Гарри двинулся вдоль улицы. Остановился у светофора. И вдруг — на какое-то мгновение — ему показалось, что он единственный в этом мире, кому удалось выжить. Загорелся зеленый, и Гарри забыл о странном чувстве. Он пересек улицу и побрел дальше.
Возмездие обреченных
В ночлежке стоял ужасный храп — как обычно. Том не мог заснуть. Он насчитал шестьдесят коек, и все они были заняты. Пьяные храпели громче, а большинство из спящих были пьяны. Том сидел и смотрел, как через окно на дрыхнувших бродяг сочится лунный свет. Он свернул сигарету, закурил и снова принялся разглядывать спящих. Скопище ублюдков, бесполезных ебунов. Ебунов? Да они же никого не ебут! Бабы не хотят их. Никто их не хочет. Свалка обесценившихся хуев, ха-ха. И он был одним из них. Том достал бутылку из-под подушки и выцедил последний глоток. Эта финальная капля всегда самая печальная. Он закатил пустую бутылку под свою кровать и еще раз окинул взглядом храпящих мужиков. Они не достойны даже ядерной бомбежки.
Том посмотрел на своего приятеля. Макс лежал на соседней кровати. Глаза его были открыты. Умер?
— Эй, Макс!
— М-м-м?
— Не спишь?
— Не могу. Слышишь? Многие из них храпят в одном ритме. Что это значит?
— Не знаю, Макс. Есть много того, чего я не знаю.
— Я тоже, Том. Потому что тупой, я так думаю.
— Ты так думаешь? Если ты думаешь, что ты тупой, значит, это не так.
Макс поднялся и сел на кровати.
— Том, ты думаешь, нас не загребут в армию?
— Только при одном условии…
— Каком?
— Бродяжничество.
Макс свернул сигарету, закурил. Ему было плохо, он всегда чувствовал себя плохо, когда задумывался о жизни. Чтобы не было плохо, оставалось не думать, отбросив все разом.
— Послушай, Макс, — услышал он голос Тома.
— Ну?
— Я вот думаю…
— Это плохо…
— Но я не могу не думать об этом.
— Выпить осталось?
— Нет, извини. Но послушай…
— На хуй, не хочу я ничего слушать!
Макс снова лег. Эти разговоры никогда не помогали. Пустая трата времени.
— И все же я хочу рассказать тебе, Макс.
— Ладно, валяй…
— Видишь этих парней? Их здесь целая шобла, сечешь? Куда ни глянь — одна босота.
— Да уж, они мне все шары намозолили.
— Вот я и ломаю голову, Макс, как бы нам использовать эту рабсилу. Она же попусту пропадает.
— Да эти говнюки никому не нужны. Что ты с ними можешь сделать?
Том почувствовал легкое раздражение.
— Да в том-то и дело, что эти парни никому не нужны. В этом и есть наше преимущество.
— Чего?
— Того. Понимаешь, этих мудаков даже в тюрягу не сажают, потому что тогда их придется кормить. И им просто некуда идти и нечего терять.
— Ну, и?
— Я уже не одну ночь думаю. Вот если бы нам удалось объединить их, прикинь, как скотину сбивают в стадо, тогда мы могли бы управлять ими. И в определенных ситуациях отдавать нужные приказы.
— Ты ебанулся, — сказал Макс, но все же с кровати поднялся. — И что дальше?
Том рассмеялся.
— Возможно, я и вправду съехал, но мне не дает покоя эта бросовая живая силища. Я ночи напролет лежу и фантазирую, что можно было бы сотворить с ее помощью…
Теперь засмеялся Макс.
— Ну, что, например, мать твою за ногу?
Никого не беспокоил разговор двух бродяг. Храп вокруг них не смолкал.
— Знаешь, я постоянно прокручиваю это в своей башке. Да, может быть, это — полная хуйня, но все же…
— Ну-ну? — подначивал Макс.
— Только ты не смейся. Может быть, винище разъело мне мозги…
— Я постараюсь.
Том основательно затянулся и заговорил:
— Понимаешь, меня преследует видение, будто все эти хуесосы, которых мы здесь имеем, идут по Бродвею, прямо в центре Лос-Анджелеса, огромной толпой, все вместе…
— И что?
— Ну, их хуева туча. Что-то вроде Возмездия обреченных. Парад отбросов общества. Почти как в кино. Я вижу камеры, прожектора, режиссера. Это — Марш неудачников. Возвращение мертвецов! Блядь, я вижу это, как наяву!
— Я думаю, — отозвался Макс, — тебе пора завязывать с портвейном и переходить на мускат.
— Точно?
— Абсолютно. Ну, допустим, шкандыбают эти хуесосы, скажем, в полдень, по Бродвею. И что дальше?
— Дальше — мы ведем их в самый шикарный магазин в городе…
— В «Голова кругом», что ли?!
— Именно, Макс. В «Голове кругом» есть все: лучшее пойло, первоклассные шмотки, радио, телевизоры, все, что хочешь…
В этот момент неподалеку от беседующих поднялся на своей кровати старик и, раскрыв широко глаза, проорал:
— Я видел Бога! Это четырехсотфутовый черномазый педрила!
Затем снова улегся и захрапел.
— И этого возьмем? — поинтересовался Макс.
— Конечно. Этот — один из лучших. Какая тюряга его примет?
— Ну, хорошо, вваливаемся мы в «Голова крутом». Что дальше?
— А ты представь себе. Мы нагрянем, как снег на голову. Нас будет так много, что охрана даже и не дернется. Представляешь: мы заходим — и просто берем. Берем все, что душе угодно. Даже жопы продавщиц будут в нашем распоряжении. Все, о чем мы так долго мечтали, будет перед нами, останется только просто протянуть руки. А потом мы уйдем.
— Том, что-то это не похоже на прогулку в Страну чудес. Можно и по мозгам схлопотать.
— Да на что нам нужна такая жизнь! Мы же позволяем хоронить себя заживо, даже безо всякого протеста…
— Том, дружище, похоже, ты прав. Но как нам провернуть это дельце?
— Для начала мы назначим дату и время. У тебя есть знакомые хмыри, которые подпишутся на это?
— Я думаю, да.
— И я знаю с десяток.
— А вдруг кто-нибудь предупредит копов?
— Сомневаюсь. В любом случае, что мы теряем?
— Ничего.
Солнце было в зените.
Том и Макс шли во главе огромной толпы. Они двигались по Бродвею в самом центре Лос-Анджелеса. Их было больше пятидесяти — марширующих за Томом и Максом. Пятьдесят или даже больше бомжей, щурившихся от яркого солнца, пошатывающихся, и не совсем понимающих, что происходит. Простые горожане были изумлены. Они останавливались, отступали в сторону и наблюдали. Некоторые были напуганы, некоторые смеялись, другим это представлялось шуткой или проделкой киношников. Массовка была превосходной: актеров не отличить от настоящих бомжей. Но где же камеры?
Том и Макс руководили маршем.
— Слышь, Макс, я только восемь человек оповестил. А ты?
— Человек девять, наверное.
— Я хуею, как такое могло произойти?
— От одного к другому, и т. д …
Они шли и шли. Это было — как кошмарный сон, который невозможно остановить. На перекрестке с Седьмой загорелся красный. Том и Макс остановились, за ними сгрудились в ожидании и все остальные. Вонь от нестираных носков и нижнего белья, проспиртованных утроб и гнилых зубов поползла по улице.
Загорелся зеленый. Том и Макс двинулись дальше. Толпа повалила следом.
— Даже эта заминка мне представлялась раньше, — сказал Том. — Я не могу поверить, что все случилось.
— Случилось, — подтвердил Макс.
Бродяг было так много, что многие не успели пересечь Седьмую, пока светофор снова не засветился красным. Но они продолжали плестись, мешая движению транспорта. У многих в руках были бутылки с вином, к которым они прикладывались прямо на ходу. Марш продолжался, только не было походной песни. Шли в тишине, лишь слышно было шарканье разбитой обуви по асфальту. Изредка проскакивали фразы:
— Эй, куда мы пилим?
— Дай-ка глотнуть твоей дряни!
— Пошел на хуй!
Солнце палило нещадно.
— Ну что, идем дальше? — спросил Макс.
— У меня будет нервный срыв, если мы сейчас повернем обратно, — ответил Том.
Толпа подвалила к «Голове кругом».
Том и Макс на мгновение замешкались, затем одновременно навалились на величественные стеклянные двери. Толпа ринулась за ними. Нестройной вереницей потянулись они вдоль шикарных прилавков. Служащие таращились на них, не понимая, что происходит.
«Мужской отдел» располагался на первом этаже.
— Теперь, — сказал Том, — мы должны подать пример.
— Ну… — замялся Макс.
— Давай, Макс, не бзди в лужу!
— Ох… хо-хо…
Участники шествия столпились за ними в ожидании продолжения. Поборов сомнения, Том шагнул к вешалке с верхней одеждой и снял первое по счету пальто — желтое, кожаное с меховым воротником. Он скинул свое рванье на пол и облачился в новое. Подошел продавец — элегантный хлыщ с ухоженными усиками.
— Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр?
— Да, мне нравится это пальтишко, и я его беру. Запишите на мой счет.
— «Американ Экспресс», сэр?
— Нет, «Китайский Экспресс».
— А я беру вот это, — сказал Макс, снимая с вешалки куртку из крокодиловой кожи с накладными карманами и меховым капюшоном для ненастья.
