, и я не в состоянии переменить их воспитания. Наконец, дошел до истинного предмета его послания, т. е. говорить стал о мире: что дружба, существовавшая между вашим и. в. и императором Наполеоном, разорвалась несчастливым образом по обстоятельствам совсем посторонним, и что теперь мог бы еще быть удобный случай оную восстановить. «Cette guerre singuliere, cette guerre inouie»
Уход армии Наполеона из Москвы и сражение под Малоярославцем
118
Из воспоминаний Ф. Сегюра о выходе армии Наполеона из Москвы.
… Армия выступала из Москвы без малейшего перерыва. В этой колонне в 140 тыс. человек и, приблизительно, 50 тыс. лошадей всех родов, 100 тыс. солдат, шедших во главе, с ранцами, в полном вооружении, с 550 пушками и 2 тыс. артиллерийских повозок, напоминали еще всемирных победителей. Но остальные в огромной своей части походили на орду татар после удачного набега. Здесь, на бесконечном расстоянии, в 3 или 4 линии, была полная смесь карет, фур, богатых экипажей и всевозможных повозок. Здесь трофеи в виде русских, турецких и персидских знамен, и гигантский крест с колокольни Ивана Великого; там — русские крестьяне, бородатые, сопровождавшие или несшие нишу добычу, часть которой они составляли сами; многие везли тачки, наполнив их всем, что они могли захватить. Безумные, они не смогут продержаться до конца дня; но для их жадности ничего не значили 800 верст пути и предстоящие сражения!
Особенно бросалась в глаза в этом следовании армии толпа людей всех национальностей, без мундиров, без вооружения и слуг, ругавшихся на всех языках, подгонявших криками и ударами тощих лошаденок, в веревочной сбруе тащивших изящные экипажи. Последние были наполнены или провизией или добычей, уцелевшей от пожара. В них были и француженки с детьми. Прежде эти женщины были счастливыми обитательницами Москвы; теперь они бежали от ненависти москвичей, которую вызвало на их головы нашествие; армия была единственным их убежищем. За армией следовало несколько русских девушек добровольных пленниц. Можно было поду< мать, что видишь перед собой какой-то караван, бродячее племя или, скорее, древнюю армию, возвращавшуюся после большого набега с пленниками и добычей. Нельзя было понять, как сможет голова этой колонны тащить за собой и содержать в течение такого долгого пути такой тяжелый хвост.
Несмотря на ширину дороги и усилия своего эскорта, Наполеон только с трудом мог пробираться сквозь эту невообразимую кашу. Не было никакого сомнения, что, чтобы избавиться от всей этой тяжести, нам достаточно было попасть на какую-нибудь узкую дорогу или итти несколько ускоренным шагом или подвергнуться нападению казаков; но только судьба или враг одни имели право так помочь нам. Император же прекрасно сознавал, что он не может ни отнять у своих солдат плоды стольких лишений, ни упрекнуть их за них. Кроме того, съестные припасы скрывали добычу; а он, который не мог обеспечить своих людей провиантом, мог ли он запретить им везти его? Наконец, так как военных повозок не было, эти кареты были единственным спасением для больных и раненых…
Сегюр, стр. 218–219.
119
Из воспоминаний А. Бургоня о выходе армии Наполеона из Москвы.
…После полудня мы двинулись в поход, позаботившись сделать, по мере возможности, запасы напитков, которые мы нагрузили на телегу маркитантки тетки Дюбуа вместе с нашей большой серебряной миской. Почти смерклось, когда мы вышли За город. Вскоре мы очутились среди множества повозок, которыми управляли люди разных национальностей; они шли в 3—^ ряда, и вереница тянулась на протяжении целой мили. Слышался говор на разных языках — французском, немецком, испанском, португальском и еще на многих других; московские крестьяне шли следом, а также и пропасть евреев. Все эти народы со своими разнообразными одеяниями и наречиями, маркитанты с женами и плачущими ребятами — все это теснилось в беспорядке и производило невообразимую сумятицу. У некоторых повозки были уже поломаны, другие кричали и бранились — содом был такой, что в ушах звенело. Не без труда удалось нам, наконец, пробраться сквозь этот громадный поезд, оказавшийся обозом армии. Мы двинулись по Калужской дороге (тут уж мы были в Азии); немного погодя, мы расположились бивуаком в лесу на ночь, а так как было уже поздно, то отдых наш оказался недолгим.
Только что рассвело, как мы опять пустились в путь. Сделав около одного лье, мы снова попали в пресловутый обоз, обогнавший нас за то короткое время, пока мы отдыхали. Большая часть повозок уже теперь пришла в полную негодность, другие не могли двигаться вследствие того, что дорога была песчаная и колеса увязали в почве. Слышались крики на французском языке, руготня на немецком, молитвенные воззвания по-итальянски, призывы к богородице по-испански и по-португальски.
Со мной был также мой парадный мундир и длинная женская амазонка для верховой езды (эта амазонка была орехового цвета и подбита зеленым бархатом. Не зная ее употребления, я вообразил, что носившая ее женщина была больше шести футов росту). Далее две серебряных картины, длиною в 1 фут на 8 дюймов ширины, с выпуклыми фигурами; одна картина изображала суд Париса на горе Иде, на другой был представлен Нептун на колеснице в виде раковины, везомой морскими конями. Все это было тонкой работы. Кроме того, у меня было несколько медалей и усыпанная бриллиантами Звезда какого-то русского князя. Все эти вещи предназначались для подарков дома и были найдены в подвалах или домах, обрушившихся от пожаров.
Как видите, мой ранец должен был весить не мало, но, чтобы облегчить его тяжесть, я выкинул из него свои белые лосиные брюки, предвидя, что они не скоро мне понадобятся. На мне же был надет, сверх рубашки, жилет из стеганого на вате желтого шелку, который я сам сшил из женской юбки, а поверх всего большой воротник, подбитый горностаем. Через плечо у меня висела сумка на широком серебряном галуне; в сумке было также несколько вещей, между прочим, распятие из серебра и золота и маленькая китайская ваза. Эти две вещицы избегли крушения каким-то чудом, и я до сих пор храню их, как святыню- Кроме того, на мне была моя амуниция, оружие и 60 патронов в лядунке. Прибавьте ко всему этому большой запас здоровья, веселости, доброй воли и надежду засвидетельствовать свое почтение дамам монгольским, китайским и индейским — и вы будете иметь понятие о сержанте императорской гвардии.
Буртонь, стр. 61–64.
120
1812 г, октября 11. — Рапорт Иловайского 4-го из Москвы Ф. И. Ростопчину о вступлении его в Москву после ухода армии Наполеона.
Вашему сиятельству долгом поставляю почтеннейше донести, что неприятель вчерашнего дня в ночь вышел из города Москвы по Калужской дороге, конечно, для соединения с своею армией, подорвав сделанными им минами некоторые в Кремле и города места, кроме соборов, храмов божиих и Ивана Великого, которые промыслом всевышнего остались целы.
В отсутствие корпусного командира, ген.-л. Винценгероде, занял я столицу по утру сего числа, выгнав из оной остального неприятеля с довольным его на месте поражением и взятием в плен. Теперь находятся здесь полки: Казачий имени моего, лейб-Казачий, Казанский драгунский и Изюмский гусарский, посредством содержания коими во всех местах города караулов я стараюсь восстановить всякое в городе благосостояние, определяя к тому, в особенности, нарочито полицейских чиновников, сколько оных будет здесь мною открыто, с поручением их под начальство случившемуся здесь московской драгунской команды майору Гельмену.
