Бородатый мужчина в окровавленном кожаном фартуке прошил вилами ворха. Тварь заверещала, раззявив зубастую пасть. Фарамор зарычал как зверь, взмахнул топором…
«Виновен!..»
… и с хрустом перерубил бородачу руку у самого плеча. Мужчина заорал, вперив полный ужаса и боли взгляд в культю, из которой хлестала кровь. Упавшая в пыль отрубленная рука продолжала сжимать черенок вил.
На левом фланге мертвец в солдатском шлеме размахивал мечом. Движения были беспорядочными, бездумными. Лезвие ходило из стороны в сторону. Солдаты успешно защищались от этой слепой ярости щитами.
Маленький, размером с ребенка ворх сдирал с крыши черепицу и с визгом швырял вниз, в ряды обороняющихся людей.
Фарамор увидел блеск занесенного для удара меча и лицо солдата в брызгах крови. Время будто замедлилось. Звуки слились в единый гул. В воздухе сонно кружилась пыль. Лезвие меча плавно проплыло возле глаз Носителя Искры. В следующий миг время рвануло вперед со скоростью сорванной с тетивы стрелы: звуки обрели резкость. Топор Фарамора молниеносно описал дугу и с хрустом врезался в основание шеи солдата, разрубив кожаный доспех и смяв стальные пластины.
Носитель Искры выдернул топор и бросился на молодого воина, который прикрывался щитом. Рядом пролетела арбалетная стрела — как пчела прожужжала.
На правом фланге солдат, в которого вселился демон, вогнал меч в горло своему сослуживцу, но и сам получил удар топором в спину.
В глазах Фарамора блестела холодная сила. Мощным ударом он выбил щит из рук воина. Справа несколько ворхов с ревом набросились на мужчину, который отчаянно размахивал дубиной. Фарамор обрушил топор на голову солдата, с резким скрежетом смяв шлем и проломив череп несчастного.
Хет чувствовал, что тело воина, в которого он вселился, теряет силу. Демон зыркнул красными, как раскаленное железо глазами по сторонам и нашел нового носителя — солдата яростно орудовавшего булавой с шипами. Демон вышел из раненного тела и вселился в тело солдата.
Место битвы снова начало заволакивать дымом и пылью. С другой стороны улицы дюжина ворхов сгоняла обезумевших от страха и уже не пытающихся сопротивляться людей в широкие ворота хлева.
«Приговаривается…»
Фарамор вогнал топор в живот солдата, выдернул, сделал замах и…
«…к смерти!»
… лезвие врезалось в лицо крепкого старика.
Воин с красными глазами Хета размахивал булавой. Мертвецы напирали с неумолимой силой. В пелене дыма мелькали ощеренные пасти, искаженные яростью и страхом лица. Количество защитников деревни стремительно уменьшалось. Тех, у кого больше не оставалось сил и мужества сопротивляться, хватали ворхи и тащили хлев. Воинственные крики полностью поглотили вопли боли и мольбы о пощаде. Мощный порыв ветра снова разогнал дым.
Ярость Фарамора стихала. Искра была удовлетворена. Он сделал глубокий вдох, ощутив в дымном и пыльном воздухе запах крови. Это была хорошая битва, она стоила того, чтобы рисковать.
Фарамор увидел, как в его сторону по улице идут те четыре колдуна, что были рядом с Тангарой. Три прошли мимо, направляясь к хлеву, в который бледные твари согнали людей, а один остановился возле юноши. Выглядел колдун лет на тридцать. У него было узкое, с впалыми щеками лицо и жидкая светлая борода.
— Наши твари собрали неплохую жатву с этой деревеньки, — заметил он.
Фарамор пнул ногой отрубленную голову ворха.
— Тварей тоже полегло немало.
— Оно того стоило. Посмотрите на этих солдат, господин, — колдун указал ладонью на лежащий в пыли труп воина. — После того, как мы проведем обряд, они снова будут держать в руках мечи. Мы оживим всех, чьи тела не слишком пострадали. Остальных сожрут ворхи.
В конце улицы в одном из дворов все еще шел бой. Фарамор увидел, как мелькнули горящие алым огнем глаза единственного уцелевшего солдата, в чье тело вселился демон. Носитель Искры понял, что через несколько минут сопротивление будет полностью подавлено.
— Посмотрите, господин, — колдун указал на один из домов. — Эти мертвецы странно себя ведут.
Фарамор взглянул в указанном направлении. Там, на крыльце дома нервно суетилось несколько тварей. Они заходили в дверной проем, тут же выходили и снова шли обратно.
— Да, это странно, — равнодушно согласился он. — Ну что же, пойдем посмотрим.
Перешагивая через трупы, они пошли к дому. Мимо пробежал ворх, зыркая в разные стороны рыбьими глазами. В когтистой лапе бледная тварь сжимала оторванную человеческую руку.
Фарамор и колдун поднялись на крыльцо — мертвецы расступились, уступая им дорогу, — и вошли в дом. Носителя Искры удивило то, что предстало перед его глазами: в центре комнаты в кресле сидела женщина. Возле ее ног на полу лежала мертвая девочка. В комнате находилось с десяток мертвецов и несколько ворхов, но твари держались на некотором расстоянии от женщины, будто что-то мешало им приблизиться. Возле стен лежали обломки мебели и груды тряпья.
Женщина была красива — темные вьющиеся волосы локонами ниспадали на плечи, густые брови, миндалевидные глаза. Свет стоящей на подлокотнике кресла масляной лампы придавал чертам лица суровость.
Фарамор сделал шаг вперед и словно наткнулся на невидимую пружинистую стену. Губы женщины растянулись в презрительной улыбке.
— Проклятые некроманты! — прошипела она.
Только сейчас Фарамор увидел, что на полу очерчен черный круг, вдоль которого мелкой вязью тянулись какие-то знаки. На темных, почему-то блестевших влагой досках, круг был едва заметен.
— Она ведьма, — шепотом сказал колдун.
— Верно, некромант, я ведьма, — женщина слегка наклонила голову вперед и теперь смотрела исподлобья.
Огонек в лампе затрепетал, по стенам метнулись тени. Твари за чертой круга пытались пробиться сквозь невидимую преграду.
— Защитная магия, — произнес колдун. — Я смогу ее легко разрушить.
— Не надо, — твердо сказал Фарамор.
Теперь женщина смотрела только ему в глаза. Взгляд ведьмы был цепким, как когти ястреба.
— Так вот кто здесь главный, — ее голос сочился злобой. — Да, ты не простой некромант. Ты самая гнусная тварь, какую я видела. Юный, но душа твоя гнилая. Ненавижу! — женщина перевела взгляд на лежащую на полу девочку и ее голос дрогнул: — Не… на… — глотая слезы, она замолчала.
Фарамор снова вспомнил кузнеца из рыбацкой деревни. Тот мастер, как и эта женщина для него не были людьми из толпы. Он видел в них достойную уважения гордость. Доведенные до последней черты они все же бросали вызов, пытались сопротивляться. Кузнец — молотом, эта женщина жгучим презрением.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
