22
Не прошло и месяца с тех пор, как баварский алхимик превратил свинец в золото, а из Америки пришла беда. Никто не знал ответа на вопрос, почему так произошло, просто на бирже Уолл-стрит случился обвал, и Германия вновь окунулась в холодные воды финансового кризиса.
— Почему? — разорялся профессор Метц, — Почему что-то лопнуло в Америке, а мы в Германии теперь должны страдать? Я вообще никогда не был в Нью-Йорке. Так почему меня затронули тамошние проблемы?
Но ответа не было. Экономический кризис задел и университетских ученых. Вначале Даниэля Гольдхагена известили, что его рабочий день будет сокращен вдвое. В конце недели выяснилось, что и зарплата уполовинилась. Не прошло и месяца, как его и вовсе уволили, не помогло даже заступничество именитого тестя.
Пособие не шло ни в какое сравнение с докризисной зарплатой. От полунищенского существования его спасло лишь то, что городской совет не сокращал расторопных и исполнительных машинисток-стенографисток.
Сандра знала, как Даниэлю морально тяжело принять тот факт, что отныне его содержит жена, отношения с которой уже давно нельзя было назвать семейными. Помощь от её отца, он принял бы куда охотнее.
— А когда-то ты спрашивал, зачем мне идти работать, — говорила ему Сандра. — Вот для этого, Данни. Отец не смог бы кормить нас троих.
— Вы с Лили итак не едите, — пробурчал он.
— Но кровь-то мы покупаем у доноров за деньги. Лили — за отцовские. Я — за свои. А ещё я покупаю продукты для тебя. И кормлю тебя. А ты только сидишь дома, читаешь книги и ешь. — Улыбнувшись, она ехидно спросила, — Может, раз у тебя появилось столько свободного времени, займёшься чем-нибудь полезным?
— Чем, например?
— Например, приготовил бы ужин, пока я на работе. Постирал бы, погладил, сходил бы на рынок. Да мало ли дел может найтись для домохозяина. — Видя, как вытягивается лицо Даниэля, Сандра не выдержала и рассмеялась. — Данни, да ладно тебе, я же шучу.
Осознав, что жена ничего ужасного от него не требует, Даниэль только недовольно заметил:
— Я, между прочим, учёный.
— И какая польза от твоих крыс, если они не приносят тебе денег?
— Не всё в этой жизни измеряется звонкой монетой.
— Правда? — И Сандра снова ехидно улыбнулась. — Так, может, завтра ужин всё-таки приготовишь сам?
Даниэль ничего не ответил, а только с обиженным видом вышел прочь. А Сандра осталась довольна собой — своё превосходство над мужем она показала в полной мере.
Даниэль ещё долго слонялся по дому, пытаясь найти себе занятие, чтобы убить время, которое образовалось у него в избытке. Но шли дни и месяцы, а приложить все свои силы, а именно, научные познания, Даниэлю было решительно не к чему.
— Да ладно тебе, Данни, шесть лет назад было куда хуже, — пытался подбодрить его Отто, когда зашёл днём к Лили на чашечку кофе и встретил мрачного домоседа. — Между прочим, теперь не мы одни страдаем, а ещё и Америка с Францией и Британией. Хорошо только в Советской России, потому что там нет капиталистов. Сталин вообще активно ликвидирует в стране иностранный капитал. Представь себе, как его ненавидят банкиры и промышленники Европы, хотя бы те же французские угольщики, британские золотодобытчики и нефтебурильщики. При царизме они ведь имели приличный навар с российских недр. А теперь все их синдикаты распустили, а имущество национализировали.
— Мне всё равно, что происходит где-то на востоке, — буркнул Гольдхаген.
— Надо же. А ведь оттуда родом твоя жена.
— И что? Она уехала оттуда лет… пятнадцать назад, кажется.
— Двадцать один, — укоризненно поправила его Лили, давая понять, что стыдно не знать такие судьбоносные повороты в жизни Сандры.
— Знаешь, Данни, — обратился к нему Отто. — порой ты меня пугаешь. Ты же совсем не разбираешься в политике.
— Зато разбираюсь в хромосомной теории наследственности.
— Согласен. Вот только сильно ли тебе пригодится эта теория в повседневной жизни? Ты хоть в курсе, что происходит в стране? Хотя бы главное событие недели?
— Понятия не имею.
— Ты же сидишь дома, можешь перечитать все газет.
— Могу, но не стану тратить на это время.
Отто только в бессилии махнул на него рукой и тут же переключил своё внимание на Лили:
— А знаешь, почему у нас снова произошёл политический кризис?
— Нет. И почему?
— Оказывается, кабинет Мюллера не просто так перессорился между собой и ушёл в отставку. Для президента это стало очень удобным поводом прибрать всю власть в свои руки. Гинденбург решил, что назначать канцлера теперь будет единолично.
— А как же выборы?
— А что выборы? Партии получат голоса, голоса пересчитают в места в парламенте, а канцлером станет тот, кто понравится президенту. Может лидер победившей партии, а может быть я или ты.
— Да ладно, — смущенно улыбнулась Лили, — так ведь не может быть.
— Что значит, не может? Разве я могу тебя обманывать, милая? Они изменили конституцию, и теперь Гинденбург решает всё. Между прочим, выборы в парламент состоятся через полгода. Не знаю как у тебя, а у меня уже аллергия на выборы. Сколько их было за одиннадцать лет? Пять? И это только в парламент. И проходят они каждые два года. Такое ощущение, что партиям некогда работать, они постоянно готовятся к новым выборам. А теперь ещё эти национал-социалисты. Кто бы мог подумать, что они пойдут на выборы, и с ними всерьёз начнут считаться. Хотя, даже если их партия туда пройдет, Хитлера там всё равно не будет.
— А почему? Он ведь их лидер.
— Лили, солнышко, я ведь тебе уже сотню раз говорил, почему. У него нет гражданства. От австрийского он отказался лет пять назад, когда вышел из тюрьмы, а веймарское ему так и не дали. И вряд ли дадут. Люди, что устраивают государственные перевороты, такой милости не удостаиваются.
— Но у Хитлера много богатых сторонников, — заметила Лили. — Что, если они ему помогут?
— Его партии и так помогают в исчислимом денежном эквиваленте. Если мои расчёты верны, то партия национал-социалистов за последние пару лет потратила шестьдесят миллионов марок, это как минимум. Максимум двадцать пять из них это партийные взносы. А откуда взялись ещё тридцать пять — крайне занимательный вопрос. Кирдорф, этот рурский магнат, говорил, что отчисляет партии по пять пфеннигов с тонны угля. Это двенадцать миллионов за два года. Но Кирдорх поклонник нацистов. Другие промышленники так не поступают. Максимум что с них мог получить Хитлер, это миллион, на большее они не расщедрятся. Остаются двадцать два миллиона, и я не знаю, кто их дал.
— Может ты ошибся в расчётах затрат?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
