– Что? – хором спросили Костя, Димка, а заодно Ирина.
– То, что все перья у вас в пальцах остались вместе с ниткой. Слезет она, понятно?
– Понятно, – так же хором ответила троица.
– Дядя Сережа, подождите! – вмешалась Ирина. – У них ведь арбалет, а не лук!
– Сегодня арбалет, завтра лук, – солидно ответил Димка. – Стрелы должны быть этими… как их…
– Универсальными, – подсказал Сергей. – Молодец, все верно.
– Что же с ними делать, если не обвязывать? – прозвучал Костин голос, озабоченный.
Маша улыбнулась.
– Берем стрелу… – послышался шорох и тихое сопение. – Аккуратно расщепляем ее на конце… – потрескивание. – И вставляем перышко. Одно! Не весь пучок.
– А потом обматываем ниткой? – догадалась Ира.
– Угу, обматываем. – Бабкин быстро проделал все необходимые манипуляции и продемонстрировал готовую стрелу. – Ну как, нравится?
– Классно!
– Прикольно!
– И что, она в самом деле полетит?
– Обижаете, Ирина Дмитриевна! – с обидой отозвался Бабкин. – Не полетит, а со свистом помчится в цель.
Он наконец повернулся к Маше, чтобы и та оценила его работу. А она только что расстегнула «молнию» и верхнюю пуговицу на шортах, и живот ее испытал такое облегчение, что лицо Маши озарилось лучезарной улыбкой, подобной той, в которой расплывается человек, освободившийся от острого камешка в ботинке. От ее улыбки и взгляда Сергей чуть не сломал стрелу, засмущался и взял очередное перо.
– Вторую делайте сами. – Он протянул перо Димке. – Только ножом я расщеплю…
Маша закрыла глаза и блаженно вздохнула. Пузу было хорошо.
Вечером объевшиеся блинами Димка и Костя уснули почти одновременно – Димка на кровати сестры, а Костя – на Димкиной. Подумав, их решили не будить, и Ирина отправилась спать в свою бывшую комнату.
– Завтра Вероника должна приехать, – вслух подумала Маша, зажигая свет в мансарде. Сергей стоял на лестнице и смотрел на нее. – Узнает про Лесника, расстроится… Кстати, блины у тебя получились очень вкусные. Научишь меня печь такие?
Бабкин продолжал стоять неподвижно. Маша шагнула к нему и сделала то, что давно хотелось, – провела рукой по коротким темным волосам.
Волосы были мягкие, и она удивилась – ей казалось, что на голове у него должны быть колючки, как у кактуса. Сергей перехватил ее руку, провел по своей щеке.
– «А если он на ночь бреется…» – вполголоса процитировала Маша Вишневского.
– «То, значит, на что-то надеется», – закончил Бабкин, не сводя с нее глаз и усмехнувшись.
Она стояла на верхней ступеньке и была почти вровень с ним – глаза в глаза. Сергей обнял ее, с силой прижал к себе, проводя рукой по нежной коже на шее. Поцеловал, ощущая, какие теплые у нее губы – почти горячие. Горячие и требовательные.
– Ты целоваться не умеешь, – прошептала Маша, оторвавшись от него и улыбаясь.
– А ты научи, – так же шепотом сказал он. – Можешь прямо сейчас начинать.
Он легко поднял ее, оторвал от пола и попытался донести до комнаты, но доски безбожно заскрипели, и Сергею пришлось ее отпустить. Они рассмеялись вполголоса, как дети, проказничающие втайне от взрослых, но проказничающие легко, несерьезно.
– Не получится романтики, – прошептал Бабкин, снова наклоняясь к ее губам.
Маша не ответила. Ей было наплевать на романтику.
Сергей проснулся как-то резко, рывком выдернув себя из сна, хотя ничего плохого ему не снилось. Маша спала рядом, и рыжие волосы, рассыпавшиеся по подушке, в полумраке казались темными. Он хотел погладить ее по волосам, но побоялся разбудить. И только наклонился, заглянул ей в лицо. Оно было спокойным и таким безмятежным, словно она проспала уже сто лет. Спали ее глаза, спали волосы, спали ресницы. В уголках губ спала улыбка – тихая, почти незаметная. Сергей в ответ улыбнулся чуть недоверчиво и осторожно вылез из теплой постели.
За окном была ночь, но чувствовалось, что она уже подходит к концу. Светлой полосой выделялась дорога, а над домом тетушки Дарьи бесшумно поворачивался черный силуэт человечка с подзорной трубой – флюгер, который когда-то вырезал сам Бабкин. Небо за ним чуть заметно светлело внизу, как будто и там, по краю неба и земли, тоже шла дорога.
Темный час закончился. Начиналось утро.
Сергей появился, когда Макар с Дарьей Олеговной уже позавтракали, и тетушка неодобрительно покосилась на племянника. Ишь, ходок. Довольный, как кот.
– «Я хотел быть высокой сосною… – басом напевал Бабкин, плескаясь под умывальником, хотя уже умывался сегодня один раз. – Чтоб бездельничать век напролет… по утрам не расчесывать хвою и не мыться, пока не польет. Та-ра-ра-ра! И не мыться, пока не польет». Уф, вода холодная!
Он вошел в комнату, уселся за стол и вопросительно посмотрел на Макара.
– Что делать будем, господин сыщик? – спросил. – Кстати, как спалось? По грядкам не бегал?
Макар зевнул, потянулся и сообщил:
– Сон мой был крепок и чист. С утра нас успели посетить оперативники. Судя по их вопросам, они не сдвинулись с места ни в какую сторону.
Бабкин помрачнел.
– Как и мы. – Налил себе чаю в чашку и задумчиво положил пять ложек сахара. Увидевшая это тетушка всплеснула руками:
– Куда такой сладкий? Вредно!
– Тебе вредно, а мне полезно. У меня напряженная умственная деятельность, ее нужно стимулировать сахаром.
– Сказала бы я, какая у тебя деятельность, да Макара стыжусь, – проворчала тетушка, пряча сахарницу в буфет. – А будешь много сладкого есть – растолстеешь, и ни одна рыжая девица на тебя не польстится.
– Ладно, – серьезно согласился Бабкин, – можешь одну ложку вынуть.
Тетушка обрадованно схватила чайную ложечку, обтерла ее об фартук и уже собиралась окунуть в кружку племянника, как до нее дошло, что над ней издеваются.
– Ах, засранец! – покачала она головой и сунула ложечку в карман. – Ну, погоди, и тебе…
Не договорив, она пошла к выходу.
– Стой, куда ложку потащила? – крикнул ей вслед Бабкин. – Что за клептоманские привычки?!
Но дверь за тетушкой уже захлопнулась.
Переведя взгляд на Илюшина, Сергей увидел, что тот сидит с напряженным лицом.
– Ты догадался, кто наш убийца? – с надеждой спросил Бабкин, обжигаясь горячим чаем.
Но Макар отрицательно покачал головой:
– Серега, что ты пел, когда вошел?
– Я? «Ивасей». Это такие барды крутые.
– Про «Ивасей» я и сам знаю, – отмахнулся Макар. – Слова напомни.
– Ну… – нахмурился Бабкин. – «Я хотел быть высокой сосною, чтобы время катилось рекой, чтобы ты, проходя подо мною, по коре проводила рукой».
Макар страдальчески закатил глаза.
– Серега, ты спой не то, что тебе твое примитивное и неглубоко скрытое Я подсказывает, а то, что ты пел при мне! Там слова были какие-то очень важные…
– А, самое начало… Короче, сначала про сосну, а потом – «по утрам не расчесывать хвою».
– «И не мыться, пока не польет», – вспомнил Макар. – Отлично. Спасибо, Серега, я поймал мысль.
Он встал и быстро пошел к двери.
– Какую? – крикнул ему вслед Бабкин, но Илюшин уже был за дверью.
Сергей пожал плечами и принялся допивать чай.
Макар нашел Ирину Егорову в саду, поздоровался и сразу перешел к тому, что его интересовало:
– Ира, ваша семья ходит мыться к Липе Сергеевне, правда?
– Да, – кивнула девочка. – С тех пор, как наша баня сгорела. Они нас пускают.
– А ты не знаешь, мама или папа что-нибудь дают старичкам взамен? Может быть, газеты им привозят из города или сладости… Ну, я не знаю, что еще может быть.
– Не газеты и не сладости, – сдержанно ответила Ирина. – Я случайно знаю, дядя Макар, потому что один раз подслушала родительский разговор. Все вокруг говорят, какие Иван Петрович и Липа Сергеевна хорошие, какие они славные, им родители по триста рублей каждую неделю платят.
В голосе ее зазвучала горечь.
– По триста рублей, значит, – повторил Макар. Сумма для деревни была большая. – Вот тебе и чудные бескорыстные старички…
– Да они вовсе не такие! – горячо заговорила Ирина. – Я не знаю, за что мама и папа так их любят.
«Твои мама и папа в людях совершенно не разбираются, – подумал Макар. – Как я и предполагал: очередной игошинский миф развеян».
Он поблагодарил Ирину и вернулся домой – ему было что обсудить с Сергеем.
Вечером приехала Вероника – уставшая и еле стоящая на ногах. Про похороны рассказывать не стала, обронив только, что все прошло нормально. О смерти Лесника она успела узнать от жителей соседней деревни, ехавших с ней в одном автобусе: кровавое убийство обсуждали во всем районе. Она не плакала, но вид у нее был такой, что Маша сердито подумала, готовя для Вероники чай: «Нельзя все в себе копить, Митя не виноват, а если и виноват…»
Она запнулась на этой мысли. Маше легко было представить: будь Митя ее мужем, все ее размышления были бы только об одном – как скорее вытащить супруга из-под ареста и не допустить, чтобы его посадили. Веронику терзало совсем другое – виновен ли ее Митя или нет? Поэтому, когда вечером к ним заглянули Сергей и Макар, она бросилась к обоим с таким видом, будто они принесли ответ на мучивший ее вопрос. Но ответа у них не было.
