Это известие было воспринято с радостью, и уже в сентябре 1942 г. митрополиту Серафиму отправили 30 антиминсов и 2500 нательных крестиков, приобретенных на добровольные пожертвования белградских прихожан. Подтверждая их получение, он 12 октября писал: «Но нужда в крестиках и т. д. очень большая. Почти каждый день я получаю письма от духовенства в России, которое просит помощи. Там нет ничего. Нет богослужебных книг, сосудов и пр. Своими средствами мы не в состоянии оказывать помощь, так как мы все уже раздали, что имелось в наших храмах. Поэтому я за все благодарен, что получаю от Вас». К середине ноября 1942 г. митр. Серафим получил из Белграда еще 3000 крестиков и отправил на Украину и в Россию 520 антиминсов. Эта связь продолжалась и дальше. Например, 2 мая 1943 г. Синодальная канцелярия переслала митрополиту Серафиму 20 антиминсов, 1000 крестиков и сосуд св. мира[354].
Но Синод и своими силами пытался распространять богослужебную литературу и утварь. Так, 2 сентября 1942 г. для отправки с капитаном парохода в Россию были переданы Евангелие, часослов, 3 катехизиса и другие книги. В сопроводительном письме митр. Анастасий писал: «Зная о скудости, которая испытывается на Родине в богослужебных книгах и вообще в церковной литературе, мы посылаем при сем небольшое количество книг, изданных Архиерейским Синодом Русской Православной Церкви за границей или при его ближайшем участии. Просим, если представится возможность, уведомить нас о получении посланного». 10 сентября 1942 г. Синодальная канцелярия переслала настоятелю церкви в Линце часослов и 500 крестиков для раздачи военнопленным и рабочим из России и т. д. К ноябрю 1942 г. в Белграде было отпечатано 2000 экземпляров миссионерского листка, причем половину тиража уже удалось переслать на Родину. По свидетельству карловацкого епископа Григория (Граббе), только металлических крестиков было изготовлено и отправлено в Россию около 200 тысяч[355]. При этом надо учитывать бедственное материальное положение самой русской эмиграции, лишившейся прежней помощи со стороны югославского правительства[356].
Не только русские священнослужители, но и миряне мечтали вернуться на Родину, среди них и бывшие офицеры и солдаты белой армии. В Югославии их поселилось в начале 1920-х гг. около 40 тысяч и часть желала снова с оружием в руках продолжить борьбу с коммунистами и воссоздать Российскую империю. Начало войны между Германией и СССР было воспринято ими как благоприятный момент для осуществления своих намерений. Показательно в этом плане дело генерала Скородумова — монархиста, с мая 1941 г. возглавлявшего «Бюро для представительства интересов и поддержки русских эмигрантов в Сербии». Когда в начале сентября с германского разрешения начала формироваться русская охранная группа, генералу было указано, что она предназначена исключительно для защиты промышленных предприятий на территории Югославии, создание же боевых частей запрещается. Однако Скородумов опубликовал в «Русском Бюллетене» от 14 сентября 1941 г. приказ о мобилизации для всех эмигрантов в возрасте 18–55 лете последующей отправкой в Россию. Согласно докладной записке РМО генерал был снят со своего поста и арестован, причем отмечалось, что до оккупации Югославии он относился к Германии враждебно[357]. Григорий Граббе так описывает в своих воспоминаниях деятельность Скородумова, пытавшегося «мобилизовать» на борьбу и РПЦЗ: «Он был боевым офицером, по-видимому, очень храбрым, который мечтал поднять русскую эмиграцию для участия в борьбе с коммунизмом. В этом отношении он был готов идти вместе с немцами, но одновременно с этим он был и патриотом, который не хотел сдавать немцам никаких позиций. Но надо сказать, что в церковном отношении он понимал очень мало. У нас сразу же возникли с ним столкновения, потому что он написал приказ, который был адресован духовенству. И в этом приказе было сказано, как служить молебны, как служить литургию, и вообще давались самые неожиданные указания духовенству, которые, конечно, мы никак не могли принять». По поводу этих требований Граббе имел «неприятный разговор» в гестапо, где заявил, что Церковь никаким распоряжениям, издаваемым людьми, не имеющими к ней отношения, подчиняться не будет[358].
Общеизвестно, что Гитлер на протяжении всей войны противился созданию воинских строевых частей из славян, и особенно из русских. Но при всем неприятии этой идеи высшим руководством рейха командование вермахта порой брало на себя ответственность и разрешало создание таких частей. Подобная история произошла в Югославии. Германские войска здесь всячески пытались подавить разраставшееся партизанское движение. Даже безоружное гражданское население привлекалось к охране линий телефонной связи, железнодорожных путей и т. п. В этих условиях 9 июля 1942 г. Генеральный штаб ОКХ дал согласие на преобразование русской заводской охраны в регулярную боевую часть «Русский легион», а в январе 1943 г. на его базе был создан Русский охранный корпус, так и недопущенный в Россию.
Еще в сентябре 1941 г. митр. Анастасий дал благословение на создание охранной группы, в ряды которой вступили многие представители его паствы. Анастасий участвовал в военных парадах группы, а затем корпуса, служил для него молебны, принимал благодарность от командования «за всегдашнее внимание к духовным нуждам группы»[359]. В 1943 г. митрополит посетил с чудотворной иконой Курской Коренной Божией Матери казармы корпуса для освящения походной полковой церкви. В этот год, «на второй день Св. Пасхи, 26 апреля, Белградская Троицкая церковь принимала молодых солдат корпуса, прибывших из России. Была торжественная пасхальная служба, в конце которой митр. Анастасий обратился к солдатам с глубоко прочувствованным и любовным словом»[360]. Своей линии поддержки русских антикоммунистических воинских частей глава РПЦЗ остался верен до конца войны, что проявилось в 1944–1945 гг. в его контактах с власовским движением.
Русский охранный корпус участвовал в боевых действиях против коммунистических партизан Тито и базировался в основном на территории Хорватии, где в местах его дислокации не раз находили убежище православные сербы, спасавшиеся от истребления пронацистскими усташами. В частях корпуса служили военные священники, находившиеся в карловацкой юрисдикции, причем они публично молились за патриарха Гавриила и сербского короля Петра II, выступавшего в Лондоне с резко антинацистскими заявлениями. По этому поводу летом 1942 г. возник инцидент. Командир 1-й бригады генерал-майор Драценко обратился 23 июня к начальнику охранной группы: «Является странным, что наши отрядные священники молятся за тех, кто поддерживает безбожников большевиков-разрушителей России, за тех, кто по радио поддерживает восстания в Сербии». Он считал, что «священники, входящие в состав Охранной группы, борющейся против коммунизма и его сторонников», не должны молиться за патриарха и короля[361]. Начальник штаба группы переслал рапорт Драценко митрополиту Анастасию, который ответил 16 июля категорическим отказом прекратить моления: «Святейший Патриарх Гавриил, который, кстати сказать, за время своего управления Церковью всегда оказывал любовь и внимание к Русской Церкви и эмиграции и неоднократно резко выступал против коммунизма, если сейчас и не управляет Церковью фактически, остается ее каноническим Главою, и потому на ее территории мы не имеем права его не поминать… Что касается Королевского Дома, то он не низложен… Имея в виду это обстоятельство и то, что Сербский Королевский Дом неизменно оказывал русской эмиграции свое высокое покровительство, а также был всегда известен своим непримиримым отношением к коммунизму… нахожу совершенно невозможным делать распоряжение о прекращении его поминовения»[362].
Существуют свидетельства, что митрополит Анастасий в 1941–1944 гг. «оказал большую помощь и защиту Сербской Православной Церкви во время гонений на нее со стороны нацистов»[363]. Конкретных документов о размерах этой помощи пока найти не удалось. Но, во всяком случае, несомненно, что митрополит сохранял теплые чувства к арестованному патриарху и не боялся их проявлять перед оккупационными властями. Так, по воспоминаниям Граббе в день «Славы» Гавриила («Слава» — родовой сербский праздник, день, когда крестился первый предок) митрополит указал ему сообщить германской администрации о своем желании поехать и поздравить патриарха. После долгой и резкой дискуссии в отделении СД, ведавшем церковными делами, его начальник Мейер заявил: «Я все равно не могу разрешить митрополиту ехать к Патриарху. Но я ему передам, что он его поздравляет. А Вам советую больше ни с кем так не разговаривать, как Вы разговаривали со мной»[364]. Как выяснилось уже после освобождения патриарха, немецкий офицер передал ему поздравление митрополита Анастасия, и это был единственный подобный случай за время ареста.
