Пока я лежал в больнице, некоторые из помощников Квина начали давать показания и рассказали все, что им было известно: то, как Квин при посредничестве К.С. Флегга раздавал взятки, как он приказал убить больного Вайса, Хеймана и красавицу Лолиту. Предсмертная записка Рейли Прентиса помогла выдвинуть обвинение не только против Квина, к судебной ответственности привлекли больше дюжины других людей, включая тех, кто присутствовал на встрече с Квином во вторник в полдень. В ту ночь я только мельком просмотрел предсмертную записку Прентиса. Когда же ее изучили более внимательно, то полностью восстановили картину событий четырехлетней давности. В тот вечер у Прентиса была назначена встреча с Квином. Прентис хотел, чтобы один из головорезов Квина выполнил его поручение — убил компаньона и друга Прентиса, Джорджа Шулера. После долгих размышлений Шулер решил порвать со своими партнерами и явиться с повинной, о чем не раз говорил Прентису. Естественно, такое признание сильно осложнило бы жизнь его сообщников. В том числе и Рейли Прентиса. Да, Прентис был вором, но не хотел становиться соучастником убийства. Дожидаясь в тот вечер Квина, он еще раз обдумал всю ситуацию и ужаснулся чудовищности того, что собирался совершить. Он понял, что не сможет пойти на такое преступление. Но у него не было выбора: в противном случае его ждали разоблачение, позор, тюрьма. И он написал это письмо, а потом приставил к виску револьвер и спустил курок.
Сам Квин хранил молчание об обстоятельствах этого дела, но совершенно очевидно, что, обнаружив предсмертную записку в доме Прентиса и узнав из нее, что Джордж Шулер собирается выдать их, он должен был — чтобы предотвратить это предательство, — на другой вечер выпустить в Шулера пять пуль, в том числе одну — в спину.
Во всяком случае, тюрьма Лос-Анджелеса была забита до отказа, гангстеры, как тараканы, спасались бегством; никто не сомневался, что Фрэнк Квин с треском провалился. Стало ясно, что он не только причастен к убийству Вайса, Хеймана и Лолиты, но ему предъявили обвинение в убийстве К.С. Флегга. И это позволило снять все обвинения с Росса Миллера. В тот день, когда я выписывался из больницы, вышло постановление об его освобождении из-под стражи. Что ж, приятное совпадение.
Я покинул госпиталь в пятницу, ощущая прилив бодрости и хорошего настроения. Было солнечно, но прохладно. Меня переполняла энергия. Жажда деятельности. Радость бытия. Я мечтал о встрече с Дорис Миллер. И первым делом поехал к ней.
Но дома ее не оказалось. И тут только я сообразил, что в этот час освобождают из тюрьмы Росса Миллера. Естественно, его сестра должна находиться рядом, чтобы встретить брата с распростертыми объятиями. К счастью, и я, при большом желании, мог успеть к этому событию. Узника уже перевели из Сан-Квентина в тюрьму предварительного заключения при полицейском управлении, оттуда он должен был выйти на свободу. Я завел мотор и поспешил к центру города. Я гнал машину на пределе допустимой скорости и подъехал как раз в тот момент, когда Росс Миллер, под вспышки фотоаппаратов и при большом стечении репортеров, заключил в объятия свою сестру. Я затесался в толпу. Пусть Росс и Дорис, подумал я, насладятся этим мгновением.
Но мгновение оказалось довольно продолжительным. И тут до меня дошло, что этот парень совсем не по-братски целует Дорис. В своем порыве они не замечали окружающих, но в конце концов вернулись все-таки на грешную землю. Вспышки заработали с удвоенной энергией.
Не меньше двух минут я упорно пробивался к ним, стараясь привлечь внимание Дорис. Когда она увидела меня, ее губки раскрылись, а голубые глаза стали еще больше. Те глаза, странное выражение которых так поразило меня при первой встрече.
Она вздрогнула.
Росс Миллер, нежно обнимавший ее за талию, спросил:
— В чем дело, Джейн, дорогая?
Она не ответила ему. Глядя на мой подбородок, она с запинкой произнесла:
— Шелл... я... скрыла от тебя кое-что.
И тут наконец до меня дошло, в эту секунду, с большим опозданием, я прочитал ее мысли. И, как ни странно, сразу же понял, что не устраивало меня в голубых глазах Дорис Миллер — или, вернее, Джейн Френч, ибо, конечно, это была невеста, а не сестра Росса Миллера.
Она никогда не смотрела мне в глаза, вот в чем дело. Она смотрела на мой подбородок, как в данный момент, или на ухо, или на плечо, или в пространство. Но никогда прямо, честно и искренне не смотрела мне в глаза. Потому что с самого начала она лгала мне. Все наши встречи строились по одному шаблону — не так, как спланировал бы их я, потому что она всегда планировала одно и то же. Эти глаза должны были бы открыть мне правду, эти глаза, никогда не подтверждавшие обещаний, которыми щедро одаривали ее губы.
— Прости меня, Шелл, — повторила она, уставившись на мою ключицу, — понимаешь... мне нужна была помощь. А Вайс рассказал мне все только накануне. Я боялась, что ты не возьмешься за это дело, если сказать тебе, кто я на самом деле... — Она с трудом подбирала слова.
— Забудь об этом, — сказал я. А про себя подумал: «Братец, ты, конечно, лучший в мире детектив. Вылитый Шерлок Холмс. Какой мыслитель! Какого черта я бросал в бандитов эту гальку...»
Выбравшись из толпы, я направился к «кадиллаку», завел мотор и поехал по Голливудскому шоссе к дому. «Жизнь — жестокая штука, — думал я. — Сплошные дрязги. Скучища». Я придумал немало подобных эпитетов, пока добирался до своей гостиницы. Дежурный администратор окликнул меня, когда я проходил мимо, и протянул мне пачку писем, скопившихся, пока я лежал в больнице.
Поднимаясь к себе, на второй этаж, я бегло просмотрел их. В основном счета. Но вот письмо из магазина «Костюмы двадцати веков». Это было очень милое, любезное, не слишком деловое письмо; фирма рада сотрудничать со мной, говорилось в нем, и выражает надежду, что я остался доволен их обслуживанием. Последняя фраза гласила: «Пожалуйста, не забывайте, что у нас самый большой частный магазин театральных костюмов в Голливуде, — вы найдете здесь подходящий костюм на любой случай жизни». И подпись: «Мария».
И постскриптум: «Как звали Антуанетту».
Не прошло и пятнадцати минут, как я входил в магазин «Костюмы двадцати веков». Маленькая блондинка, сидя за прилавком, читала журнал. Я не стал смотреть на обложку; столько иллюзий уже рассыпалось в прах за сегодняшний день, — не хватает только узнать, что она читает комикс об утенке Дональде.
Девушка подняла глаза.
— Привет, — произнесла она певуче.
На ней снова был костюм одалиски. Или все еще. Может, она надевала его каждый день, отправляясь на работу. Надевала, чтобы угодить хозяину.
— Привет, — ответил я. — От костюма клоуна, который я брал напрокат, остались одни клочки. Так я и думал. Помните?
Она кивнула, ласково глядя на меня карими глазами. Глядя прямо мне в глаза. Очевидно, ей нечего было скрывать. И она не прилагала к этому титанических усилий.
— Так вас звать Марией? — спросил я.
— Значит, получили мою записку, — рассмеялась она. — Нет, я подписалась «Мария» просто шутки ради. Понимаете, в шутку?
— Понятно. Классная шутка. Да, очень удачная.
— На самом деле я не Мария. Мое имя...
— Постойте, постойте! Если не возражаете, давайте хотя бы на время оставим «Марию»?
— Как звали Марию-Антуанетту, — ответила она с улыбкой. «Да, — подумал я, — как быстро все изменилось. Жизнь совсем не жестокая, не пустая и не скучная. На самом деле все не так плохо, на свете так много хороших людей. Все зависит от точки зрения. Жизнь волнующая, опьяняющая, удивительная — а особенно на костюмированных балах. С сегодняшнего дня буду думать только так».
И на этот раз я был прав.
Примечания
1
Да здравствуют любовь и деньги (исп.). (Здесь и далее примеч. пер.)
2
Инициалы персонажа по правилам английского алфавита произносятся как «Кей» и «Си», отсюда и прозвище. (Примеч. ред.)
3
Тень (англ.).
4
Хэллоуин — праздник, канун Дня всех святых (31 октября); в этот день дети подходят к дверям и просят их угостить, угрожая хозяевам какой-нибудь проделкой. Девушки гадают о будущем супруге.
5
Песня на стихи Р. Киплинга.
6
Прозвище Гонсалеса произведено от слова «speed» (произносится «спид») — «скорость».
7
Тироксин — гормон щитовидной железы, питуитрин — гормон передней доли гипофиза.
8
Хотшот (hot shot) — срочное сообщение (англ.).
