— Так что бы его попросту не прикончить?
Все эти вопросы, один за другим, возникают у одетых в белое людей, кружащих над столом, точно стервятники над падалью.
— Нам известно, что он — если это и вправду он — имеет жизненную связь с тираном Сарроннина. Умри он — и что случится?
— Оборвется нить, вот и все.
— И? — стоит на своем тощий малый в белом.
— Тиран узнает, что он покойник. И что дальше?
— И тиран, и маршал предполагают, что он в Фэрхэвене.
— Тебя беспокоят две женщины по ту сторону Закатных Отрогов?
— Кто меня беспокоит, так это два единственных оставшихся в Кандаре правителя, располагающие боеспособными армиями. Я прекрасно помню, что случилось с силами вторжения, которые ты столь деятельно поддерживал, Хартор. К тому же тиран доводится по консорству кузиной герцогу Монтгрена.
— О…
— Вот именно. Если со временем этому юноше суждено лишиться сил и умереть, то… — он пожимает плечами. — Но в любом случае это лучше, чем наносить оскорбление маршалу или Риессе, особенно если в том нет необходимости.
— Я подготовлю темницу, — предлагает Хартор. В ответ слышится тяжкий вздох.
— Ты хоть о чем-то думаешь, а? Если линии его жизни окажутся сведены в одно место, это будет верным указанием. Задача — скрыть его местонахождение от маршала и тирана; до поры никто не должен знать, в чьих он руках. А там со временем мы сможем широко распространить слухи о жестоких западных дикарках, которые, следуя своей варварской природе, довели бедного юношу до смерти. Такая молва будет нам на руку.
— Но ведь именно мы…
— А кто узнает? Мы ведь не обязаны во всем руководствоваться соображениями Черного Ордена.
Человек в ослепительно белом облачении улыбается, хотя эту гримасу трудно назвать улыбкой.
— Черным такое не понравится, Дженред.
— А им незачем об этом знать. А хоть и догадаются, как они смогут хоть что-нибудь доказать?
— Понял. Как насчет дорожно-строительного лагеря?
— Превосходное предложение, лишь с одним дополнением. Он не должен знать, кем является.
— А если Белая Тьма перестанет действовать?
— Примерно на год ее хватит. А за это время…
Стоящие вокруг стола люди в белом глубокомысленно кивают. Все, кроме одного, — кивает, правда, и он, но его лицо лишено какого-либо выражения.
XXXV
Рыжеволосая женщина встает и, шатаясь, утирает со лба пот.
— Ублюдок! Почему он не заботится о себе? Почему? Проклятая лихорадка, проклятая головная боль! Что они с ним сделали?
Не в силах сфокусировать взор, она снова оседает на деревянный стул, привинченный к полу напротив письменного стола. Ее пальцы впиваются в подлокотники, вырезанные в виде резвящихся дельфинов. Белые шрамы, все еще воспаленные шрамы на запястьях, горят почти так же, как раньше, когда ей приходилось носить браслеты из холодного железа.
— Сестра… — подавив речи, рвущиеся из глубины души, она бросает взгляд на полку над узкой корабельной койкой, где лежит белый кожаный футляр с зеркалом внутри. Левая рука непроизвольно поднимается, но тут же падает обратно на подлокотник.
И виной тому не качка. Ветры немилосердно треплют каботажное судно, идущее к северному побережью Слиго, в Тайхэвен, однако эту пассажирку морская болезнь не донимает. В отличие от лихорадки, терзающей ее тело, и мыслей, терзающих душу.
Обе руки вновь судорожно вцепляются в дерево, по пальцам пробегает дрожь.
— Сестра, ты заслуживаешь всех мук преисподней! — женщина обессиленно откидывается па стуле. Стоит ей закрыть глаза — и перед ними встает виденная в зеркале клубящаяся белизна. Она блокирует любые попытки восстановить прерванную жизненную связь.
— Будь проклята тьма… и он… и она! — срываются слова с растрескавшихся губ. — Будь все проклято!
XXXVI
Резкий, лишенный ритма лязг молотов о зубила наполняет утренние сумерки, окутывающие каньон.
Человек с серебряными волосами бредет мимо глубоких расселин, разделяющих заготовки монолитных блоков — каменных кубов со стороной в тридцать локтей. Поднимаясь к разгрузочной площадке, он наклоняется вперед, чтобы сбалансировать вес камней в корзине, не обращая внимания на привычную боль от парусиновых лямок, врезающихся в тело.
Перед ним расстилается новый искусственный каньон, открывающийся на восток, — острый как нож разрез в горном массиве. Дно этого разреза уже начинает покрывать плотно пригнанное мощение дороги. Дорога — так ему, кажется, говорили, — не отклоняясь в сторону и на палец, ведет из Фэрхэвена прямо к тому месту, где он стоит. Позади него, примерно в четырехстах локтях от деревянной разгрузочной площадки, вздымается каменная стена. Деревья, трава и мягкая почва над каменным основанием были удалены, отчего в каньоне много пыли. Она то и дело забивается рабочим в глаза или вынуждает их кашлять.
На полпути между разгрузочной платформой и горой, стоящей по курсу продвижения дороги, видны две фигуры. Сапоги, туника, брюки — все белое.
С наработанной ловкостью юноша поворачивается, выскальзывая из лямок и освобождаясь от ноши, и отступает в сторону, чтобы дождаться пустой корзины.
Его взгляд скользит по блестящей дуге речушки, протекающей у северной стены каньона и впадающей в придорожный канал.
Мастер, принявший корзину, опорожняет ее в желоб, заполняя дробленым камнем пространство между основными блоками. Водосток рядом с новым дорожным полотном еще не соединен с основным каналом, и воды в нем нет.
— Следующий!
Человек, не имеющий имени, забирает пустую корзину и возвращается туда, где стоят маги в белом.
Солнце еще не поднялось достаточно высоко, чтобы осветить дно каньона. Там таятся утренние тени. Неожиданно все звуки перекрываются пронзительным свистом.
— Назад! Идиоты! Кому сказано, назад!
Толстогубый детина в шлеме белой бронзы и при мече изрыгает приказы.
— Ты, серебряная башка! Живо за заграждение! За барьер!
Протиснувшись бочком за низкую каменную стену, безымянный работник оказывается среди дюжины уже скорчившихся там фигур.
— Закрыть глаза! Всем закрыть глаза!
Вспомнив о боли, среброглавый повинуется. Неужели боль была всегда? Ему почему-то кажется, что нет.
Вспышка света. Ярче полуденного солнца, ослепительнее любой молнии, она раскалывает скалу, запирающую каньон. Могучий монолит раскалывается. Гранитное крошево с грохотом оседает, образуя подобие пирамиды. Туча пыли вздымается навстречу заре, скрадывая очертания каньона.
— Покинуть убежище! За работу! — командует надсмотрщик.
Двое магов медленно, устало возвращаются к золоченой карете, дожидающейся их на полированных плитах там, где дорога уже проложена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
