заскочил в котельню, попетляв по дворам и на платочек уселся, чтобы не замарать одежду, как за дверью послышались шаги, брякнул крючок и в свете дверного проёма нарисовался кочегар. На Цоя он был не похож. Рыжий и мелкий. Брехт успел шмыгнуть в проём между стеной и стенкой, за которой котёл находился. Узкий такой тупик пять метров длинной и около метра шириной заставленный железными листами ржавыми и ломиками всякими.
Мужик, напевая песню, про «всё выше и выше», стал разводить огонь в топке. Что-то пошло не так. Не было его тут днём всю неделю и вот опять … Чертыхнулся пару раз Герострат, не получалось, видимо, разжечь огонёк, плесканул керосинчику, запах не перепутать, и загудело в печи. Сначала было терпимо, даже приятно Ивану Яковлевичу стоять за листами жести этой. На улице и намок и продрог, ожидая машину с литовским министром иностранных дел. А тут тепло вскоре от стены или перегородки этой пошло. Согрелся, просох, даже дремать стоя стал комдив. Но потом лепота закончилась. Пародокс, но печь забирала кислород из воздуха, а через всякие щели выдавала в непосредственной близости от Брехта газы угарные. Дышать стало тяжело. И лучше не становилось. Потом ещё и жарко стало. Прямо по-настоящему жарко, как в пустыне Калахари в полдень. Иван Яковлевич, понял, что ещё десяток минут и не побывает он никогда в той пустыне. Здесь скончается от удушья и жары. Пришлось выходить на свет божий. Мужика валить было жалко, но себя-то в разы жальче. На счастье увлечённый подкидыванием в топку угля рыжий товарищ стоял к этому отнорку спиной и Брехт его убивать не стал, огрел рукойткой «Кольта» по плечу и поймав на захват провёл обычный удушающий приём из дзюдо. Герострат обмяк и бы почти бережно «покладен» у стеночки поближе к выходу.
Иван Яковлевич выглянул во двор дома. Тишина. У выхода из двора стояли и разговаривали две женщины, но до них было далеко и выхода было два. Брехт достал из портфеля форму, переоделся, оодежду запизал в портфель и бросил его в топку. Снова глянул во двор. Ничего не изменилось. Комдив проверил пульс на шее кочегара. Жив курилка. Взял в руки лопату его большущую, снял пока фуражку и вышел из котельной. Не оглядываясь, дошёл до подворотни, оставил там лопату, надел фуражку и вышел на улицу. Тишина и спокойствие, словно на соседней улице и не убили час назад целого министра не братской Литвы.
– Ваня, – прямо вздрогнул, так вздрогнул. Рука сама дёрнулась к кобуре, огромных усилий стоило Ивану Яковлевичу, чтобы не выхватить «Кольт» и не выстрелить на голос. Вместо этого остановился и медленно натягивая на физиономию улыбку повернулся. Оба-на! Гевюр цузамен! Перед Брехтом стояло два больших воинских начальника. Одного Брехт знал, второй был тёмной лошадкой. В смысле, был черняв, Брехту не известен и шашку носил, то есть в кавалерии служил.
– Григорий Михайлович, какими судьбами? Рад видеть! – Рядом с кавалеристом стоял командарм 2-го ранга Штерн Григорий Михайлович.
– За тобой приехал. Шучу. Но не совсем. Мне Ворошилов звонил на днях, хотят твою дивизию из Польши к нам под Петрозаводск перебросить. А мы с … Знакомься, это командир 18-й стрелковой дивизии – комдив Черепанов Иван Николаевич.
– Здравия желаю.
– А это, Иван Николаевич, тот самый комдив Брехт, про которого мы только с тобой говорили. Лёгок на помине.
– Рад встрече, прямо чудеса товарищ командующий про тебя рассказывает. – Протянул руку тощий чернявый кавалерист.
– А чего с шашкой? – полюбопытствовал Брехт, услышав, что комдив этот совсем не кавалерийский начальник, а совсем даже командир стрелкового корпуса.
– Так наградная, лично товарищ Сталин награждал, когда я в Первой конной воевал.
– Понятно.
– Ваня, а ты чего в саже, вон весь локоть чёрный и одет не по погоде, в гимнастёрке, не лето на дворе.
– Я тут недалеко в гостинице «Националь» поселился. Мехлис сказал ждать, мол товарищ Сталин хочет со мной пообщаться.
– Заслужил. Я Ворошилову вот два дня назад про спирт твой рассказывал. Да, мы же тоже в «Национале» поселились, пойдём, чего мокнуть, отметим встречу.
– С радостью, Григорий Михайлович, только я чуть. Вдруг к Самому завтра вызовут.
– Да и мы упиваться не будем, так, согреться. Завтра назад в Карелию убываем. Так, чего в саже?
– Это грязь. Машина застряла помогал толкать.
– Ясно, как всегда в каждой бочке затычка, – загудел командующий.
– Горбатого могила…
Событие пятидесятое
Когда кажется, что весь мир настроен против тебя – помни, что самолёт взлетает против ветра.
Генри Форд
Газеты молчали. Не убивал никто посла с министром. На полях интернета тоже было не густо информации. Может это от того, что самого интернета ещё нет, как, впрочем, и микросхем, а без них какой интернет. Лет через… Через много лет СССР будет гордиться ЭВМ занимающей целое здание и … умеющей брать интеграл. Ещё через много лет сволочь одна американская с помощью компьютера лишит прогрессивное думающее человечество мечты – Теорему Ферма почти решит. Но пока лампы огромные и приличный расход электричества, целую электростанцию для ЭВМ надо. Нет интернета. Никто в «Одноклассниках» не выложил, что министра иностранных дел Литвы Юозаса Урбшиса белорусский патриот расстрелял в центре Москвы за желание оттяпать исконно Белорусскую землю с бывшей столицей этой земли – городом Вильно.
Из номера Брехт почти не выходил. Опасался, выйдет погулять, а в это время приедут звать его к товарищу Сталину. Вот не повезёт.
Ожидание и непонятки закончились пятнадцатого октября. Пришёл тот самый сержант ГБ Ильиных и вручил конверт, в котором оказался приказ подписанный Ворошиловым. Товарищу Брехту надлежит прибыть в город Петрозаводск и доложить о прибытии своему новому непосредственному начальству командарму 2-го ранга Штерну Григорию Михайловичу. Дивизия уже начала передислоцироваться в деревню Юргилица на северном берегу Ведлозера, которое находилось в тридцати километрах от границы с Финляндией.
Нда, не будет разговора с Вождём, кто ему расскажет про якутские алмазы и золото в индийском храме каком-то. Ещё бы вспомнить, где этот храм. А про нефть в Башкирии? Хотя, если по книгам судить, то попаданцев полно, кто-нибудь другой расскажет.
Начало Зимней войны Брехт знал точно – 30 ноября
