— Нет, я не завистью к тебе томим,
Но переполнен счастьем твой напев, —
И внемлю, легкокрылая Дриада,
Мелодиям твоим,
Теснящимся средь буковых дерев,
Среди теней полуночного сада.
Мисс Шарп декламировала его, как будто адресовала его птицам по ту сторону окна, но также мне показалось, что обращалась она напрямую ко мне. Я чувствовала себя утомленной и запутавшейся на исходе дня. Благодаря её голосу, я отправилась за пределы усталости, нервного возбуждения и беспокойства, и взобралась на незримые крылья поэзии в ласковую ночь, наполненную боярышником, шиповником и фиалками. Когда она добралась до строк:
— Я в Смерть бывал мучительно влюблён,
Когда во мраке слушал это пенье…
Я почувствовала, что мои глаза полны слёз от мысли, что, возможно, моя мама, должно быть, чувствовала именно это, когда выпила последние капли настойки опия. Помимо всего, это заставило меня вспомнить, как прошлой ночью я прильнула к Дарклингу, пожелав, чтобы он унёс меня прочь. Было ли это чарами, которые они накладывают на людей? Вот так чувствовала себя Луиза Бекуит? Исчезла ли она со своим похитителем добровольно?
Я виновато мельком окинула взглядом комнату, надеясь, что никто не заметил моих эмоций, но все девушки заворожено глядели на мисс Шарп, словно учитель обращался непосредственно к каждой из них. И не только девушки. Натана с нами не было, но Руперт Беллоуз подошёл к двери библиотеки и прислонился к косяку, засунув руки в карманы своего помятого твидового пиджака, откинул назад голову и закрыл глаза. Он не был похож на мужчину, который совсем недавно читал нам лекцию о злых деяниях фейри. Он производил впечатление мужчины, который хотел верить, что в мире всё ещё существовала красота.
В классе был ещё один слушатель. Мисс Кори — библиотекарь, в той же самой шляпке и вуали, которые были на ней прошлым вечером на ужине, — сидела за одним из столов, заполняя карточки каталога. Когда мисс Шарп подошла к последнему куплету, в звоннице начали отбивать колокола, и я смогла увидеть, что под вуалью задвигались губы мисс Кори, выговаривая слова вместе с ней.
— Забвенный! Это слово ранит слух,
Как колокола глас тяжелозвонный.
Прощай! Перед тобой смолкает дух —
Воображенья гений окрылённый.
Прощай! Прощай! Напев твой так печален,
Он вдаль скользит — в молчание, в забвенье.
И за рекою падает в траву
Среди лесных прогалин, —
Что было это — сон иль наважденье?
Проснулся я — иль грежу наяву?
Когда она подошла к концу стихотворения, колокольный звон затих, не считая того призрачного эха седьмого колокола, звонившего в долине реки, подобно лоскуту сна наяву, в который мы провалились. Мисс Шарп повернулась к нам и откинулась назад, опершись об оконную раму.
— После того, что вы видели прошлой ночью — и всего, что вы слышали и видели сегодня, — она обменялась взглядом с библиотекарем, и я стала гадать, не размышляла ли она об образцах мисс Фрост, — надо полагать, сегодня вы задавались вопросом, бодрствуете вы или всё же ещё спите. Я бы хотела, чтобы вы запомнили, что мир красив, невзирая — а иногда и по причине — на весь в нём мрак, точно также как и белая камея гораздо красивее в чёрной, как смоль, оправе.
Я всполошилась от этого образа, напомнившего мне о том, что лицо Дарклинга выглядело подобно камеи, обрамлённой тёмнотой его крыльев. Неужели она тоже видела подобное этому лицо? Я была вырвана из этого мечтания прозвучавшим словом «задание» и потянулась за своей ручкой, чтобы записать без сомнений длинный список страниц, которые мы должны будем прочитать к завтрашнему уроку, но вместо этого она лишь сказала нам «совершите прогулку вдоль реки, понаблюдайте за закатом и напишите стих о том, что вы видите». Затем она распустила класс.
Когда мы тотчас не сдвинулись со своих мест — оставалось ещё три четверти отведённого часа на литературу — она сделала прогоняющий нас жест руками, как будто мы были стадом гусынь. В итоге мы все встали, чтобы пойти и выйти вон из класса, все девушки хранили молчание и оставили все свои мысли при себе. Я обернулась и увидела, что мисс Шарп подошла к столу библиотекаря и присела на его край. Она наклонилась, чтобы посмотреть на что-то в книге, которую держала библиотекарь, и когда склонилась ниже, её волосы выскользнули из шпилек и рассыпались золотым водопадом. Мисс Кори подняла голову и посмотрела вверх. Попав в луч света, её вуаль отбросила пёстрый узор на её лицо. Затем мисс Кори отвела вуаль в сторону, чтобы посмотреть на что-то в книге, которую открытой для неё держала мисс Шарп, и я увидела, что пестрота не была вызвана тенями от вуали, а это были отметки на её коже, сродни пятнам на шкуре оленя. Она что-то сказала и мисс Шарп, откинув назад голову, рассмеялась, смех был подобен песни соловья. Я повернулась, намерившись уйти — и едва не врезалась в Руперта Беллоуза.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ох, мисс… ну…
— Холл. Авалайн Холл.
— Само собой, — сказал он, посмотрев поверх моего плеча туда, где смеялась Вионетта Шарп. — Вы собираетесь писать стих у реки? Декламация мисс Шарп была очень… ну… вдохновляющей, не так ли?
— О, да, — согласилась я, — но… — я запнулась, посчитав, что неправильно будет критиковать своего учителя.
— Но что? — требовательно уточнил Беллоуз, внезапно он всё своё внимание сосредоточил на мне, а не на Вионетте Шарп. — Выскажитесь на чистоту, мисс Холл. Ничего иного кроме искренности я не ожидаю от своих учеников.
— Просто сейчас там будут десятки учениц, бродящих вдоль берега реки и пытающихся написать стих. Вряд ли это место будет уместным для написания стихотворения.
Некоторое время Руперт Беллоуз очень внимательно на меня смотрел, а затем откинул назад голову и рассмеялся.
— Боже милостивый, ты права. Мой тебе совет — найди своё собственное наводящее на раздумья место. Когда я был в Кембридже, у меня такое место было на плоскодонном ялике на реке Кам. Тебе надо иметь здесь место для себя, иначе ты сойдешь с ума, — он мельком взглянул на мисс Шарп, словно знал в чём таилось его собственное безумие.
— Спасибо, мистер Беллоуз, — сказала я, — думаю, я знаю где оно может быть.
Руперт Беллоуз послал мне рассеянную улыбку, но я знала, что он не услышал меня. Как и любовник в стихотворении, он всё ещё находился в своём собственном сне наяву.
* * *
Вместо того чтобы пойти на берег реки, я забралась на четвёртый этаж и выскользнула из здания через посадочное окно на мостик для прохода по крыше. Когда я сидела снаружи с Натаном, я заметила, что тут была лестница, ведущая на крышу. «Что может быть лучше для размышления, — подумала я, — чем место наверху среди голубей и дымоходов». Плоские крыши были моим убежищем в городе; они могли стать тем же и здесь. Но когда я забралась на вершину замка Блитвуда, я обнаружила, что крыша была не только в моём распоряжении. Мне придется делить её с Жилли.
Он сидел на стуле снаружи деревянного сарая, встроенного в угол башни с зубчатыми бойницами. «Соколиная клетка», — предположила я. Через открытую дверь я смогла разглядеть два ряда соколов и ястребов, сидевших на своих насестах, они повернули головы в мою сторону, когда я приблизилась. Движение породило звон, который исходил от колокольчиков, прикрепленных к их лапам. На каждую птицу был надет искусно продуманный капюшон с кисточкой, заставив их выглядеть похожими на дамочек в своих лучших чайных шляпках. Однако птица, сидевшая на облачённой в перчатку руке Жилли, совсем не была похожа на леди в чайной шляпке. Она была огромной, как минимум шестьдесят сантиметров высотой, едва ли не затмевая малые размеры Жилли, с пушистыми белыми и серебристыми перьями, с когтями длиной в мой безымянный палец, с широкой сердцевидной миной, и огромными жёлтыми глазами, которые следили за каждым моим движением. «Сипуха», — подумала я, узнав её благодаря Одюбоновскиой гравюре, которую я однажды видела в библиотеке Астора.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
