Выверенный удар Соколова заставил упасть очередного сарбаз-джиляу. Костенко начал отставать и в какой-то момент Тельнов его обогнал. Товарищ едва держался в седле, а на венгерке расплывалось пятно крови. Суконный вальтрап его скакуна оказался порванным в нескольких местах.
— Держись, Эрнест! — подбодрил ротмистр. — Потерпи, немного осталось.
Тот лишь слабо кивнул, кусая от боли губы. Оставив товарища позади, Тельнов вытащил револьвер и, прицелившись, выстрелил шесть раз. Большая часть пуль никуда не попала, но все же и он внес свой вклад, выбив из седла какого-то нукера.
Почетная стража повелителя Бухары тем временем либо погибала, либо забывала о чести, пытаясь спасти собственные жизни. Но тут Некрасов срубил последнего из оставшихся рядом с Музаффаром воинов. Эмир оказался не лишен смелости. Он выхватил саблю и едва не достал Некрасова, тот успел придержать скакуна в самый последний момент.
Соколов зашел с левой стороны. Эмиру действовать оказалось крайне неудобно, ему приходилось бить влево, через корпус, и назад, что не приносило никакой пользы. Все его выпады вспарывали воздух. Михаил что-то кричал ему, наверное, предлагал сдаться, но эмир лишь отмахивался саблей.
Зарычав и проклиная неверных, Музаффар перекинул саблю в левую руку и сразу же ударил, нанося широкий размашистый удар. И он попал. Почти попал. Соколов успел пригнуться. Сабля сбила с него кепи, чиркнув по волосам. А сам поручик сразу же привстал в стременах, вытянулся вперед и ударил эмира, поразив того в плечо кончиком клинка.
— Он нужен нам живым, Миша! — закричал Некрасов. Ротмистр почти догнал их и видел, что Соколов удар свой в последний момент смягчил, не желая убивать Музаффара. Это было правильно, за мертвого повелителя Бухары генерал-губернатор спасибо не скажет.
Брызнула кровь, а эмир уткнулся лбом в конскую шею и, обхватив ее руками, каким-то образом сумел усидеть в седле. Сабля повисла на запястье, удерживаемая темляком, а сам он дождался, пока конь остановится и лишь после, с болезненным стоном, сполз на землю.
Гусары рассыпались по округе, пытаясь не дать никому уйти и разбираясь с последними очагами сопротивления. Около двух десятков сарбаз-джиляу пытались прийти на помощь эмиру, но их отогнали огнем из карабинов. С печальными криками те, кто остался в седлах, ускакали, оставив своего повелителя в руках презренных кафиров.
Соколов уже соскочил на землю и одним движением приставил саблю к горлу эмира. Тот же маневр выполнил Некрасов. Два клинка уперлись эмиру в кадык.
— Сдаюсь! Сдаюсь! Я ваш пленник, сохраните мне жизнь! — в лице Музаффара не осталось ни кровинки. Он с трудом поднял пухлую правую руку. Левая, залитая кровью, плохо его слушалась. Сквозь прореху в богатом халате и паре рубашек под ним виднелась кровь и кожа.
— Мы сохраним вам жизнь, — по-русски сказал тяжело дышащий Некрасов. Тельнов остановил Хана и спрыгнул на землю. Его примеру последовало несколько вахмистров и десятка два рядовых гусаров. Остальные оставались в седлах, обступив их по кругу.
— Вы ранены, эмир! Позвольте мне перевязать вас, — Соколов вложил саблю в ножны, мундир на его левой руке оказался порван, текла кровь. Говорил он спокойно, совсем не тушуясь перед знатным пленником. Тельнов и раньше замечал, что Михаил напрочь лишен подобострастия пред «высокими» лицами.
— Передаю себя в руки Аллаха! — в голосе эмира не было страха. Лицо его сохраняло достоинство и внутреннюю силу. Но он понимал, что все потеряно, сражение обернулось катастрофой, война проиграна, а сам он пленник. И Музаффар бессильно уронил голову, покоряясь судьбе.
Глава 17
Честно сказать, я и сам не ожидал, что мой план по пленению эмиру — достаточно авантюрный, к слову — имеет серьезные шансы на успех. Но все вышло, как надо. Может и прав цесаревич Николай, когда говорит, что видит в моем присутствии Божий промысел.
Как бы там ни было, а битва на Зерабулакских высотах пусть и не стала окончанием войны, но явилась переломным моментом всей кампании. Бухарцев погибло около десяти тысяч. Их тела буквально усеяли перепаханное копытами и сапогами поле. В русских же войсках потери вновь выглядели едва ли не смешными — всего девяносто человек убитыми и втрое больше ранеными.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Известие о том, что Бессмертные гусары взяли в плен повелителя Бухары вызвало эффект, схожий со взрывом фугаса. И когда наш первый эскадрон привез и передал в руки Кауфмана эмира Музаффара, обычно невозмутимый генерал-губернатор радости сдержать не смог.
— Повелитель Бухары, я рад приветствовать вас от имени императора Александра II, и от своего собственного имени! — сказал он, делая шаг навстречу знатному пленнику и пожимая ему руку. — Вы ранены? Доктора, живо! Вина, ставьте самовар. Прошу вас, присаживайтесь. Вижу, битва далась вам нелегко, а рана свидетельствует о вашем мужестве и храбрости.
Повелителю Бухары оказали всю необходимую медицинскую помощь, разместив со всем возможным комфортом. А на участников сражения буквально пролился дождь наград. Тут же, на месте, пока врач осматривал Музаффара и делал ему перевязку, Кауфман вручил всем героям (так он выразился) по георгиевскому кресту.
Оффенберг, хоть и не принимал непосредственного участия в погоне, получил Георгия 3-й степени. Так же как и Костенко с Тельновым. У них более низкая степень награды уже имелась. Я, Некрасов и прибившийся к нам во время боя Евгений Зерницкий из четвертого эскадрона стали кавалерами 4-й степени сего прославленного ордена. Награда обошла стороной Илью Самохвалова. Но он сам оказался виноват. Вместо того, чтобы следовать первоначальному плану и держаться вместе, поручик увлекся и в результате чего сражался с другими эскадронами.
Но на этом родник щедрости генерал-губернатора не иссяк. Тельнов стал подполковником, Костенко получил золотое оружие с надписью «За храбрость», а мы с Некрасовым стали штабс-ротмистрами. Мне еще и Анненское оружие за ранение вручили. Двенадцать Георгиев раздали на первый эскадрон, один из них достался вахмистру Козлову. И лишь Модест Кузьмин ничего не получил, сложив свою голову во славу русского оружия.
К тому же, сам эмир оказался человеком великодушным и благородным. Меня, Некрасова, Тельнова и Зерницкого вызвали к Кауфману утром следующего дня. Чувствовал я себя совершенно разбитым. Кружилась голова, донимал жар, ноги казались свинцовыми. Скорее всего, так проявились последствия незначительного ранения, а может, я ко всему прочему получил банальный солнечный удар. При такой жаре подобного исключать не следовало.
Генерал-губернатор сидел у входа в свою юрту, а рядом со всеми удобствами расположился эмир Музаффар. Они пили чай, устроив себе легкий завтрак с телятиной, паштетом, лепешками, медом и виноградом. Вместе с ними находился генерал Головачев, Абрамом, Пистолькорс и подполковник Оффенберг. Адъютанты генерал-губернатора стояли наготове, ловя каждое пожелание эмира. Казаки из роты охраны рассредоточились вокруг юрты и на ближайших высотах.
— А, вот они, твои удальцы, Ярым-паша! — Музаффар откинулся на спинку кресла и внимательно осмотрел нас с ног до головы. Говорил он на фарси, один из советников Кауфмана переводил на русский. — Как жаль, что у меня нет таких славных воинов! Кара Улюм, Черная Смерть! Кто сможет их остановить? Лишь Аллах! Поистине, сердце мое скорбит о днях былой славы великой Бухары и о тех непобедимых нукерах, чья поступь заставляла дрожать весь мир.
Музаффар говорил длинно и цветисто. И привирал немного. Я что-то не помнил, чтобы Бухару так уж сильно боялись. Боялись Тимура Хромого и некоторых его потомков, но они выбрали своей столицей Самарканд.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ты жив, эмир, — подбодрил его Кауфман. — А значит, еще сможешь сделать так, что Бухара твоя засияет под твердой рукой Белого Царя!
— Если Аллах прольет на меня свою милость, то так и будет, — Музаффар огладил бороду и немного помолчал. — Конь мой подвел меня, и не унес от погони. Так пусть его забирают воины Кара Улюм. Сабля подвела и не отразила удара, поразившего мое тело. Пусть и ее забирает ваш офицер, — в таких выражениях эмир выразил свою волю. А мы вчетвером стали обладателями прекрасного арабского скакуна с седлом и великолепной сабли. В тот момент даже неловко стало, что я ранил эмира и так грубо с ним обошелся. И хотя мне самому шальная пуля задела руку, можно было действовать и деликатней.
