— Та самая, что я подобрал в Счетной палате! — воскликнул вернувшийся с влажным полотенцем Жозеф. — А я-то никак не мог понять, что вы искали в сарайчике. А где другая?
— Неважно, нас интересует именно эта, с дырочкой на левом большом пальце. Вы ведь носите протез, Нинон?
— Зачем спрашивать, если сами обо всем догадались. Но как вам это удалось?
— Сопоставил факты. Рассказ Франсины Блаветт позволил мне понять, почему вы вчера не закричали, прищемив палец во время переезда. Любой завопил бы от боли, а вы даже не вздрогнули. Когда я нашел перчатку, все встало на свои места.
— Ну и чутье у вас, патрон! — восхитился Жозеф. — Но я тоже не промах. Не пойди я за вами — трах! бах! — все было бы кончено.
— Не стоит так радоваться, господа, — холодно заметила Нинон. — Перчатка действительно моя, но это не доказывает моего присутствия на месте… убийства, как вы изволили выразиться. Вы могли подобрать ее где угодно.
— Послушайте, патрон…
— Она права. Сходите за ножом, посмотрим, что это за «Дама в голубом».
Жозеф рылся в ящиках и громко ворчал, выражая свое возмущение:
— Свяжите ей руки, Жозеф! Жозеф туда, Жозеф сюда, Жозеф, подайте нож! И ни разу — спасибо, что спасли мне жизнь, Жозеф! Вот она, людская неблагодарность!
Он принес огромный тесак, нарочно держа его за лезвие. Виктор распотрошил олеографию и нашел внутри какой-то официальный документ на испанском языке со множеством печатей и штампов. Ему удалось прочесть только имя: Арман де Валуа.
— Что это такое? — спросил он Нинон.
— Купчая на участок земли в Колумбии, — ответила она.
— Но я не вижу тут упоминания о Пальмире Кайседо.
— Он принадлежит мне, скажем так, по праву.
— И вы совершили три убийства, чтобы вернуть купчую. Даже не три — четыре, если считать самого Армана де Валуа.
— Милый Арман был мошенником, но он мне, пожалуй, даже нравился. Мы с ним были во многом похожи. Однако меня смогут обвинить только в попытке кражи без взлома, поскольку мсье Мори сам впустил меня.
— Как вы достали дубликат ключей от мансарды?
— Таша дала их мне. Позавчера она забыла там краски и кисти и попросила сходить за ними.
— А где сейчас господин Тюрнер?
Нинон расхохоталась.
— Дайте мне брюки, редингот, котелок и увидите господина Тюрнера. Я обожала играть эти роли, была то мужем, то женой, — Тюрнеры никогда не выходили вместе. Консьерж ни о чем не догадывался. У меня был очень хороший учитель. Я последовала за вами, когда вы вошли в театр «Робер-Уден». Этот дурак Медерик наверняка плакался вам в жилетку. Бедняга чересчур сентиментален!
Виктор взглянул на Жозефа, делавшего пометки в блокноте.
— Вы убили Одетту, Денизу и папашу Моску, — без тени сомнения в голосе произнес он.
— Чистой воды предположения.
— Вы угрожали мадам де Бри. Письмо, якобы посланное ее сыном из загробного мира, едва не убило несчастную женщину: неизвестно, оправится ли она когда-нибудь от удара.
— Ее хватил удар? Мне очень жаль. К сожалению, мы не были знакомы, и я не знала, что у мадам де Бри такое слабое здоровье.
— Вы выдали себя за ясновидящую, играли на доверчивости и горе мадам де Валуа.
— Горе?! И это говорите вы? Она так страстно любила мужа, что изменяла ему с вами. Ее слезы — чистой воды притворство, так что никакого преступления я не совершала.
Жозеф вдруг перестал записывать и поднял руку с зажатым в пальцах карандашом.
— Можно вас на минутку, патрон?
Он отвел Виктора в сторонку и прошептал ему на ухо:
— У меня есть доказательство ее вины! Сейчас сбегаю домой и принесу.
Как только он вышел, Нинон бросила многозначительный взгляд на Виктора.
— Мы здесь одни, отпустите меня, — скажете, что я сбежала.
— Зачем мне это делать?
— Взамен вы получите все, что пожелаете, будете сказочно богаты и любимы, мы станем идеальной парой…
— Весьма заманчиво, но все это у меня уже есть. Кроме того, вы ошиблись — мы не одни.
Он кивнул на дверь, за которой спали два самых дорогих ему существа на свете. Виктор был благодарен Нинон: она могла убить их, как остальных, но не сделала этого.
…Казалось, по опрятной квартирке мадам Пиньо пронесся ураган. Створки гардероба были распахнуты, Жозеф копался в груде вываленной на пол одежды. Он выудил куртку, которую надевал в день нападения на папашу Моску, вывернул карманы, но ничего не обнаружил. «Мама! Куда ты ее подевала? В помойку уж точно не выбросила, ты ведь хранишь все, что может пригодиться на случай новой войны».
Юноша подбежал к стенному шкафу, где его мать хранила мотки бечевки, упаковочную бумагу и коробки из-под печенья с булавками, мелкими монетками и пуговицами. Он высыпал пуговицы на стол и перебрал самым тщательным образом, словно это были золотые самородки. Вот она! Жозеф зажал в кулаке драгоценную добычу и кинулся обратно на улицу Сен-Пер.
— Патрон, патрон, вот доказательство! — Он с победным видом протянул Виктору на раскрытой ладони позолоченную пуговицу от формы лицеиста. Виктор взял пуговицу и приложил ее к темному сюртучку Нинон.
— Ну и что! — усмехнулась она. — В лицее Лаканаль полно школяров в такой же форме! Да, я потеряла пуговицу, но как вы убедите господ полицейских, что она оторвалась от моей одежды именно в развалинах Счетной палаты?
— Она это сказала! Она призналась, патрон, она произнесла «Счетная палата»! Это она! — воскликнул Жозеф.
— Конечно, она, остается только это доказать.
— Черт, как с вами трудно! Я предоставил вам перчатку, отдал пуговицу, газеты, а…
— Стоп! — перебил его Виктор. — Вы только что подали мне идею! Теперь у нас есть все шансы изобличить нашу драгоценную мадам. Безмерно вам благодарен.
Щеки Жозефа заалели румянцем. Посмей он — заключил бы своего патрона в объятия.
«Благодарю вас, Нума, — думал между тем Виктор. — “Подчинись зову сердца”. Именно такое послание передали мне через вас мама и дядя Эмиль, если я все верно понял».
— Бегите в комиссариат, Жозеф, — приказал он и добавил с улыбкой: — Пожалуйста.
Глава одиннадцатая
Инспектор Лекашер остановился перед помутневшим зеркалом, выпятил грудь, распрямил плечи, пригладил густые черные усы и снова обошел вокруг стола, за которым сидел Виктор.
— Согласитесь, дорогой Легри, я был с вами более чем терпелив. Что скажете в свою защиту?
— Исчезла моя хорошая знакомая, и я счел правильным…
— …мешать следствию?
— Я никому не помешал! Напротив, преподнес вам преступницу на блюдечке!
— И снова едва не погибли! Что у вас за интерес в этом деле? Хотели продемонстрировать миру свой блестящий ум?
— Именно так, — согласился Виктор. — Но, возможно, все дело в том, что эта женщина хладнокровно лишила жизни четырех человек, и я хочу, чтобы она понесла наказание.
— Перестаньте же наконец воображать себя сыщиком, Легри, и вернитесь в сообщество библиофилов, к коим я имею честь принадлежать. Кстати, нет ли у вас первого издания «Манон Леско»? Минутку, прошу меня извинить.
Инспектор неслышными шагами подошел к двери и резко распахнул ее. Приникший к замочной скважине Жозеф отшатнулся и с понурым видом вернулся на скамью. Лекашер наградил его суровым взглядом и закрыл дверь.
— Видите? Окружающие слепо вам подражают, просто дикость какая-то!
Он кинул в рот горсть лакричных леденцов и вдруг расчихался.
— Пытаюсь бросить курить, — пояснил он Виктору, когда приступ прошел. — Ладно, на сегодня мы закончили. Но нам понадобятся ваши показания на процессе, вы, как обычно, главный свидетель обвинения.
Виктор встал, и здоровяк-инспектор, которому он едва доставал до плеча, невольно склонился к нему:
— Впрочем, вы отчасти правы, я должен поблагодарить вас. Я много часов допрашивал подозреваемую, ничего от нее не добился и решил последовать вашему совету: попросил ее записать в карточку личные данные и немедленно передал все графологу. Он был категоричен: все три письма, которые вы мне передали, написаны одним и тем же почерком. Она сдалась и сразу во всем призналась.
— Итак, у нас есть доказательство! — воскликнул Виктор.
— Не у нас — у меня! И если вы не способны молча выслушать одну длинную историю, я сию же секунду выставлю вас за дверь. Вам известно, как Мари убивала, но вы не знаете, зачем она это сделала.
Виктор застыл, как часовой на посту, всем своим видом выражая готовность внимать словам инспектора. Когда тот закончил, он с довольным видом пожал ему руку и откланялся. Жаждущий новостей Жозеф подскочил к Виктору, но тот, не говоря ни слова, увлек его за собой.
Инспектор Лекашер сосал леденец, задумчиво глядя им вслед.
— Чертов сукин сын! Говорит, что торгует книгами, а самому запах крови милее запаха бумаги!
