Чтоб осознать это, надо было сделаться взрослым. Взрослый человек и взрослеющее общество по-иному читают Хемингуэя. В 80-е годы в Штатах о нем вышла книга под названием «Папа и отцеубийцы». «Папа» — было прозвище Хемингуэя, «отцеубийцы», понятно, — ниспровергатели бывшего кумира. Видимо, это неизбежный ход событий: слишком силен хемингуэевский диктат, слишком давит его мощная личность, чтобы не вызвать протеста у тех, кто наконец набрал своих силенок. Обыкновенная черная неблагодарность.
Пусть не черная, а простая серенькая: есть и обоснованные претензии. Зачем он научил нас подтексту? Воспитанные Достоевским и Толстым, мы верили, что правда — в словах, а не в пустотах; в многословии, а не в краткости, которая всего лишь сестра таланта. «Где умный человек прячет лист? В лесу», — писал Честертон. Редкие хемингуэевские листья лежали на голой поверхности, не прячась, — часто потому, что прятать было нечего. Идея подтекста позволяла не говорить глупости. Но еще важнее: идея подтекста разрешала говорить глупости. Какая разница, если существенное все равно не выразить. Сколько дураков прошли за умных — по словесности и по жизни — благодаря Хемингуэю! Может, опять спасибо? В конце концов, стиснутые зубы и фигура умолчания играли терапевтическую роль в стране расхлябанных эмоций.
Благодарных слов набирается немало — это справедливо и честно по отношению к тому, кто не просто дал себя прочесть, но с особой литературной и жизненной силой сделал это в нужном месте в нужное время.
1999Патриарх в лабиринте
Термин «магический реализм», придуманный для Габриэля Гарсиа Маркеса, относится прежде всего к той книге, которая сделала его всемирно знаменитым, — «Сто лет одиночества». Впрочем, из смеси действительности и фантасмагории состоит он весь. Взять хоть факты биографии: восьмидесятилетие Гарсиа Маркеса умудряются отметить дважды — в прошлом году и в этом. Он родился 6 марта, но какого года: 1927-го? 1928-го? Сам писатель вопрос не проясняет. Да другого и не заслуживает мир, который даже собственного возраста не знает и отпраздновал приход третьего тысячелетия опять-таки дважды.
«Сто лет одиночества», наверное, справедливо считается лучшей книгой Гарсиа Маркеса. В ней, помимо литературных достоинств, есть редкая вещь — величие замысла. Писатель отважился создать свою, параллельную Библию — сказать обо всем на Земле. Удалось ли это — ответ сильно зависит от читательских убеждений. Но важно, что Гарсиа Маркес — осмелился.
То, что словесно, стилистически он склонен к мифотворчеству, показывают уже зачины книг, которые, как в фольклоре, сразу вовлекают в суть. «Хроника объявленной смерти»:
В тот день, когда его должны были убить, Сантьяго Насар встал в половине шестого, чтобы встретить корабль, на котором прибывал епископ.
Словно перед этой первой фразой уже были какие-то подробные предварительные. «Сто лет одиночества»:
Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда отец взял его с собой посмотреть на лед.
Нельзя не ощутить безошибочное дыхание эпоса.
Гарсиа Маркес по праву славен этим мастерством. Хотя есть у него выдающийся образец просто реализма, без магии (если не считать магией умение так складывать слова), — полувековой давности повесть «Полковнику никто не пишет».
И есть проходящая через всю его жизнь и писания болезненная, больная тема — человек во власти, феномен диктатора. Она тревожит Гарсиа Маркеса, о чем можно судить по трем явлениям — роману «Осень патриарха», роману «Генерал в своем лабиринте» и дружбе с Фиделем Кастро.
«Осень патриарха», вероятно, лучшая книга о природе авторитарной власти. Потому что она столь же о правителе, сколь и о его народе: «Тиран, любимый нами с такой неиссякаемой страстью, какой он не осмеливался ее себе даже представить».
Герой — стихийный вождь: «Он решил, что не стоит портить себе кровь крючкотворными писаными законами, и стал править страной как бог на душу положит, и стал вездесущ и непререкаем». Народ внимает и принимает: «Людские толпы с транспарантами: «Храни Господь величайшего из великих, выведшего нас из мрака террора!» Он с отеческой заботой вникает в мелочи: «Распробовав помидор с чьего-либо огорода, он авторитетно заявлял сопровождавшим его агрономам: «Этой почве недостает навоза… Я распоряжусь, чтобы завезли за счет правительства!» Они стоят друг друга: «Он знал с самого начала, что его обманывают… Он знал и приучил себя жить с этой ложью, с этой унизительной данью славы, ибо не раз убеждался, что ложь удобнее сомнений, полезнее любви, долговечнее правды».
Все правда в этой грандиозной книге. Наша эпоха по сей день может и должна узнавать себя в ней на любых меридианах.
В латиноамериканской литературе есть жанр novela del dictador — «роман о диктаторе». В 1967 году Карлос Фуэнтес предложил коллегам из разных стран континента написать книги в этом жанре, создав серию Los Padres de la Patria (несомненно, вдохновлено русским опытом: «Отцы народов»). Откликнулись многие, написали четверо: Алехо Карпентьер, Аугусто Роа Бастос, Марио Варгас Льоса и Габриэль Гарсиа Маркес — это и была «Осень патриарха».
В 89-м вышел его роман «Генерал в своем лабиринте» — о главном вожде латиноамериканского мира Симоне Боливаре.
Великий Освободитель (с прописной — Libertador) начала XIX века, Боливар сыграл ключевую роль в создании независимых государств континента. Но он же и заложил тяжелейший комплекс в души последующих крупных и мелких лидеров, каждый из которых стремился стать «новым Боливаром», чем во многом объясняется чехарда военных переворотов в Латинской Америке. Венесуэльский президент Уго Чавес считает себя реинкарнацией Боливара, время от времени беседуя с его бюстом. Недавно он решил изменить название страны — Боливарская Республика Венесуэла.
Боливар был президентом четырех государств. В честь него названы шляпа, сорт сигар, валюта, полуостров, горная вершина, двенадцать городов, пять провинций и страна. Теперь будет две.
В романе Гарсиа Маркеса действие разворачивается в последний год жизни Симона Боливара. Он болен, слаб, безвластен и унижен — толпа принимает за Либертадора его адъютанта. Освободитель континента умирает в бедности и забвении.
По жестокому совпадению в тот день, когда Гарсиа Маркес взял в руки первый экземпляр романа «Генерал в своем лабиринте», он узнал, что у него рак легких. Операция прошла успешно, но в 99-м обнаружился другой рак, лимфома. Писатель затворился от мира.
Его слова:
Вскарабкавшись на вершину, я огляделся и ужаснулся: вокруг никого нет… Власть одиночества и одиночество власти — главные темы моих романов, рассказов и повестей. Судьба сыграла со мной злую шутку: на закате жизни я сам оказался заперт в одиночестве.
Гарсиа Маркес отказался от общения. Поддерживает отношения только с самыми близкими. Среди них — Фидель Кастро.
Они познакомились шестьдесят лет назад. В Гаване у писателя есть дом, подаренный Кастро. Прежде встречались часто, теперь оба больны и стары. Оба — легенды. У патриархов — глубокая осень.
Когда говорят «харизматический лидер» — это про «боливара» Кастро. Ведь ни черта ему не удалось. Все революции бестолковы, но кубинская баснословна по числу нелепостей и бездарностей. В 53-м бойцы Кастро, собравшиеся атаковать казармы Монкада, заблудились на улицах. Легендарная шхуна «Гранма» в 56-м приплыла вовсе не туда, куда должна была. Это режим Батисты сам исчерпал себя и упал в руки Кастро. Ничего не получилось и потом: ни создать противовес США, ни поднять экономику, ни довести до расцвета культуру. С Кубы как бежали в начале 60-х, так и продолжают бежать до сих пор. Кастро ничего не построил, но сумел построить народ под себя.
«Осень патриарха» — по сути, про него. «Генерал в своем лабиринте» — пока неизвестно.
Загадка, как мог автор таких книг ничего не разглядеть на Кубе за столько десятилетий. Посетив в 1957 году СССР, двадцатидевятилетний колумбийский журналист (социалист!) Гарсиа Маркес сумел же за короткий срок увидеть и гигантизм, и единообразие, и политические запреты, и комплекс неполноценности перед Западом. А на Кубе? Ничего. Не захотел разглядеть. Завороженность интеллектуала перед деятелем. Лицом к лицу — не увидать. Слепота, которая делает честь его верности дружбе, но не делает чести его честности. Ведь это же он написал: «Жажда власти порождает лишь неутолимую жажду власти». Правда, и такое тоже, вовсе не думая, надо полагать, что о себе: «Мы не могли себе представить, как будем жить дальше, как вообще может продолжаться жизнь без него».
2008Пророк Ортега
