Последнее слово было за Мастером. Он поддержал точку зрения Иоганна из Мюнхена и поручил мне принести в жертву лишь отца нашего заклятого врага.
После ухода братьев мной овладело раздражение. Мастер не дал мне высказаться! Я не смог поведать, что эринии не обязательно являются частицами душ только родителей. В «Трахинянках» Софокла эринии преследуют Деяниру, которая случайно убила своего любовника, Геракла! В «Электре» того же автора эринии должны отомстить за супружескую неверность! И вот мое решение: я убью любящую нашего величайшего врага, я заставлю ее перед смертью осознать, что она гибнет по его вине, из-за него! Тогда я освобожу не только эринию его отца, но и эринию влюбленной в него женщины! Таким образом, я довершу начатое, направлю на него двойную месть эриний. Их зловещий гимн зазвучит у него в голове и, подобно пению тирольских снежных фей, сведет его с ума. Тогда он непременно отправится за помощью к оккультисту и наконец постигнет истину и осознает свою ошибку!
Бреслау, пятница, 26 сентября 1919 года, без четверти час дня
Курт Смолор сидел за мраморным столиком в приемной у своего соседа, адвоката доктора Макса Грочля, и лениво просматривал «Ост-дойче спорт-цайтунг». Газетные статьи оставляли его почти равнодушным. А вот насколько грядущие распоряжения Мока помешают его вечернему свиданию с баронессой фон Бокенхайм-унд-Билау, Смолора очень даже интересовало. Через минуту он узнает об этом.
На столике подскочил, зазвенел телефон. Смолор снял со стойки круглую слуховую трубку, приложил к уху. Другой рукой он схватил микрофон, поднес поближе ко рту и откинулся на стуле, словно светский лев.
– Могу ли я поговорить с доктором Грочлем? – раздался тихий женский голос.
Смолор не знал, что ответить. Обычно если он чего-то не понимал, то ничего и не делал. Так случилось и на этот раз. Смолор только взглянул на слуховую трубку и повесил ее обратно на стойку телефона.
Телефон опять зазвонил. На этот раз Смолор не растерялся.
– Я вас слушаю, говорите, Смолор, – услышал он хриплый бас Мока. – Что с моим отцом?
– Ночью у вас в квартире раздался какой-то шум, – рапортовал Смолор, – ваш отец пошел взглянуть и свалился с лестницы. У него сломана нога и разбита голова. Лай собаки разбудил соседей. Некто Доше отвез его в больницу к монахиням-елизаветинкам. Хороший уход. В сознание не приходил. Под капельницей.
– Немедленно позвоните доктору Корнелиусу Рютгарду. Номер телефона: семнадцать – шестьдесят три. Если его нет дома, позвоните Венцелю-Ханке. Скажите, что я прошу его заняться моим отцом.
Мок замолчал. Смолор, пригорюнившись, размышлял о принципах работы телефонной связи.
– Как там продвигается расследование? – спросили в трубке.
– Во всем Бреслау – двадцать молодых женщин в инвалидных колясках. Мы к ним съездили вместе с Френцелем…
– Френцель нашелся? – Хриплый бас в трубке задрожал от радости.
– Да. Он игрок, делал ставки у Орлиха. Там мерялись, чья рука сильнее. Он все профукал и через два дня без гроша вернулся домой.
– И как? Вы показали Френцелю этих женщин? Себя-то хоть не выдали?
– Все в порядке. Никто ничего не заметил. Показывали издалека. Френцель – в машине, женщина в коляске – на улице. Он опознал ее. Луиза Росдейчер, дочь врача, Доктора Хорста Росдейчера. Ее отец – большая шишка. Он знаком с комиссаром Мюльхаусом.
– Этого Росдейчера допросили?
– Нет. Мюльхаус тянет время. Большая шишка.
– Черт побери! Что вы понимаете под «большой шишкой»? – заорала трубка. – Объясните-ка мне, Смолор!
– Комиссар Мюльхаус заявил, что Росдейчер – «важная персона». – Смолор не мог прийти в себя от удивления, что даже по телефону он отчетливо чувствует гнев в голосе Мока, хоть тот и находится за несколько сотен километров от Бреслау. – «Надо действовать осторожно. Личность хорошо мне известна». Он так сказал.
– Росдейчер под наблюдением?
– Да. Под постоянным.
– Хорошо, Смолор. – В трубке раздался треск зажигаемой спички. – Теперь слушайте. Завтра в семь четырнадцать вечера я приезжаю в Бреслау. Вы должны встретить меня в назначенное время на Главном вокзале. С вами должны быть Вирт, Цупица и десяток их людей. Вы покажете девушке, которая будет со мной, – вы ее знаете, рыжая Эрика, – фотографию Луизы Росдейчер… Если фотоснимка нет, свяжитесь с Хельмутом Элерсом и передайте мою просьбу: он должен до завтрашнего дня сделать фотографию лица Луизы Росдейчер. Запомните, завтра в семь четырнадцать на вокзале. Я прошу вас не планировать ничего иного… Весь вечер и ночь вы будете в моем распоряжении. Соберите все возможные сведения об этом докторе. Скорее всего, это будет нелегко, ведь официально мы отстранены от следствия. Мюльхаус с подозреваемого пылинки сдувает. Прошу вас сделать все возможное. Вопросы есть?
– Да. Росдейчер подозревается во всем этом душегубстве?
– Напрягитесь, Смолор, – шумно выдохнул дым Мок. – «Четыре матроса» были перед смертью нашпигованы морфием. У кого много морфия? У врача. Если даже снять с него подозрения в убийствах, скорее всего он и его дочь были последними, кто видел этих ряженых. Росдейчер нужен мне прямо на блюдечке.
– Еще вопрос. К чему Вирт и Цупица?
– Как бы вы назвали действия Мюльхауса в отношении Росдейчера? – На этот раз Смолор услышал голос снисходительного учителя, экзаменующего тупого ученика. – Он опасается его допрашивать, шепотом называет «важной персоной» и так далее… Под какое определение подпадает такое поведение?
– Он с ним миндальничает.
– Отлично, Смолор, – интонации добрячка исчезли из голоса Мока, – Мюльхаус с ним миндальничает. Мы же церемониться не станем. Тут-то и пригодятся Вирт и Цупица.
Бреслау, суббота, 26 сентября 1919 года, семь четырнадцать вечера
Поезд из Штеттина прибывал на Главный вокзал Бреслау. Эрика Кизевальтер выглядывала в окно. Сквозь слезы – причиной их был встречный ветер – она смотрела на убегающие бетонные плиты перрона, цветочные прилавки, металлические опоры стеклянной крыши вокзала, табачные и газетные ларьки. Белый пар застилал перрон, теплыми облаками окутывал встречающих – по большей части одиноких элегантно одетых господ в велюровых перчатках, с букетами цветов в шершавом пергамине. Попадались и экзальтированные дамы, томимые ожиданием встречи. Увидев за окном вагона знакомое лицо, они рывком открывали зонты или посылали воздушные поцелуи. На фоне встречающих такого рода резко выделялась группа из тринадцати хмурых мужчин в картузах и кепках. Спальный вагон остановился почти напротив них. Эрика с некоторым испугом смотрела на людей бандитского вида, но сразу же успокоилась, заметив рыжие лохмы подчиненного Мока. Эберхард передал чемоданы носильщику, вышел на перрон и, к немалому удивлению своего подчиненного, подхватил Эрику на руки, подбросил в воздух, как ребенка, и опустил на землю. Затем поздоровался за руку с рыжеволосым и еще двумя мужчинами, великаном и коротышкой, теми еще уродами.
– Фотография у вас, Смолор?
Пьяно покачиваясь на нетвердых ногах и глупо улыбаясь, Смолор молча достал из папки большой снимок и протянул его Эрике. Она взглянула на фотографию девушки и, не дожидаясь вопроса, сказала:
– Да, это она приходила со своим отцом в квартиру на Гартенштрассе.
– Отлично, – буркнул Мок и осуждающе взглянул на Смолора. – Теперь за работу. Люди Мюльхауса следят за Росдейчером? В какой больнице мой отец?
– В клинике Венцеля-Ханке под наблюдением доктора Рютгарда, – отозвался Смолор, выстраивая свои ответы по принципу значимости: самое важное шло первым. – Не знаю, как там насчет Росдейчера. В нашем архиве на него ничего нет. Абсолютно. Только место жительства: Карловиц, Корзоаллее, пятьдесят два. Это все, что я о нем узнал. – Он протянул Моку лист бумаги, исписанный ровным почерком.
– Хорошо, Смолор. – Мок прочел и изменился в лице. – Кажется, Врачебная палата Бреслау выдвигала против нашего Росдейчера обвинение в использовании оккультных процедур в отношении своих пациентов. Ему удалось отбиться. У него большие связи…
Мок огляделся. Их была целая толпа, и она привлекала к себе внимание. Вот уже какой-то газетчик уставился на них, а нищий выпрашивает пару марок.
Мок взглянул на невысокого мужчину в котелке:
– Вирт, разогнать всех.
Тот одним взмахом руки передал приказ стоящему рядом с ним великану. Гигант направился в сторону зевак, и они растворились в облаках пара.
– Смолор, отвезите фрейлейн Кизевальтер в квартиру на Гартенштрассе. Охраняйте ее, пока я не пришлю вам замену. Сегодня больше ни капли, понятно? Вы все, – Мок повернулся к Вирту, – поехали. Сначала в клинику, потом в Карловиц в гости к доктору Росдейчеру.
Эберхард подошел к Эрике и поцеловал ее в губы.
– Спасибо, что назвали меня «фрейлейн Кизевальтер», – прошептала она, возвращая ему поцелуй, – а не выразились попроще: «Заберите ее, Смолор». Спасибо, что не сказали «ее»…
