Да теперь-то без разницы, раз весь арсенал коту под хвост. А какой надёжной теплица казалась…
— А он вообще где, Гжесь то есть?
Мундя пожал плечами:
— Болтал что-то, будто на телевидение подрядился — этим, как его, статистом вроде. Бандюги им требуются, только не тупые, а башковитые.
— Чё, актёров не хватает? — удивился Казик.
Мундя опять пожал плечами, старательно скрывая зависть:
— Актёрам платить надо, так? А с улицы первый попавший за гроши побежит, лишь бы засветиться. Где-то вроде под Белостоком снимают. Гжеся взяли и ещё пару, а остальные тамошние, местные. Хоть в одном подфартило, а то был бы здесь, тогда и не знаю… у него нюх, как у собаки.
— Главное, на нас не подумали, — утешил приятеля Казик. — Твоя заслуга.
— Придётся всё по новой начинать, — понуро констатировал Мундя.
Несостоявшиеся налётчики добрались, наконец, до его дома, где было пусто, что в данный момент как нельзя более их устраивало. Зато холодильник был полон всякой замороженной жратвы, что их устраивало ещё больше. Мундя примостился поудобнее на чём помягче и погнал Казика на кухню, поскольку замороженное требовалось разогреть. Казик умело и энергично принялся за дело.
— Я на тебя поначалу здорово окрысился, — мрачно информировал дружка Мундя. — Когда тебя дальше понесло, а тут начал этот рыться, как его, Тадик…
— Тео…
— Тео, так Тео. Махал, как ветряк, сразу видно было, что докопается. Лучше бы ты. Но теперь думаю: хрен бы мы с этого поимели. Да к тому же, поди знай, с чем бы этот их главный наехал — видал его морду? сущий вампир, а то и похуже! — если бы та шмара хай не подняла. Он ведь и не думал уезжать.
Казик что-то помешал в кастрюле и уменьшил газ:
— А ты-то куда делся, что-то я не видел?
— Смылся за теплицу. Чтоб не цеплялись: мол, сижу и ничего не делаю. Заслонили мне обзор — так и не понял, что случилось. Чего она заверещала?
— Да хренотень какая-то. Ты же ближе стоял. А правда, что колючую проволоку тоже там откопали?
Мундя напряг память:
— Было такое дело. Как поутихло маленько, какие-то куски под ногами валялись, точно. О! Вот почему наши пакеты порвались, и всё развалилось. А что потом было, не знаю.
— И я не знаю. Вроде как кто-то ту проволоку на блоки положил, на супорекс. А та коза на неё и плюхнулась.
— Не видала, куда садится, что ли? — возмутился Мундя. — Ведь чёрным по белому… Эй, у тебя горит!
Казик кинулся к кастрюле:
— Не, только снизу чуть, сейчас готово будет. Оно там, на блоках, вроде как прикрыто было. Мне тоже заслоняли — мотались, как подорванные. Да и не сильно она плюхнулась, самую малость покарябалась.
— Зато визжала классно, — похвалил Мундя. — Сразу отшибло искать, кто стволы зарыл. А прикинь, до чего стройка нефартовая — раз за разом людям задницы надирает…
* * *
— Вот тебе бы надо жалеть, что раньше уехала, а то я жалею, жалею — никак отжалеть не могу, — заявила с обидой Боженка, садясь за стол у Майки в гостиной. — Одна-одинёшенька осталась, а тут такие события, и ничего не понимаю. Вместе было б легче. А швед твой где?
Майка уже успела убрать со стола использованную посуду, поставила поднос с ней на буфет и достала новые стаканы.
— Потом уберу. Слопал рубец и уехал — только что ушёл, на самолёт, сегодня вечером будет дома. Слушай, он просто гений! Не дала я ему рубца!
— Чаю хочу, — заявила Боженка, не дожидаясь глупых вопросов. — Погоди, если ты не дала, то как же он слопал? Сам, что ли, в твоём холодильнике шарил?
— С собой не дала. На мой рубец придётся ему сюда приезжать, а кому сейчас легко? Я со всем этим туда не потащусь, полсамолёта бы заняло. Только когда закончу. Всё запишу, там им проиграю, и примемся за работу. Он — вдвойне гений!
Майка так сияла, что Боженка забеспокоилась и повнимательнее присмотрелась к подруге. Нет, не влюбилась она в этого Харальда, какие бы там у него зубы ни были. Сияла Майка, так сказать, на профессиональной основе — не иначе как гениальный швед понял идею и восхитился её концепцией. Так что связаны они теперь намертво работой, а не чем-то таким. Ну, и рубцом, конечно.
Боженка знала Майкин рубец и считала его кулинарным шедевром. Не замедлила она похвалить подругу и за разумную сдержанность.
— А когда поедешь уже со всем наработанным, прихватишь рубец с собой?
— Конечно. Заморожу уже приправленный, чтобы там не возиться. Погоди, тут есть что-то с марципаном. Харальд из вежливости привёз, нам всё равно некогда было. Оно датское. Вроде съедобное.
Дамы, наконец, принялись за чай с марципановым печеньем. Боженке понравилось, но она опасалась, не объест ли детей.
— Да что ты! Он не жадный, если уж за что берётся, не скупится. Три коробки привёз. Потому-то с ним так здорово работать, заглотил приманку, теперь не сорвётся. Я в восторге!
— Да уж вижу. А вот я — нет.
Майка встревожилась:
— Что случилось? Зютек напортачил?
— При чём тут Зютек? Ну ладно, могу быть наполовину в восторге — с водой порядок. А вот всего остального, хоть убей, не понимаю. Тот кавардак, который там… Ты ничего не заметила?
— Очень даже заметила. Мы оба с Харальдом смотрели, он, понятно, больше меня заинтересовался, но времени не было. Надо же весь материал просмотреть… — Майка снова принялась расцветать и интенсивно сиять. — А раз ясно, что он без рубца не уедет, пришлось его подгонять, не до скандалов нам. И вообще я на тебя рассчитывала, что ты всё расскажешь.
— Держи карман!.. — сердито фыркнула Боженка.
— Мы всё время тут проторчали, за обоими компьютерами, почесаться некогда было, а жратва уж на самый конец осталась.
— Не подавился?
— Бог миловал. Но сто на грудь принял…
— Ментам не попался?
— Нет, если б попался, уже позвонил бы. Погоди, дай-ка я сама позвоню, чтоб не волноваться. Если ты не против, можешь пока нам ещё чаю подлить, заварка на кухне…
Боженка не поленилась и отправилась на кухню, прихватив заодно и поднос с грязной посудой.
— Ещё берёт, хоть уже в самолёте, — сообщила ей Майка. — Пятнадцать минут как вылетели. Никому он не попался, только авто не успел сдать, носильщик ему помог. И счастлив. Харальд, не носильщик. Хотя, думаю, носильщик тоже.
— Жизненный опыт мне подсказывает, что ещё как, — согласилась Боженка. — Слушай, а от них очень полнеют? Что-то подозрительно легко съедаются.
— Если каждый день по такой коробке, то очень. А два раза в год — нет. Даже если бы ты одна всё слопала, а, сама видишь, я тебе активно помогаю. Ты скажешь, наконец, что тебе там не понравилось, или до утра дожидаться?
— Ничего мне не понравилось, — опять рассердилась Боженка и взяла очередную печеньку. — Батюшки, ты погляди, там ещё слой! Ну, теперь я за твоих детей спокойна. Слышала, как та деваха голосила?
— А! Значит, правда. Что-то мне послышалось, но во всём этом бедламе, да ещё издалека — я и засомневалась.
Заблестевшие Майкины глаза вызвали у Боженки очередной приступ язвительности:
— Если ты думаешь, что это та гнида вертлявая, то очень даже ошибаешься. Это была… погоди, лучше я по порядку, глядишь, и сама чего пойму. Значится, пришла я, там какие-то работяги толклись в теплице, земли там всего ничего осталось, не буду разделять — что по дороге видела, а что уже на месте… А по дороге, когда уже близко подошла, хорошо видела: один нагнулся, что-то крикнул и что-то поднял. Тогда другой, он не копал, а сбоку сидел, вскочил, как ошпаренный, и на того набросился: что-то друг у дружки вырывали и друг дружку дубасили. В драку ещё несколько встряло, сколько точно, не скажу, трудно посчитать, уж больно брыкались…
— Ты ноги считала? — удивилась Майка, жуя марципан.
— Нет, земля мешала. Это садовый чернозём, мягкий и лёгкий. Сразу пыль поднимается. Вмешался главный исполнитель работ — случайно на месте оказался, я даже и не знала, что он приехал, — и начал, как сумасшедший, всех утихомиривать: «тихо» да «тихо», мол, хоть все тут поубивайтесь, только чтоб втихаря. А под ногами у них брякает. Я сбоку стояла, но видела: стволы из земли выколупывали, представляешь? Здоровенные такие пистолеты! Не, револьверы… Ты не думай, я различаю. И ещё что-то, а я к тому, кто первым нашёл, протискиваюсь — меня как что-то толкнуло туда — протиснулась, и представляешь, что это было? И есть, у меня оно! Ты не поверишь! Такой луковицы-рябчика я в жизни не встречала, не иначе мутант и с почками! Четыре новых будет, а всего пять. Я у них отобрала и выращу своею собственной рукой!
Теперь Боженка расцвела и чуть не подавилась очередным марципаном. Майка поспешила воспользоваться паузой.
— Выходит, ты довольна больше, чем наполовину. Половина — от воды, а луковица, как минимум, четверть. Итого три четверти будет.
Боженка добросовестно задумалась, продолжая сиять:
