Ахматова:
Вселенную перед собой, как бремяНетрудное в протянутой руке,Как дальний свет на дальнем маяке,Несу…
Больше того, она узнала, должна была узнать, не могла не узнать в последних стихах («когда мог подумать, что в мире есть что-нибудь, кроме тебя») Николая Степановича почти цитату из его давнего письма к ней, после которого она и решила окончательно, что «Гумилев ее судьба».
Письмо[28], кот<орое> убедило меня согласиться на свадьбу (1909). Я запомнила точно одну фразу: «Я понял, что в мире меня интересует только то, что имеет отношение к вам». Это почему-то показалось мне убедительным.
Анна Ахматова, Из «Записных книжек»* * *
Я гибель накликала милым,И гибли один за другим.О, горе мне! Эти могилыПредсказаны словом моим.Как вороны кружатся, чуяГорячую, свежую кровь,Так дикие песни, ликуя,Моя насылала любовь.
С тобою мне сладко и знойно,Ты близок, как сердце в груди.Дай руки мне, слушай спокойно.Тебя заклинаю: уйди.И пусть не узнаю я, где ты,О Муза, его не зови,Да будет живым, невоспетымМоей не узнавший любви.
Октябрь 1921, Петербург* * *
Сказал, что у меня соперниц нет.Я для него не женщина земная,А солнца зимнего утешный светИ песня дикая родного края.Когда умру, не станет он грустить,Не крикнет, обезумевши: «Воскресни!»Но вдруг поймет, что невозможно житьБез солнца телу и душе без песни…А что теперь?
1921* * *
Пятым действием драмыВеет воздух осенний,Каждая клумба в паркеКажется свежей могилой.Оплаканы мертвые горько.Со всеми врагами в миреДуша моя ныне.Тайная справлена тризна,И больше нечего делать.Что же я медлю, словноСкоро свершится чудо?Так тяжелую лодку долгоУ пристани слабой рукоюУдерживать можно, прощаясьС тем, кто остался на суше.
Осень 1921, Царское Село* * *
Все души милых на высоких звездах.Как хорошо, что некого терятьИ можно плакать. Царскосельский воздухБыл создан, чтобы песни повторять.
У берега серебряная иваКасается сентябрьских ярких вод.Из прошлого восставши, молчаливоКо мне навстречу тень моя идет.
Здесь столько лир повешено на ветки.Но и мое как будто место есть…А этот дождик, солнечный и редкий,Мне утешенье и благая весть.
Осень 1921, Царское Село* * *
В том доме было очень страшно жить,И ни камина свет патриархальный,Ни колыбелька нашего ребенка,Ни то, что оба молоды мы былиИ замыслов исполнены,… и удачаОт нашего порога ни на шагЗа все семь лет не смела отойти, —Не уменьшало это чувство страха.И я над ним смеяться научиласьИ оставляла капельку винаИ крошки хлеба для того, кто ночьюСобакою царапался у двериИль в низкое заглядывал окошко,В то время как мы, за полночь, старалисьНе видеть, что творится в Зазеркалье,Под чьими тяжеленными шагамиСтонали темной лестницы ступени,Как о пощаде жалостно моля.И говорил ты, странно улыбаясь:«Кого они по лестнице несут?»
Теперь ты там, где знают всё, – скажи:Что в этом доме жило кроме нас?
1921, Царское Село, <2 августа> 1940* * *
Чугунная ограда,Сосновая кровать.Как сладко, что не надоМне больше ревновать.
Постель мне стелют этуС рыданьем и мольбой;Теперь гуляй по светуГде хочешь, Бог с тобой!
Теперь твой слух не ранитНеистовая речь,Теперь никто не станетСвечу до утра жечь.
Добились мы покоюИ непорочных дней…Ты плачешь – я не стоюОдной слезы твоей.
27 августа 1921, Царское Село* * *
О. А. Глебовой-Судейкиной
Пророчишь, горькая, и руки уронила,Прилипла прядь волос к бескровному челу,И улыбаешься – о, не одну пчелуРумяная улыбка соблазнилаИ бабочку смутила не одну.
Как лунные глаза светлы, и напряженноДалеко видящий остановился взор.То мертвому ли сладостный укор,Или живым прощаешь благосклонноТвое изнеможенье и позор?
27 августа 1921, Петербург – Царское СелоБежецк. Садовая улица
В год гибели Гумилева (1921) на Рождество Анна Андреевна поехала в Бежецк. В рождественские дни ей всегда хотелось быть с самыми родными; когда Инна Эразмовна и младшая сестра Ия жили в Киеве, Ахматова старалась провести свой самый любимый праздник с ними, но теперь мать и сестра бедовали и голодали в Крыму, а туда в тот год и письма не доходили. В Бежецке было тихо, в Бежецке люди старались жить так, как будто ничего страшного не случилось. Анна Андреевна расспрашивала свекровь о том, о чем не успела спросить, пока Николай Степанович был жив, о его детстве, отрочестве. Анна Ивановна рассказывала скупо и строго, но легко: после отъезда, фактически бегства старшего сына Мити за границу, кроме как с Анной Андреевной, ей не с кем было выговорить боль. Анна хотела войти в ту комнату, где три года назад она и Николай Степанович радовались радостью своего гумильвенка, получившего в подарок новые игрушки. И не вошла. Не могла войти. Из всех написанных на смерть Гумилева стихов «Бежецк» – самое пронзительное.
БЕЖЕЦК
Там белые церкви и звонкий, светящийся лед,Там милого сына цветут васильковые очи.Над городом древним алмазные русские ночиИ серп поднебесный желтее, чем липовый мед.Там вьюги сухие взлетают с заречных полейИ люди, как ангелы, Божьему Празднику рады,Прибрали светлицу, зажгли у киота лампады,И Книга Благая лежит на дубовом столе.Там строгая память, такая скупая теперь,Свои терема мне открыла с глубоким поклоном;Но я не вошла, я захлопнула страшную дверь…И город был полон веселым рождественским звоном.
26 декабря ст. ст. 1921* * *
Пива светлого наварено,На столе дымится гусь…Поминать царя да баринаСтанет праздничная Русь —
Крепким словом, прибауткоюЗа беседою хмельной;Тот – забористою шуткою,Этот – пьяною слезой.
И несутся речи шумныеОт гульбы да от вина…Порешили люди умные:– Наше дело – сторона.
Декабрь 1921. Рождество, Бежецк* * *
В тот давний год, когда зажглась любовь,Как крест престольный, в сердце обреченном,Ты кроткою голубкой не прильнулаК моей груди, но коршуном когтила.Изменой первою, вином проклятьяТы напоила друга своего.Но час настал в зеленые глазабе глядеться, у жестоких губМолить напрасно сладостного дараИ клятв таких, каких ты не слыхала,Каких еще никто не произнес.Так отравивший воду родникаДля вслед за ним идущего в пустынеСам заблудился и, возжаждав сильно,Источника во мраке не узнал.Он гибель пьет, прильнув к воде прохладной,Но гибелью ли жажду утолить?
7-8 декабря 1921, Петербург
Горе Ахматовой усугубляли муки «неукротимой» совести. Поглощенная сначала своей великой любовью к Анрепу, а потом запутанными отношениями с Шилейко, Анна Андреевна не только выпустила Гумилева из виду, а словно вычеркнула его из своей жизни. Забыла, что он не только неверный муж, но и верный друг, почти брат, больше, чем брат – отец ее единственного ребенка. Да, была слишком занята хлопотами по изданию своих сборников, словно предчувствовала, что «Подорожник» и «Anno Domini» – ее последние настоящие книги. И все-таки…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
