Дѣйствительно, черезъ два или три дня, не объявляя ни слова о своемъ намѣреніи, принцъ въ сопровожденіи Фленсбурга явился на ротномъ дворѣ.
Переполохъ, разумѣется, сдѣлался страшный. Орловы, сидѣвшіе подъ арестомъ въ одной изъ горницъ, увидя подъѣхавшаго въ каретѣ принца, конечно, приготовились къ допросу и къ немедленной высылкѣ изъ города.
Шепелевъ, бывшій у дяди, рѣшилъ, что этотъ пріѣздъ касается до него, что его тоже немедленно арестуютъ за что нибудь; и молодой человѣкъ сталъ припоминать, не сдѣлалъ ли онъ, дѣйствительно, какой нибудь ужасной дерзости, когда былъ у принца съ слесаремъ.
Молодой Державинъ, узнавъ о появленіи принца, тотчасъ же нацѣпилъ всю амуницію и быстро сбѣжалъ внизъ. Судя по веселому лицу его, можно было подумать, что онъ отъ визита принца, ничего, кромѣ хорошаго, для себя не ожидаетъ.
Квасовъ, отдыхавшій послѣ обѣда и разбуженный племянникомъ, даже не могъ понять ничего. Такъ какъ Акимъ Акимычъ спалъ всегда одѣтый, то ему осталось только захватить шпагу и шляпу, чтобы выйти къ его высочеству.
— Ну, эта колбаса не даромъ пожаловала, шепнулъ онъ племяннику. — Посмотри, что будетъ. Дымъ коромысломъ!
— Можетъ, дѣло какое важное?
— Какого ему чорта дѣлать у насъ? бормоталъ Квасовъ.- A просто ругаться пріѣхалъ, угару напустить.
Принцъ, молча, но сумрачный, вступилъ на ротный дворъ, встрѣчаемый всѣми офицерами и сопровождаемый адьютантомъ, который насмѣшливо и презрительно оглядывалъ офицеровъ. Только два лица оказались Фленсбургу вполнѣ знакомыми, но это были рядовые дворяне Шепелевъ и Державинъ, съ которыми онъ не только не заговорилъ, но которымъ даже не счелъ возможнымъ поклониться. Одинъ лишь добродушный принцъ, входя да крыльцо и увидя въ кучкѣ рядовыхъ знакомое, юношеское лицо, невольно улыбнулся на секунду и, сдѣлавъ въ воздухѣ рукой, выговорилъ:
— А, штара жнакома!
И, обернувшись къ Фленсбургу, онъ прибавилъ:
— Вонъ онъ нашъ, unser Herr Nicht-micht!
Шепелевъ вспыхнулъ и покраснѣлъ до ушей: ему показалось это обращеніе къ нему крайне оскорбительнымъ.
Принцъ уже вошелъ въ корридоръ, когда нѣсколько человѣкъ обернулись къ Шепелеву за объясненіемъ того, что сейчасъ случилось и что сказалъ принцъ.
— Это онъ мнѣ прозвище такое далъ, еще болѣе краснѣя выговорилъ молодой малый.
Онъ объяснилъ свой случай у принца въ короткихъ словахъ:
— Вотъ оно и выходитъ теперь, что онъ мнѣ «штара жнакома».
И юноша такъ удачно передразнилъ фигуру и интонацію принца, что вдругъ вокругъ него раздался никѣмъ неожиданный дружный залпъ смѣха; даже Квасовъ фыркнулъ. И чрезъ секунду на крыльцѣ снова появилась грозная фигура взбѣшеннаго Фленсбурга. Смѣхъ этотъ онъ понялъ по своему, принялъ за умышленную дерзость, тѣмъ болѣе, что онъ раздался прямо за спиною его и принца, едва успѣвшаго. сдѣлать нѣсколько шаговъ по корридору казармы.
— Чего вы горланите! Неучи! крикнулъ Фленсбургь, и лицо его измѣнилось и поблѣднѣло. Онъ не сдержалъ своего гнѣва и чувствовалъ самъ, что хватилъ черезъ край. «Что будетъ!! Что скажутъ!!» шевельнулась въ немъ боязнь за себя.
Но кучка офицеровъ смутилась. Молчаніе гробовое наступило тотчасъ. Только одно лицо изъ всѣхъ лицъ, къ нему обращенныхъ, побагровѣло. Это былъ Акимъ Квасовъ. Бывшій сдаточный мужикъ оказался чувствительнѣе столбовыхъ дворянъ. Фленсбургъ замѣтилъ это вспыхнувшее огнемъ лицо и надолго запомнилъ его на всякій случай.
— Что вы — офицеры гвардіи или разнощики, извощики? гнѣвно и смѣлѣе вымолвилъ Фленсбургъ. — Расходитесь по мѣстамъ, каждый къ своей части. Вы, русскіе, заставили поневолѣ иностранца учить себя вѣжливости!..
Приказаніе было тотчасъ молча исполнено и всѣ офицеры разошлись по казармамъ.
Когда Фленсбургъ скрылся въ корридорѣ, догоняя принца, то на дворѣ показался снова только Квасовъ, и рысью выбѣжалъ за ворота на улицу. Тутъ онъ оглядѣлся: кромѣ одной кривой солдатки никого не было вблизи.
— Матвѣевна! Матвѣевна! замахалъ ей Квасовъ.
Женщина подошла.
— Слушай въ оба. Дѣло сибирное!..
И Квасовъ, озираясь, медленно и шепотомъ, но толково вдолбилъ что-то Матвѣевнѣ, разинувшей ротъ отъ излишняго вниманія и усердія.
— Поняла?
— Вѣстимо, родимый. Куды же ее тащить?
— Мнѣ въ руки или въ карманъ. Да со сноровкой. Чтобы никто не видалъ!.. A то оба въ Сибирь улетимъ.
— О-охъ!.. вздохнула Матвѣевна.
— Да. Вѣрно… Ну, кати. Вотъ тебѣ три гривны. Живо. Единымъ духомъ… Погоди! Какъ меня найдешь, виду не подавай. Стой лучше столбомъ. Я къ тебѣ подойду лучше самъ, и стану задомъ. Поняла? A ты ее мнѣ въ карманъ и ухни. Поняла?
— Поняла… Да какъ тоись задомъ?
— О, оголтѣлая. Вотъ такъ!..
И Квасовъ повернулся къ бабѣ спиной и надвинулся на нее такъ близко, что отдавилъ ей ногу.
— Поняла! Въ карманъ мнѣ и сунь. Ну, качай… Живо! Деньги не потеряй…
И Квасовъ также рысью, но видимо довольный, вернулся въ казарму. Баба пустилась опрометью по улицѣ и тотчасъ скрылась за угломъ.
Въ то же самое время въ корридорѣ, когда Фленсбургъ уже почти догналъ принца, въ нему приблизился почтительно молодой рядовой и выговорилъ на чистѣйшемъ нѣмецкомъ языкѣ:
— Если будетъ нужда во мнѣ его высочеству или вамъ для какого либо объясненія, то я отъ всего сердца готовъ служить.
Фленсбургъ разсѣянно отвѣчалъ: gut, хотя онъ хорошо не понялъ сразу чего собственно хочетъ этотъ рядовой, и двинулся далѣе.
— Какъ здоровье господина фехтмейстера послѣ этой глупой непріятности? снова вѣжливо спросилъ по-нѣмецки рядовой, слѣдуя за Фленсбургомъ.
— Ничего… Но за эту глупость будетъ еще достойная буянамъ расплата! отвѣчалъ Фленсбургъ и прибавилъ, останавливаясь:
— Какимъ образомъ вы преображенецъ?… Вы изъ Курляндіи или…
— Я изъ Казани, господинъ офицеръ.
— Вы русскій?!
— Точно такъ-съ…
— Какимъ же образомъ вы такъ говорите по-нѣмецки… замѣчательно хорошо?
— Я люблю языкъ этотъ и знаю его съ дѣтства.
— Ваша фамилія?
— Державинъ.
— Державинъ? Не слыхалъ еще ни разу этого имени… Но развѣ въ Казани могъ быть кто нибудь способный учить по-нѣмецки?
— Да-съ… И Державинъ сталъ бойко и быстро разсказывать, какъ онъ выучился языку.
Разговоръ затянулся. Фленсбургу понравились шутки юноши на счетъ его дикаго учителя, каторжника Розы. Онъ началъ смѣяться и разспрашивать подробнѣе…
Вскорѣ Фленсбурга позвалъ кто-то изъ офицеровъ къ принцу. Онъ двинулся и выговорилъ:
— До свиданія. Заходите ко мнѣ. Я во дворцѣ принца. Намъ нужны говорящіе по-нѣмецки. Дѣло найдется… Заходите…
Фленсбургъ нашелъ принца, гнѣвно, но сдержанно объясняющаго что-то такое кучкѣ офицеровъ на самомъ невѣроятномъ русскомъ языкѣ. Было видно по лицамъ ближайшихъ, что они при всемъ усердіи не могутъ понять ни одного слова…
— Биль!.. Баба… Мой… Многъ… Не карошъ! разслышалъ Фленсбургъ и подумалъ про себя:
«Охъ, молчалъ бы ужь лучше. Потѣха одна!» И онъ приблизился.
— Что прикажете, ваше высочество?
— Милый Фленсбургъ, заговорилъ принцъ на родномъ языкѣ. — Это ужасно!.. Это невѣроятно!.. Поглядите: развѣ это ротный дворъ? Это базаръ, ярмарка, синагога, птичій дворъ. Эти бабы… Эта грязь… Эти клѣтки… Эта вонь!
— Потому я и хотѣлъ, чтобы ваше высочество сами видѣли преображенскій дворъ. Вы бы не повѣрили. Да и государь не повѣритъ, пока не увидитъ.
— Нѣтъ, государя нельзя сюда вести. Неприлично, наконецъ. Я прежде приказываю все это очистить. У нихъ плацъ большой обращенъ въ огороды! Вы слышите? Изъ плаца огородъ сдѣлали!
Принцъ поднялъ руки въ ужасѣ и пошелъ обратно къ выходу, не желая глядѣть далѣе. Онъ бормоталъ что-то на ходу себѣ подъ носъ. Фленсбургъ разслышалъ только два раза произнесенное слово:
— Янычары! Янычары!..
XXXI
Дѣйствительно, ротные дворы преображенскаго и другихъ полковъ имѣли странный видъ, въ особенности для пріѣзжаго изъ Германіи офицера, а тѣмъ болѣе для того, кто былъ знакомъ съ полковыми дворами и казармами прусскаго короля-воина.
При входѣ съ большого общаго крыльца подъ своды ротной казармы, принцъ еще въ началѣ корридора, темнаго и грязнаго, былъ сразу пораженъ сплошнымъ гуломъ голосовъ и спертымъ кислымъ, удушливымъ воздухомъ. Причина этой обстановки была страшная тѣснота, ибо солдаты жили здѣсь со своими семьями, женами, дѣтьми и даже родственниками. Иногда же, по дозволенію потворствующаго начальства, брали къ себѣ, если находилось мѣсто, на хлѣба, за выгодную плату, совершенно постороннихъ людей. Такимъ образомъ явились въ казармахъ старики и старухи, подъячіе и духовные, стрекулистъ, вдова пономариха, разнощикъ, и какой нибудь хворый, увѣчный или просто побирушка-нищій, аккуратно платящій за свой уголъ изъ грошей собираемаго днемъ подаянія… Попадался тутъ народъ и бѣглый, почти безъ роду и племени; жидъ, цыганъ, калмыченокъ, удравшій отъ побоевъ злющей барыни-прихотницы. Всѣ они, конечно, приходились на словахъ тетками, дядями и родственниками своихъ хозяевъ-солдатъ.
