Я опустилась в кресло напротив сидящего перед столом священника и открыла верхний ящик стола.
– Удивлены? – спросила я.
Он кивнул.
– Пожалуй. Кто бы мог подумать, что талантливая девочка со скрипкой… Мог ли сам я помыслить, когда вы навещали Веронику в доме Алекса, что встречусь с вами в такой… обстановке. Вам она не идет, бегите отсюда и спасетесь…
Я терпеливо вздохнула:
– Хорошо. Будем считать, что проповедь вы уже прочитали, свой священнический долг исполнили. Забудьте. Не надо пытаться грозить мне огнем неугасаемым – меня он не пугает, я в нем живу и наслаждаюсь им. Так что оставьте ваши проповеди вашим овцам. Мы с вами оба все понимаем, так что нет смысла разводить китайские церемонии. Предлагаю вам просто ответить на один-единственный вопрос, и завтра вы вновь будете выслушивать и отпускать чьи-то грехи и выдавать вино и хлеб за плоть и кровь Бога. Где Александр и все остальные?
Он молчал.
– Молчать, между прочим, вообще бессмысленно, – я опять вздохнула, все-таки допрашиваемые – ужасно однообразный народ. – У вас отсюда два выхода: легкий, о котором я только что рассказала, и тяжелый – к апостолу Петру.
– Откровенно говоря, – он неожиданно улыбнулся – слегка, краешком губ, но улыбнулся, – мне кажется, что для священника не найти более лестной компании, чем апостол Петр.
– Иуда тоже был апостолом.
– Если вы имеете в виду Иуду Искариота, то надо помнить, что он очень плохо кончил.
Ладно, надоело. Я откинулась на спинку кресла:
– Вы, наверно, думаете, что вас будут пытать, и уже готовитесь стать мучеником, – честно говоря, этот безмятежный идиот меня изрядно раздражал. – Но в наше время Иудой можно стать и поневоле.
Я сунула руку в ящик стола и достала одноразовый шприц.
– Новейший препарат, – сказала я. – В отличие от иных, действует предельно точно и предельно концентрированно. Вносит поистине чудесные коррективы в химию человеческого мозга. Человек ведь, в сущности, – не более чем совокупность химических элементов, собранных в биологические структуры, а все психические процессы, в конечном итоге, не более, чем продукт электрохимических реакций.
– Spiritus quidem promptus est, caro autem infirma[16], – привычно процитировал он.
– Вот именно, – подтвердила я.
– Тогда зачем вам было нужно, чтобы я заговорил добровольно? – внезапно спросил он. – Колите, и все узнаете.
Да уж, в логике ему не откажешь. Но мое замешательство длилось не больше мгновения. Я вложила в ответ всю свою ненависть к «человечному» миру, где женщинам в детстве обрезают крылья:
– Потому что я хочу видеть, как рухнет ваша непомерная гордыня, которую вы считаете добродетелью.
– Гордыня добродетелью быть не может, – ответил он так мягко, словно объяснял ребенку: мол, на яблоне не растут бананы. – К сожалению, я не могу сам закатать рукав. Попросите вашего любезного друга помочь мне.
– Я уколю вас в шею, – сказала я, вставая со стула. – Не дергайтесь, чтобы не попал воздух.
Он перенес укол не столько терпеливо, сколько безразлично. Пару минут мы молчали.
– Подействовало? – спросила я.
– Сейчас проверим, – ответил Пит. – Святой отец, вы занимались когда-нибудь рукоблудием?
– Да, занимался, – дружелюбно и охотно ответил священник. – До тех пор, пока испытывал соблазны плоти.
– Работает, – кивнул Пит. – Ну давай, теперь он твой.
Я заинтересованно подалась вперед. В принципе, мне было бы достаточно ответа на один-единственный вопрос: где Алекс? Но мне действительно хотелось видеть, как падает со своих выдуманных высот этот святоша. Пусть падает подольше:
– Вы знакомы с Ритой Залинской?
– Господи, Боже мой, вот я и дети мои, которых ты дал мне[17].
Что за черт!
– Отвечайте, вы знаете ее?
– Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я среди Вас[18].
– Куда вы отправили Риту Залинскую?
– Встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его[19].
– Где профессор Кмоторович? Отвечайте!
– И пустил змий из пасти своей вслед жены воду, как реку, дабы увлечь ее рекою. Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои, и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей[20].
Я устало опустилась на стул. Он что, набит этими цитатами?
– Пит, препарат точно не просроченный?
Мой гороподобный любовник отрицательно покачал головой.
– А не подействовать он мог?
– Нет. Он действует. И еще – этот препарат тем и хорош, что от него не защищают проверенные техники.
– Ага, не защищают. Посмотри на это чудо с Библией. Что не спросишь – он тебе вместо ответа проповедь.
– Фанатик, чего тут, – он пожал плечом.
Я встала и подошла к магнитоле. Пит-то, конечно, понял все сразу, но я все-таки сказала – чтоб этот упертый осел слышал:
– Что ж, придется старым, дедовским способом.
– Сбегать за базовым комплектом? – Пит радостно вскочил.
Я кивнула:
– Ну… еще чего-нибудь захвати. Паяльник там, ножницы садовые. Ну сам придумай.
– Один момент, – сказал он, выбегая.
Я взяла один из дисков:
– Пожалуй, Стравинский подойдет лучше всего. Святой отец, вы что-то имеете против балета «Весна священная»?
Он отрешенно покачал головой. На какой-то миг мне даже стало жаль его.
Совсем немного.
Глава 9
«Весна священная»
02.01.2043.
Остров Самостанский [21] . Алекс
Есть раны, которые не заживают никогда.
Бывает, ты чувствуешь боль не сразу. Какое-то время ты живешь по инерции – тебе кажется, что ничего не изменилось. И все, что произошло – только сон, летучая греза. Вот сейчас ты проснешься, и все будет, как прежде. Но проходит время, а тягучий кошмар продолжается, и в один прекрасный день ты, наконец, всем сердцем, всем разумом, всем существом своим осознаешь реальность утраты. Ты понимаешь, что никогда, никогда больше не поговоришь с дорогим тебе человеком, не увидишь его на пороге, не коснешься его руки, не заглянешь в глаза.
Его больше нет. От этой мысли тебе захочется колотить кулаками о стены, захочется бежать, куда глаза глядят – но ты знаешь: убежать от этого невозможно, ничто не сможет избавить тебя от этой боли. И теперь тебе с этим жить.
Только здесь, на этом затерянном в море островке, я в полной мере ощутил, что потерял обоих своих детей. Потерял навсегда.
Я старался заглушить боль, работая, как вол, но боль возвращалась и возвращалась вновь и вновь.
Теперь я понимал верующих куда лучше, чем раньше. У знания есть один серьезный недостаток – оно не приносит утешения.
Но я не умел верить.
Когда в небесах не было ни одного из тех спутников, которые могли бы нас засечь, мы порой выходили из нашей лаборатории, скрытой в подземельях разрушенного старинного монастыря, за свою долгую историю успевшего побывать концлагерем, тюрьмой и психбольницей и окончательно заброшенного в девяностых годах прошлого века.
Какое это все-таки счастье – видеть небо над головой!
Во время таких прогулок боль становилась особо сильной, но я даже не пытался как-то утишить ее. Я понимал, что с этим придется жить остаток моих дней. И принимался строить все новые и новые планы по освобождению Феликса и Марии. Хотя самым лучшим – да, собственно, почти единственным – способом им помочь была наша работа. Ройзельмановская сеть должна была быть разорвана!
Но – увы, восторг первого озарения прошел, а мы так и продолжали биться в глухую стену. И до сих пор не могли вычислить сигнал, который, как я предполагал, вызывает «эффект Ройзельмана». Мы просеивали горы информации, но результата так и не добились. Корпорация наверняка блокировала все, что могло бы пролить свет на причину столь радикальных перемен в судьбе человечества.
Тогда мы решили «развернуть задачу задом наперед». Что, если попытаться накрыть наш остров защитой от «сигналов Ройзельмана»? Ну, допустим, не весь остров, а хотя бы наше убежище.
И мы это сделали!
Мы не могли – пока, во всяком случае – очистить от морока всю планету (в крайнем случае – снесем все вышки сотовой связи, невесело шутил Макс). Но мы уже знали, как освободить от него отдельно взятый локальный (пусть небольшой) участок этой планеты. То, что мы сделали на острове, можно было повторить где угодно.
Правда, когда я соотносил размеры Земли с размерами потенциально освобождаемого «пятачка», на меня начинало накатывать глухое отчаяние: это ж все равно, что пытаться разобрать крепостную стену по песчинке. При этом «крепость» будет непрерывно восстанавливать поврежденные участки, а может, и кипящую смолу на головы «разрушителей» станет лить. Если бы вытащить из «стены» ключевой камень, стена рассыпалась бы сама, но именно с этого мы и начинали, не получилось, не нашли мы нужный сигнал. Или если бы у нас были в этой «крепости» союзники… Ну да. А если бы у нас была волшебная палочка… Пустые бессмысленные мечтания. Безнадежно.
