мог случайно подвернуться прохожий, который в газете видел фотографию героя. Или служил на Дальнем Востоке, да мало ли где могли пересечься. И вот такой неучтённой детальки вполне хватит, чтобы довести до цугундера. «Кабаки и бабы доведут до цугундера» – как сказал Горбатый в фильме «Место встречи изменить нельзя». А тут ни кабаков, ни баб, но угодить туда можно. Кстати, как-то пересматривая фильм, уже после появления интернета, Иван Яковлевич решил посмотреть, а что такое, этот самый страшный – престрашный «цугундер», коим Джигарханян пугал. На немецкое слово смахивает. Но он такого не знал. Посмотрел. Оказалось, что и правда – немецкое, но не слово, а выражение. В XVII-м веке – в давние – былинные времена в германской армии «цугундером» называлось телесное наказание, представляющее собой палочные удары. Ударов полагалось ровно сто – и на немецком языке приговор к сотне ударов звучал как «zu hundert», то есть, «цу хундер». Потом русские, внедрив у себя «передовые методы воспитания патриотов» исковеркали, как всегда.
Не хотелось на Лубянке получить сотню ударов. Первым делом Брехт пошёл в ателье и купил готовый плащ приличный. Сугубо гражданский – коричневый. Потом ботинки. Чего выделяться – тоже коричневые. Икона стиля. Потом …Деньги кончились. Рубли. Зато в околыше фуражке имелось три монетки золотые по двадцать злотых. Урвал из горы золота. Когда от много берут немножко …
Осталось только их превратить в настоящие деньги. В ломбард и прочие антикварные магазины Иван Яковлевич идти побоялся. Пошёл к зубному врачу. Отсидел очередь под стоны настоящих больных, прикрывая мнимый флюс платочком, как в плохих детективах. Доктор торговаться и еврейские пляски с бубнами устраивать не стал, отсчитал названную сумму червонцами серо-голубыми и пожелал крепкого здоровья. Монета вытянула на четыре грамма, три монеты по двадцать рублей за грамм принесли двести сорок рублей. Не густо. Ну, хоть налоги платить не надо. В очередной – тысячный раз покоробил вид денег современных. Один червонец так и назывался. И на нём цифра не десять значилась, а единица.
Иван Яковлевич сходил в очередное ателье, при этом – другое, чтобы не примелькаться и купил, наконец, штаны и пиджак с карманами.
Куда дальше во всех детективах отправляются шпиёны. В театр за гримом. Бородку чеховскую прикупить и усы будёновские. А, ещё бакенбарды пушкинские.
Не, когда у тебя пятьдесят рублей осталось, то по гримёрам ходить глупо. Пришлось сидеть в гостинице и перед зеркалом обычным чёрным и красным карандашом над физиономией изголяться. Самое обидное будет, если за пару дней до экса вызовут к товарищу Сталину и тут же в дивизию или в Петрозаводск отправят. Но нет, день проходил за днём и никто Ивана Яковлевича не беспокоил. Добавляли пару раз соседа в номер, и каждый раз всё тот же сержант ГБ отводил его на завтрак, обед и ужин в ресторан. Хоть тут повезло, а то бы с голоду помер. Деньги по аттестату получала в Спасске-Дальнем жена, а он, сорванный Берией прямо с железнодорожной насыпи, остался без денег практически. Раньше бы можно было сходить к Ваське Блюхеру, а теперь тот далеко. А вот, интересно, он ведь дом не продал, врагом народа не объявлен, что сейчас в доме или кто. Но проверять не стал. Вдруг за домом наблюдение поставлено.
Десятое число всё же наступило, а к Сталину Брехта так и не вызвали. Сразу после завтрака, Иван Яковлевич вернулся в номер, взял портфель со штатской одеждой, вышел из гостиницы и, пройдя по улице немного, зашёл в подъезд небольшого двухэтажного дома. Там переоделся и, выйдя на улицу обычным советским коричневым человеком, пошёл в сторону Арбата.
С неба сыпал мелкий нудный дождь. Настоящий – осенний. Иван Яковлевич стоял на выходе у проезжей части на Воздвиженке и караулил чёрный опель. Если История несмотря на все его усилия продолжает гнуть свою линию, то сейчас машина должна проехать – именно тут кратчайшая дорога к Кремлю. Он перед этим прошёл по улице и убедился, что машина находится за железной решёткой. Милиционеры стояли на своих местах, а вот чекистов видно не было. Это хорошо. Рана в боку уже зажила окончательно, но прыжки через заборы и бегание по подворотням пока не приветствовалось.
Посольский Опель появился в сопровождении нашего ГАЗ-А. Менять, что-то было уже поздно и Брехт сделал несколько шагов к перекрёстку, нащупывая в кармане пальто пистолет. Тонированных стёкол ещё не изобрели и прикрывали не желающих любоваться красотами Москвы обычными гофрированными шторками. Она чуть приоткрыта была, и Брехту, под небольшим углом, отлично видно было, что на заднем сидении немецкой, сверкающей чёрным лаком, машины сидят двое.
Опель поравнялся с перекрёстком и остановился, уступая дорогу едущему грузовику. ГАЗ-А стал его обгонять. Всё, Брехт сделал пару шагов к машине, дёрнул на себя ручку двери и в образовавшийся проём высадил все семь пуль из Кольта. Дзинь, звякнул рамой М1911.
Глава 17
Событие сорок девятое
Донесение. Развивая наступление, мы сожгли ещё несколько деревень. Уцелевшие жители устроили нашим войскам восторженную встречу.
Карел Чапек
– На «МиГ-3» как в газовой камере. После 30 минут полёта во рту целый день стоит запах выхлопных газов поршневого двигателя. На «И-16» всё терпимей, в кабину попадают не все выхлопные газы, а только от двух цилиндров.
Сашка Скоробогатов рассказывал. Чего вспомнил. Так угорел почти. Преследовали его или нет Иван Яковлевич не знал. Не до разглядывания. Маршрут отступления намечен. А раз намечен, то нужно ему следовать. Маршрут заканчивался в котельной во дворе дома соседнего с посольством Литвы, скорее всего посольство тоже от этой котельной тепло получают. Брехт её приметил в первый же день рекогносцировки. Потом отбросил мысль. А потом вернулся. Дверь не закрыта, точнее, закрыта, но на крючок обычный. Понаблюдав за кочегаркой Иван Яковлевич окончательно убедился, что это здание именно то, что ему и нужно. Истопник днём почти не появлялся, где-то может в другом месте работал, или как Виктор Цой в ансамбле играл. Приходил только вечером, там и ночевал. Днем отличное убежище получалось и очень сомнительно, что там прямо в пятидесяти метрах от посольства будут злоумышленника искать.
Всё как всегда. Все планы хороши только до начала операции, а потом все они рушатся. Только Брехт
