— Ага, значит, вот в чем состоит теория относительности?! — хмыкнул Шлегель.
— Совершенно верно, — не уловил иронии Эрколь. — Просто удивительно, как Эйнштейну удалось ее открыть, если вы вспомните, что он не был ресторатором.
Шлегель повернулся в ту сторону, куда был устремлен взгляд Эрколя.
— То, что этот парень ерзает от нетерпения на стуле, не имеет ничего общего с Эйнштейном, — заверил он старика со знанием дела. — Когда напротив тебя сидит такая уродливая кляча, каждая минута кажется часом.
Кофе им принес Луи. У него получилось это прекрасно, но он ни разу не поднял взгляда на людей, которых обслуживал.
— И наши фирменные шоколадные конфеты, — воскликнул Эрколь с одобрением после того, как Луи снова присоединился к нам за столом. — Она их только так слопает, вот посмотрите. Вы обратили внимание, что она заказала вторую порцию профитролей?
— Вы не собираетесь пойти на футбол в воскресенье утром? — обратился ко мне Луи. Он развязал шнурок на своем ботинке и растер ногу, чтобы снять напряжение. Ему еще недоставало выносливости профессионального официанта.
— Он живет далеко, в доме Шемпиона, — сказал Эрколь.
— Да, я знаю, — кивнул Луи. Я заметил, как в его глазах, когда он бросил взгляд на деда, промелькнула искра легкого презрения.
— Мне бы хотелось хоть раз поваляться в постели, — пожал я плечами неопределенно.
— Для этих язычников не существует божественной обедни. — Эрколь изобразил наигранное негодование.
— Это просто благотворительный товарищеский матч, — пояснил парнишка. — В общем-то не стоит ехать. А вот в следующем месяце будет очень интересная встреча.
— Тогда я, может быть, схожу в следующем месяце.
— Я пришлю вам билеты, — предложил Луи. Странно, но мне показалось, что его обрадовало принятое мною решение.
Глава 19
В полном соответствии с прогнозом Шлегеля в следующие несколько дней установилась настоящая весенняя погода. Воскресное утро также встретило нас горячим солнцем и ясным голубым небом. Я отправился в Ниццу вместе с Шемпионом, и Билли решил, что он тоже поедет с нами. Шофер остановил машину у церкви Сент Франсуа де Поль. Когда Билли спросил, почему я не иду вместе с ними к обедне, я помедлил в нерешительности, подыскивая ответ.
— У дяди Чарльза важная встреча, — пришел мне на помощь Шемпион.
— Можно я тоже пойду? — попросил Билли.
— Это конфиденциальная встреча, — объяснил ему Шемпион и улыбнулся мне.
— Я оставлю пальто в машине, — поспешил я переменить тему разговора. — Солнце уже хорошо пригревает.
— До встречи, — сказал Шемпион.
— До встречи, — откликнулся эхом Билли, но его голос почти потонул в перезвоне церковных колоколов.
В оперном театре через дорогу проходила репетиция. Снова и снова повторялись несколько тактов «Реквиема» Верди. У дверей в «Кесс» был расстелен красный ковер, а вход в захудалое с виду заведение под названием «Паради» преграждал полицейский.
Я прошел через рынок. Там толпились покупатели и народ из деревень в своих вышедших из моды, но тщательно вычищенных черных костюмах, черных платьях и шалях. Шла бойкая торговля кроликами и цыплятами, горячо обсуждались цены на улиток и яйца. В открытом море одинокий яхтсмен, увидев проходившее мимо него небольшое двухмачтовое судно, с надеждой поднял против ветра свой оранжевый в полоску треугольный парус, пытаясь уловить дуновение ветра. Море еще отливало молочной белизной прошедшей зимы, но поверхность его была спокойной. Волны набегали на гальку берега с легким шипением и откатывались с глубоким вздохом безысходности.
Вокруг гигантского нагромождения каменных глыб, которое служит убежищем морским воротам Ниццы, непрестанно свищет и неистовствует ветер. А в уютной тишине и безопасности гавани взгляду предстает удивительное многообразие: от парусных яликов до грузовых пароходов, пришвартованных рядом с портовыми кранами. На пристани громоздятся штабеля светло-желтых лесоматериалов, а в дальнем конце среди нескольких частных яхт и катеров покачивалась на волнах «Джульетта». Но палуба ее была пуста, Шлегеля я там не увидел.
Главный порт Ниццы — неподходящее место для шикарных модных яхт. Здесь не увидишь, чтобы подобные творения, созданные для досуга, располагались рядышком, борт о борт, чтобы на корме обедали на свежем воздухе кинозвезды и при этом одалживали у магната с соседней яхты чашечку икры. Любое судно заходит сюда исключительно по делу, а привилегированный Морской клуб находится по другому адресу. Сегодня, учитывая, что это воскресенье, выходной день, в порту было как-то необычайно оживленно: человек двенадцать окружали фургон «пежо», наблюдая, как два аквалангиста проверяют свое оборудование. Металлические барьеры, что обозначали обычно места парковки автомобилей, сейчас были поставлены так, чтобы на пристань никто не прошел, и полицейский в форме охранял единственный проход в этой загородке.
— Куда вы направляетесь?
— Просто прогуливаюсь, — ответил я.
— Прогуливайтесь где-нибудь в другом месте, — отчеканил полицейский.
— Что случилось? — спросил я.
— Вы слышали, что я сказал? Уходите!
Я отошел, но недалеко и тут же, двигаясь вдоль другой стороны ограждения, набрел еще на одну группу наблюдающих за происходящим.
— Что происходит? — спросил я у них.
— Утопленник, я полагаю, — отозвалась женщина с большой кошелкой. Она даже не оглянулась, чтобы посмотреть на человека, который задал вопрос, из боязни пропустить что-нибудь интересное.
— Самоубийство?
— С одной из яхт, — поделился стоящий рядом с ней мужчина. Он был одет в оранжево-желтую ветровку яхтсмена с ярко-красной молнией, бросающейся в глаза.
— Миллионер какой-нибудь, или его милашка, — добавила женщина. — Накачались наркотиками, вероятно… может, еще и оргию устроили.
— Бьюсь об заклад, это немцы, — поторопился высказаться мужчина в ветровке, видно, боялся, что разыгравшаяся фантазия соседки затмит его собственные предположения. — Немцы не умеют пить.
К тому месту, где мы стояли, приблизился официозный полицейский.
— Вам здесь нечего делать, — сказал он.
— Сам топай отсюда, грязная свинья, — огрызнулась женщина.
— Смотрите, окажетесь в фургоне, — пригрозил «фараон».
— Ну ты, сутенер, — отлаивалась женщина. — Думаешь, ты сможешь справиться со мной в темноте фургона?! — Она издала грязный смешок, похожий на кудахтанье, и обвела взглядом всех нас. Мы дружно ее поддержали, и полицейский не солоно хлебавши отправился восвояси к ограждению.
Поскольку таким образом была продемонстрирована несомненная солидарность нашей группы, один из зрителей, хранивший до сих пор молчание, решился тоже внести свою лепту.
— Они думают, что это турист, — сказал он. — Что он запутался в якорных снастях одной из яхт — вон тех двух — «Джульетта» или «Мэнксмэн»… они думают, что он утонул ночью. Аквалангисты скоро его достанут.
— Им потребуется не меньше часа, — со знанием дела вставил мужчина в куртке яхтсмена.
Да, подумал я про себя, это займет у них час, а то и больше. Я отошел от группы оживленно переговаривающихся любителей зрелищ и медленно побрел вверх по крутой улочке, ведущей к бульвару Сталинграда.
Все везде было закрыто, за исключением бакалейного магазинчика через дорогу и большого кафе, где белые пластмассовые буквы, гласившие, что оно называется «Лоншан», ярко выделялись на покрашенном неровно кистью ядовито-зеленом фоне. Вся середина помещения была совершенно свободной, как будто там собирались устроить танцы или кулачный бой. Посетителей набралось с дюжину или чуть больше, ни одной женщины, и ни на одном не было приличного выходного костюма, в каких ходят в церковь к воскресной обедне достойные прихожане. В дальнем углу зала в отдельной кабине принимались ставки, а все мужчины просматривали программки скачек, выписывали и отмечали что-то на карточках, и пили пастис. Здесь был свой особый мирок.
Я заказал коньяк и опрокинул его одним глотком, прежде чем девушка за стойкой успела закрыть бутылку.
— Дорогой способ утолять жажду, — заметила она. Я кивнул, и она налила мне еще одну порцию. На этот раз я не торопился. По радио закончилась музыкальная программа, и метеоролог начал долго и нудно рассуждать о районах высокого давления. Барменша выключила приемник. Я потягивал свой коньяк.
К стойке подошел человек, опустил монету в один франк в автомат и получил пригоршню маслин.
— Угощайся, — предложил он. Это был не кто иной, как Шлегель.
Я взял одну штучку без слов и комментариев, но выражение моего лица, должно быть, говорило само за себя.
— Что, ты думал, что меня сейчас выпутывают из якорной цепи, а?
