кто-то из них терял часть шерсти, на лице или на руках, у других же укорачивались клыки, и лицо приобретало человеческие черты, мог даже поменяться цвет глаз. Но чтобы полностью стать человеком — никогда. Я пришел к выводу, что Лайонел сам не может решить, кто он. Его превращения — результат нестабильных эмоций, что накапливаются в течение месяца, ведь ему каждый день приходится делать выбор. Решать, кто он.
— То есть… — не совсем поняла, к чему клонит Табиб, но нить я уловила и решилась задать вопрос: — Лайонел может обращаться по собственному желанию?
Такой исход был бы самым благоприятным.
— Если бы так, — Табиб снова вздохнул. — Видела, что бывает, когда масло попадает в воду? Две материи не смешиваются, и масло остается плыть на поверхности. Если взболтать емкость — масло распадается, вода вырывается из своей тюрьмы, но через какое-то время все становится на свои места. Так и с Лайонелом, «масло» — его сущность ливы, «вода» — человек в нем. Его страх быть разоблаченным подавлял все, что могло «встряхнуть бутылку» и выпустить человека на свободу. И это случалось только в полнолуние. А после — все приходило в относительную норму. Но сейчас, судя по показателям сферы Убилса, его второй сущности будто бы и нет.
— Насколько я помню из курса «Физики», — протянула, вдумываясь: я все еще размышляла об аналогии с маслом и водой, и меня не очень напугали последние слова Лаизареиса, — Вода выталкивает масло, потому что у масла меньше плотность. По этой аналогии, выходит, что Лай — больше человек, чем хаимец. Погодите-ка… Как второй сущности больше нет?!
Встревоженно забегала взглядом от Лайонела к Табибу и обратно.
— Сфера показывает, что он абсолютно здоров. Раньше, во время его полнолуний, ее поверхность была подернута красной дымкой. Сейчас нет. Может, это временно. Но сейчас наш зиуданс — человек, как любой другой полноценный житель страны Маннов. Больше я пока ничего сказать не могу.
Старик раскланялся и вышел.
На душе сразу потяжелело.
Это я что-то сделала? А может, на него как-то повлияла сила Фуглис Люихаз, которую я позаимствовала? Или я его расстроила своим «Не хочу возвращаться»?
В любом случае меня не покидало стойкое чувство мое причастности.
— Гень, — позвал Лай, заставляя меня оторвать взгляд от собственных рук, лежащих на коленях и судорожно сжимавших тонкую ткань белого платья. Лайонел сдвинулся на другую половину кровати, жестом головы указывая на опустевшее место. — Иди сюда.
Сердце пропустило удар. Ладони тут же вспотели, а вина сразу трусливо забилась в дальний угол. Махнула рукой на все сомнения: неуклюже забралась на огромную кровать и сиротливо пристроилась на самом краешке. Да уж… В голове это выглядело как-то решительней и сексуальнее что ли: кошкой забраться на кровать, загнать мужчину в угол и сорвать поцелуй — вот как это должно было быть.
Лай цыкнул, сгреб меня в охапку и устроил на середину кровати, а сам лег рядом, не разжимая объятий: чувство дискомфорта сразу же прошло. Облегченно выдохнув, поерзала, устраиваясь поудобнее, положив голову на крепкое плечо. В его объятьях было тепло и уютно, отвлекали только мелкие разряды электричества, гулявшие по коже от близости, наперегонки с мурашками.
— Я думал, ты обрадуешься… — горячее дыхание коснулось виска, вместе с коротким поцелуем.
Резко развернулась, нарушая хрупкую атмосферу единства.
— Чему? — округлила глаза.
— Ну… — Лай на секунду смешался, — тому, что я теперь такой же, как ты.
— Мне это не важно, — улыбнулась, взъерошив его волосы: после скомканного откровения мне теперь было легче к нему прикасаться. — Меня больше беспокоит, что ты теперь будешь делать дальше. Не уверена, что все твои сородичи примут тебя в новом виде с распростертыми объятиями…
— Что-нибудь придумаю. Позже, — Лай присел, изогнувшись, как кошка, разминая конечности. Я хотела воспользоваться моментом и целомудренно переползти на краешек кровати, но он обхватил мои плечи и потянул на себя.
Наши взгляды встретились, когда я буквально упала на мужчину. Не удержалась от судорожного вздоха, когда его пальцы принялись медленно пересчитывать мои позвонки сквозь тонкую ткань. Лайонел потянулся за поцелуем, но я резко выпрямилась: в голову пришла абсолютно безумная идея, но я очень захотела ее озвучить.
Не могла сидеть: спрыгнула с кровати и принялась расхаживать по комнате, сортируя мысли, чтобы изложить их в складном виде. Лайонел с коротким вздохом пересел в кресло и соединил кончики пальцев, приготовившись слушать — подлокотников не было, и фигура выглядела немного сутулой. Он молча ждал, когда я заговорю.
— Может…, — закусила губу в нерешительности, но потом кивнула и выпалила как на духу, — представить все как болезнь? Это даст немного времени, чтобы разобраться. Только надо придумать название… А может… Сказать, что тебя человек укусил, и вот результат, — обрисовала его силуэт ладонями. — А что? В моем мире от укуса собаки можно бешенством заразиться…
Бросила короткий взгляд на единственного и внимательного слушателя. Непроницаемое серьезное лицо Лай будто лопнуло: он рассмеялся во весь голос.
Я немного растерялась, не зная, как реагировать: смех был не едкий, язвительный, а легкий и заразительный.
Я сама улыбнулась и смущенно отвела взгляд.
Ну я и дура… Такое ляпнуть.
Отсмеявшись, Лай встал и подошел ко мне, мягко развернув к себе лицом.
Все пропало, стерлось: проблемы и тревоги отошли на второй план. Я буквально утонула в медово-карих глазах.
Преграды, что возводились между нами, таяли с каждым преодоленным сантиметром. Его губы накрыли мои, и меня поглотило чувство такое же жаркое и необузданное, как безмолвная пустыня за окном, безобидный песок которой так легко превращался в неукротимую бурю.
44
Амнон рвал и метал, яростно расхаживая по тускло освещенному ритуальному залу, именно здесь из-за завесы Теневого Мира явилась невзрачная птичка, ставшая моим защитником.
— Да как… Да ты… О, Фуглис Люихаз, Защитник Миров! — долетали обрывки фраз взбешенного мужчины с головой египетской собаки.
«Да этого беднягу сейчас кондрашка хватит», — заметил Ишум, плавно приземляясь на мое плечо. Сако и Мила тут же заохали, боясь, что когти птицы испортят тонкое кружево моего красного платья. И не просто платья, а Снага Квенс — «Облачение Королевы», или наряд невесты по-нашему.
— Все в порядке, — улыбнулась я, но Сакко все равно вручила мне сложенную вчетверо кроваво-красную салфетку. Пришлось послушаться и укрыть ею плечо.
— Волнуешься? — тихо спросила Сако, стеля кусок красного бархата на каменную скамейку. Тяжесть платья — изобилующего дюжиной, а то и больше, юбок разных оттенков красного спектра — от темно-алого, почти черного, до оранжевого — тянула меня вниз. Мила категорически запретила мне его пачкать
