Прошло еще некоторое время, и после очередной пьянки мать умерла во сне – не выдержало сердце. Она красивой была когда-то, но постепенно расплылась, обрюзгла…
– Вы прямо с художественными подробностями повествуете, – не выдержал Гордеев.
– Что поделаешь? Пишем историю современности. А про Вялина мне много рассказала, как ни странно, одна моя подзащитная. Она тоже с Собачьей слободки. Тамошнее воспитание. Воровка, рецидивистка, к пятидесяти годам – развалина. А тоже в молодости была ничего себе. Конечно, в ее рассказах было немало фантазий, для таких это обычное дело. Однажды, например, ляпнула, что была у Вялина первой женщиной. Решила, очевидно, таким образом – в рамках своих понятий – приобщиться к современному истеблишменту. Но то, что близко знала, как она его называла, Серегу, бесспорно.
– Хорошенькое дельце.
– Зря вы удивляетесь. Неужели у вас не было в практике подобных откровений, как их иногда называют, стриптизов души, хотя не люблю этого выражения.
– Откровений было немало, но я почему-то всегда связывал их с попыткой подзащитного – тем более подследственного, когда работал в прокуратуре, – попыткой выгадать себе какое-то смягчение в приговоре и тому подобное.
– Значит, вы всегда имели дело с расчетливыми, холодными преступниками? – с иронией спросила Баскакова.
– Не думаю. Однако я не имею права ударяться в беллетристику. Художества достаточно далеки от юриспруденции.
– Но тогда, дорогой Юрий Петрович, я вам советую пройти в пресс-центр мэрии и попросить там соответствующие биографические материалы об уважаемом Сергее Максимовиче. Полагаю, вам как московскому гостю не откажут. А я рассказываю, как умею. И как хочу.
– Ну не сердитесь. У меня гораздо меньше адвокатского опыта, чем у вас, я еще только ищу свой стиль работы.
– Нет. Пожалуй, кое в чем вы правы. Сейчас, во всяком случае, не время разбираться в детских впечатлениях Вялина. Вы собирались встретиться с Живейновым, вот это актуально. Расспросите его об обстоятельствах дела Новицкого и вокруг. Может быть, доберетесь до причин провокации против Бориса. А про Вялина я вам могу рассказать и завтра. Хотите, совершим воскресную прогулку по городу?
– Не уверен. Ну зачем демонстрировать кому-то не тому, что я и с вами встречаюсь?
– А я ничего не боюсь. То есть чего-то я, конечно, боюсь, но не этого.
– Ну хорошо. Спасибо за гостеприимство. Надеюсь, смогу им еще не раз до отъезда воспользоваться.
– Это бесспорно. Позвоните мне завтра после десяти. Я что-нибудь придумаю. Небеллетристическое.
– Обязательно позвоню. А если сейчас будет звонить Володя, скажите, что я поехал к нему в больницу.
Гордеев добрался до больницы «Скорой помощи» и, сообщив дежурной при входе, что идет на перевязку, был направлен в кабинет, где его ждал Володя.
Но, как оказалось, не один.
Вновь на стандартной медицинской кушетке сидел Павел Живейнов. Он был очень мрачен. И явно не от боли, хотя было понятно, что только что Володя закончил перевязку его раны.
– Я ничего не предпринимал, – как-то испуганно сказал Володя. Вид его без очков, с синяком напоказ вызывал сострадание. – Павел сам пришел. Он был у Николаевых, туда позвонила его жена… Ну, словом, он приехал.
– Может быть, вы мне объясните, что стряслось? – возмущенно заговорил Живейнов. – Я не перевязываться прибежал. Мне наконец надо было разобраться, почему тело моего погибшего друга родственникам не выдают! В морге наряд милиции дежурит.
– Но, может, это и не лишнее. Или начальники, что же, совсем отказываются выдавать тело?
– Ну, не совсем. Пообещали в воскресенье перевезти в наш ДК, а хоронить в понедельник. Хотя, по русскому обычаю, положено бы завтра, поскольку в пятницу погиб.
– Павел, мне трудно давать вам советы, но вы все же не спорьте сейчас с начальством. Все-таки, наверное, они хотят устроить нормальную гражданскую панихиду, почетный караул… Человек на боевом посту погиб. Родственники-то Николаева, наверное, не спорят, что похороны в понедельник.
Володя предусмотрительно вышел из кабинета.
– Да они там все полумертвые лежат. И родители, и жена. Одна теща кое-как держится, да сын Васька, ничего еще не понимающий.
– Ну, вот и пусть они приходят в себя. Не надо их будоражить. Раз начальство решило, значит, решило. Их вы не переубедите, а людям новые травмы нанесете.
– Вот я вас и спрашиваю, что происходит?! Этим своим товарищам по оружию я уже давно не верю, но вы-то, кажется, сюда приехали кого-то спасать!
– Ну, это слишком громко сказано, однако все же кое-что надеюсь сделать. И не без вашей помощи.
– Да, мы вчера говорили…
– И за это время произошло кое-что. Так что, думаю, после нашего разговора вы будете проявлять разумную осторожность.
– В смысле?
– В том смысле, что, как вы заметили еще вчера, охота шла именно за вами. Но вас преступникам убить не удалось. Следовательно…
– Что это, вы мне прятаться предлагаете?
– Нет, я предлагаю вам сесть где-нибудь в тихом месте и подумать, за что вас хотели убить. Конечно, будет неплохо, если вы одновременно будете думать и о возможных причинах гибели Николаева, кроме той, что это была оплошность киллера.
– И долго так сидеть?
– Думаю, не очень долго. Ничего трусливого в этом нет. Вы что, собираетесь стать следующей жертвой или все же отомстить за погибшего… кстати, почему вы сказали «друга»? Вы были дружны с Георгием? Он был ваш ученик? Крестник?
– Да нет, – замялся Живейнов, – это я так, жалко человека. Меня вообще-то вчера попросили помочь ему разобраться в деле одном… у его старшого стряслось дома что-то… А так я с ним в корешах не ходил.
– А что за дело?
– Пустяк по нашим временам. Пацаны угнали у ларечника «пирожок» вроде бы с товарами, их задержали, а там оказались кое-какие предметы из ограбленного накануне магазина электроники. Три компьютера, видаки, музыкальный центр… Да это к делу отношения не имеет.
– А вас-то зачем звали? Чем вы могли Николаеву помочь?
– Ларечника взяли. Говорит: провокация, аппаратуру ему подсунули. Может, и так, у этих торгашей вечные разборки между собой. А мы пошли с другими ларечниками, что торгуют по соседству, переговорить. Кое-что с обстоятельствами угона там было неясно. Где «пирожок» стоял, почему хозяин отвлекся, откуда эти засранцы-угонщики появились… Пустые дела.
– То есть?
– Пробазарили несколько часов, а ничего путного от них не добились. Попытка следственного эксперимента в естественных условиях не удалась.
– И вы пошли пить пиво.
– Ну, да. Георгий предложил. Очень извинялся, что ничего не получилось конкретного. А ведь жара…
– Это понятно. Но ведь сейчас вроде с пивом проблем нет. Могли где-нибудь посидеть за столиком…
– Я предлагал. Георгий сказал, что не очень ему удобно на людях пиво распивать. У молодых оперативников это бывает, мнят себя комиссарами Мегрэ, чуть ли не кинозвездами… – Живейнов вздохнул. – Пригласил к себе, говорил, с женой познакомлю, она тоже пиво любит… Тяжело все это… как вас…
– Юрий Петрович, – напомнил Гордеев. – Можно просто Юрий.
– Но вижу, Юрий Петрович, что-то кажется вам не очень складным в том, что рассказываю.
– Нет-нет. Только одна подробность: прекратить беседовать с ларечниками вы решили?
– Нет, зачем же. Это Жора. Я просто помогал ему. Ну, как инструктор – дублеру.
– И Жора повел вас пить пиво.
– Повел… Ну, в общем, да.
– И от «Океана», перед выстрелами, он тоже вас вел?
– Ну, конечно, мы ведь к нему домой шли. Вы хотите сказать, что нас… меня… подставили?
– Можно я пока не буду отвечать? Ответьте лучше, на ваш взгляд, в вас стреляли из автомобиля, движущегося по встре…
– Какого автомобиля?! Я же вчера говорил вам, что стрелял снайпер. Снайпер! Никаких автомобилей!
– Да вы не горячитесь. Может быть, все-таки это была не снайперская стрельба, а какая-то другая.
– Бросьте! Что я, мальчик в угро? Стрельба велась сверху… Посмотрите акт вскрытия тела. Да и баллистическую экспертизу можно назначить. Только вам-то зачем?
– Это верно. Меньше знаешь – лучше спишь.
– И что? Почему вы тянете разговор… В чем дело?
– А говорите: не мальчик. Я ведь, Павел, не хочу рассказывать, что с вами, по моим представлениям, произошло, а прошу вас пройти еще раз тем путем, по которому вы шли с покойным Николаевым. И вместе с вами посмотреть, где можно было на этом пути споткнуться.
– Что там в акте судмедисследования трупа?
– Два ранения, одно – смертельное, слепое, второе – навылет. Извлечена одна пуля.
– Ну, правильно…
– Вначале о пулях. Вы говорили вчера, что было три выстрела…
– Ведь помните! Чего ж дурачитесь?!
– Я же объяснил – вы сами должны все вспомнить, без моей помощи. Когда приехала милиция, две другие пули на месте происшествия нашли?
Павел замялся:
– Одну, может, и нашли. Там народу, зевак много понабежало, все вытоптали…
