Самым ценным органическим удобрением являются человеческие фекалии, за ними следует навоз, богатый аммиаком и азотом… в каждом загородном доме следует устроить приспособление для сбора жидких фекалий в две смежные емкости с последующим разведением их водой. Там, где нельзя собрать мочу, лучшим ее заменителем будут экскременты и вода… во многих загородных домах теряется масса удобрений, которых хватило бы на то, чтобы вырастить овощи для всей семьи… наряду с нечистотами ценнейшим удобрением являются кости.
И это называется викторианским ханжеством! Это не пустые призывы к повторной переработке отходов, но трезвый совет уважаемого всеми садовода Дж. Лаудона.[396] Остается неясным, когда садоводы перестали собирать мочу для сада, но торопливое посещение компостной кучи в благопристойных сумерках практикуется до сих пор. Все это возвращает нас к мысли о преимуществах земляного клозета перед водяным.
Лаудон здраво относился к уничтожению садовых вредителей. «Единственно надежное средство от улиток — ручной сбор… слизней следует уничтожить с помощью известковой воды или табачной крошки», или раствора той же мочи. Более поздняя (1877) книга об огородах предупреждает, что если слизням и улиткам «позволить бесчинствовать, зимние посевы имеют мало шансов выжить».[397] Ежи уничтожают жуков и тараканов как в доме, так и на участке. «Наиболее эффективный способ уничтожить муравьев, которые завелись в каркасе теплицы, поселить туда жаб» — но прежде нужно их поймать. Что до кошек, то — прошу прощения, — «мышьяк, в небольшом количестве втертый в кусочек мяса, сырого или вареного, сделает свое дело».
Тогда, как и сейчас, во многих небольших садах (если их хозяев не вдохновили телевизионные призывы к радикальной перепланировке) посередине есть поросший травой участок в обрамлении цветочных клумб. Он называется газоном. Английский сад немыслим без травы. Любой газон требует постоянного ухода. Но тяжкие времена, когда для этого употребляли косу, давно прошли. Машину для стрижки травы изобрели еще в 1830 году и постоянно совершенствовали. В 1865-м газонокосилка Шанкса, «новая, патентованная машина, которая стрижет траву, формирует и укладывает валки, пять раз была одобрена Ее Величеством Королевой»;[398] разумеется, королева не испытывала газонокосилку лично, став к тому времени довольно тучной сорокашестилетней дамой. Однако с десятидюймовой моделью «легко могла управляться женщина», так что совершенно исключать эту возможность не следует. Самая маленькая газонокосилка стоила 3 фунта 10 шиллингов. Самой большой была 48-дюймовая модель, в которую впрягали лошадь; она стоила 28 фунтов плюс башмаки для лошади по 24 шиллинга за пару. В качестве дополнения ко всем моделям предлагалось приобрести устройство для «бесшумного движения», которое, несомненно, могло порадовать соседей, огорченных вашей привычкой собирать мочу. Сразу же за рекламой Шанкса в журнале шла реклама его конкурентов — фирмы «Грин и сыновья». Поскольку их косилка уже была бесшумной, они «считали свои машины близкими к совершенству и не собирались ничего менять» — тем хуже для мистера Шанкса и его рекламного агента.
Если вам не хотелось возиться с газоном, можно было завести рокарий. Не думайте, что это просто груда камней, между которыми посажены растения. Устройство рокария требует научного, ботанического и эстетического подхода, да и выпалывать с него сорняки приходится не реже, чем с клумбы. Путешествия в Альпы входили в моду. Наверняка, страсть к рокариям была связана с открытием множества крошечных растений, цветущих на каменистой почве между лесом и границей снегов. И тем не менее, журнал по садоводству, рассчитанный на средний класс, советует высаживать на альпийские горки канны и пампасную траву, что может показаться неуместным.[399] Фирма «Дик Раклиф и К°» с Хай-Холборн, продававшая «изысканные коллекции цветочных семян» по цене от 5 до 42 шиллингов, предлагала установить «живописные рокарии, папоротниковые оранжереи, пещеры и гроты, спроектированные с большим вкусом».[400]
Любой садовник-энтузиаст хотел бы иметь теплицу, хотя бы неотапливаемую, особенно после триумфа мистера Пакстона в Гайд-парке. «Теплицы для миллионов» поставлял Сэмюэл Хереман с Пэлл-Мэлл по следующим ценам: 24 фунта стерлингов за модель 2113 футов, 161 фунт за теплицу 64×25 футов или «любой величины, как для загородных вилл, так и для небольших садов». Каркас теплицы можно было купить в мастерской или изготовить дома, остеклить или обтянуть «прозрачным коленкором».[401] Некоторым владельцам садов нравилось обкладывать клумбы раковинами — несомненно, странный вкус.[402] Хорошие сухие дорожки можно было изготовить из смеси дорожного песка, золы и кипящего вара.[403]
Выбор поставщика зависел от того, что вы выбрали: один из многочисленных питомников на окраинах Лондона, Ковент-Гарден и другие городские рынки или уличных торговцев, разносивших горшки с нарциссами, желтофиолью и примулами, а также деревья и кустарники: бирючину (хороша для живых изгородей), сирень, калину (еще одно любимое растение викторианцев, пахнущее кошками) и хрупкий в своей красоте жасмин. «Те, кто покупает деревья и кусты, обычно живут в больших домах… Три четверти деревьев приобретается у уличных торговцев».[404] Как пишет Мейхью, «в обмен на деревья, как, впрочем, и на другие растения, нередко предлагают старую одежду» — довольно-таки странный способ пополнять свой сад. Один бродячий торговец признался Мейхью, что «больше всего он любит отдаленные загородные дома, в которых живут содержанки… мы знаем, кто они такие, потому что они никогда не предлагают нам старой одежды в обмен на молодую картошку или зеленый горошек».[405]
В садике, за которым ухаживали «ремесленники или мастеровые», росли розы, жимолость, шиповник и жасмин, выращенные из взятых у соседей черенков; многолетники — аконит, ирисы, флоксы и львиный зев; и посеянные семенами однолетники — штокрозы, первоцветы, желтофиоли и т. п. «Нужно позаботиться о том, чтобы выбрать такое растение, которое не погибнет в дымном воздухе», потому что ремесленники и мастеровые не переехали вслед за средним классом в пригороды. На восьмой части акра (20×61 ярдов), утверждал издатель «Коттедж гарденер», владелец коттеджа мог обеспечить семью не только цветами, но и овощами, — но, видимо, таких счастливчиков в центре Лондона было немного.[406]
Из многочисленных питомников, окружавших Лондон, пожалуй, наиболее известным был питомник Лоддиджа в Хакни. Он был заложен в 1756 году. Огромная оранжерея для пальм была спроектирована Джозефом Пакстоном в начале 1830-х, еще до того, как он построил оранжерею в Чатсуорте. Лоддидж первым начал применять паровое отопление, и к 1845 году питомник мог предложить на продажу почти 2000 видов и сортов орхидей, почти 300 видов пальм, а также ящики Варда с папоротниками. К 1849 году там появились живописные оранжереи, «тропический дождевой лес» и дендрарий, привлекавшие посетителей со всей Европы.[407]
Лаудон, автор вышедшей в 1843 году книги «О проектировании кладбищ», привел в ней цену трехсот деревьев и кустов вместе с указанием высоты растений — о которой садоводы склонны забывать, — «какой они обычно достигают в лондонским климате». Просматривая раздел деревьев для небольшого сада, я отметила, что Иудино дерево предлагалось за 1 шиллинг 6 пенсов, халезия («расцветающая вместе с подснежниками») — за 2 шиллинга 6 пенсов, шелковица — за 3 шиллинга 6 пенсов, восточный платан — за шиллинг 6 пенсов, белая акация (дерево с ярко-желтыми листьями) — за шиллинг, кизильник — за шиллинг 6 пенсов (особенно ценны указания Лаудона относительно правильного произношения ботанических названий) и обыкновенная сирень — за шиллинг. Он не предлагал для кладбищ араукарию, даже для зажиточных людей. Среди уместных на кладбище вечнозеленых травянистых растений странно видеть спаржу, чеснок и ревень, которые наверняка растут у вас в саду.
Мода на растения, наверняка, существовала и в викторианскую эпоху. Араукария (araucaria aurucana) была известна в Англии с 1793 года, но доступной для широких слоев она стала лишь в начале 1840-х. Можно было поразить соседей пятифутовым деревом, стоившим всего 5 фунтов стерлингов (чуть меньше, чем платили служанке в год). Охотники за растениями рыскали по миру в поисках новых экземпляров. В 1843 году Роберт Фортьюн, отправившийся в опасное и трудное путешествие по Китаю, прислал домой японский анемон, ароматную жимолость (lonicera fragrantissima), зимний жасмин (jasminum nudiflorum) и расцветающую вместе с ним весной форзицию (forsythia viridissima), а также сорок разновидностей древесных пионов.[408] Орхидеи всегда были в моде. Особенно ими славились питомник Лоддиджа и сад Королевского общества садоводов в Чизуике. Согласно Лаудону, георгины были в то время «самым модным цветком в стране», их широко рекламировали, но покупателю клубней следовало проявлять осторожность. В «Журнале по домоводству» приведено множество сортов, имевших блестящие рекомендации от питомников, однако почти все они, по мнению автора статьи, «оказались никуда не годными».
