Рейтинговые книги
Читем онлайн Перед бурей - Виктор Чернов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 97

Оставаясь в пределах {178} Центрального Комитета со своими умеренными взглядами то и дело в меньшинстве - часто даже совершенно одиноким - он, однако, не пытался хотя сколько-нибудь приблизить свои взгляды к партийной "равнодействующей"; напротив, всякое новое событие было для него поводом упрямо утверждать, что он один против всех был прав.

При первой встрече Азеф, обыкновенно, производил неблагоприятное, даже отталкивающее впечатление своей чрезвычайно некрасивой наружностью, деловой сухостью обращения, манерой говорить отрывисто, как будто нехотя роняя слова. И, тем не менее, яркие качества его практического ума при более долгом знакомстве постоянно приводили к тому же самому: к выводу, что за невзрачной, грубой оболочкой кроется крупная революционная сила. Мало того: среди работавших с ним террористов многие были убеждены, что и натура у него скрытная, сдержанная, но по существу отзывчивая и нежная... Только эта нежность представлялась такой же неуклюжей, как физически неуклюжей была вся его фигура.

И Азеф вел себя соответственно этой репутации. Бывали, например, и такие сцены: после какого-нибудь общего разговора или дебатов в небольшой компании, подойдет к товарищу, особенно горячо и прочувствованно защищавшему свое мнение, молча поцелует его и быстро отойдет... Или - человеку, невредимо вернувшемуся с удачного террористического акта, наедине бросается целовать руки...

М. Р. Гоц был свидетелем, как во время рассказа одного бежавшего с Сахалина политического о наказании его розгами, Азеф истерически разрыдался...

Другой аналогичный случай произошел, когда Азефу дали письмо, из которого он ошибочно заключил, что должна провалиться организация, налаженная им для покушения на Плеве. Эти случаи, казалось, свидетельствовали, насколько ложно первое впечатление о видимой "толстокожести" Азефа, под которою на деле, как под маской, скрывается чувствительная душа. Такому выводу соответствовали, казалось, даже мелочи: хотя бы, например то, что Азеф, всегда такой спокойный, сдержанный, холодно-насмешливый, часто веселый, - во сне производил чрезвычайно тягостное, незабываемое впечатление.

Ночами он так тяжко и протяжно стонал, что мороз подирал по коже; не раз он этим возбуждал тревогу товарищей, думавших, что ему {179} дурно, что он болен...

Но - характерная черта: даже и здесь он не выдавал себя; никогда не говорил во сне; иногда вырывалось у него начало какого-нибудь слова, но тотчас же он подавлял его, стиснув зубы, и оканчивал только продолжительным стоном и жутким скрежетом зубов. Товарищи думали, что в этом сказывается тяжесть пережитого им страданья об ушедших туда, откуда нет возврата, близких людях, может быть, психологический надлом человека, вечно ходящего под виселицею, вечно рискующего своей и чужой жизнью, вечно вынужденного думать о необходимости и всё-таки тяжком пролитии крови... И бережнее, любовнее, внимательнее настраивались к человеку, с которым вначале связывало их только дело.

Азеф, как верховный руководитель Боевой Организации после Гершуни в глазах рядовых членов этой организации был естественным носителем ее традиций и принципов. Среди них создалась такая вера в него, что когда он однажды заявил, что снимет с себя ответственное руководство организацией, - все наличные члены, тогда около двадцати пяти человек, объявили, что не могут продолжать работы без "Ивана Николаевича" и также уходят... Более того, когда позже члены Ц.К. представили ряду ближайших работников свои данные, обличающие сношения Азефа с полицией, многие отказывались верить очевидности, говоря: "Если Иван Николаевич провокатор, то кому же после этого верить? И как после этого жить?".

И вот, этот человек, казавшийся столь многим образцом энергии, настойчивости и спокойного, не рисующегося мужества, образцом невзрачного на вид, но несравненного по внутренней ценности практического работника, человека "не слов, а дела", - оказался несравненным, еще небывалым в истории провокатором...

И в течение долгих лет он жил двойной жизнью. Он делил с революционерами их жизнь, полную тревог, опасностей и глубоких, трагических переживаний. Он принимал последнее прости людей, идущих на смерть. Он принимал излияния нежнейших, чутких и чувствительных, словно эолова арфа, душ, - как душа Каляева.

Он вращался, вместе с тем, и в обществе старейших, опытнейших партийных работников - в одном Центральном Комитете вместе с ним пребывало в разное время свыше тридцати человек. И в {180} то же время он жил жизнью матерого "секретного сотрудника" департамента полиции: вел сношения с "в приказе поседелыми" мастерами сыска, торговался с ними за сдельную плату, хлопотал о повышении месячного оклада, расценивая различные жизни, торговал ими оптом и в розницу... В полиции он был ценнейшим, наиболее бережно охраняемым от всяких случайностей сотрудником.

В революции он завоевал себе положение, напоминавшее положение Желябова и Гершуни. Долгие годы он черпал в одном месте деньги, источник земных материальных благ, в другом - славу, уважение, любовь - невесомые блага, удовлетворяющие самолюбие и властолюбие. Долгие годы с необыкновенной выдержкой он балансировал на туго натянутом канате над зияющей внизу пропастью. Что за психологическая загадка этот человек? Оказывается, он продал свою душу издавна, еще зеленым юнцом. Сын бедного еврея-ремесленника, портного в Ростове, выросший в нищете, привязанный к семье, к родным, он выбивается в люди сам и становится опорою своих близких, пользуясь всеми доступными ему средствами.

Грошевое на первых порах полицейское вознаграждение в его положении целое богатство. Проходят годы, и полицейские деньги - а, может быть, и рекомендации - делают знавшего голод и лишения Азефа инженером-электротехником с хорошим заработком, с постепенно растущим "дополнительным доходом" в полиции, с которой он отныне связан такими узами, освободиться от которых - и при желании - трудно. Здесь коготок увяз - всей птичке пропасть.

В 1902 году Азеф начинает свою деятельность в гораздо более широком масштабе, в объединенной партии социалистов-революционеров. В это время за ним числилось уже около десяти лет неразоблаченного двойного существования - в революционных кружках и в полиции. Нетрудно представить себе, какой неизгладимый отпечаток должно было это наложить на всю психологию человека, как должно было притворство и лицемерие всосаться в плоть и кровь, как искусство играть роль должно было превратиться в привычку, во вторую натуру.

В объединенной партии с.-р. Азеф выступает уже фигурою целостной и законченной. Всё время он остается одним и тем же, ровным, неизменным, верным себе - в предательской роли по отношению к другим. Десять лет пребывания в заграничных студенческих {181} кружках выдвигают Азефа. Правда, его больше уважают, чем ему симпатизируют. Но он познает сладость общественного признания. Всё это резко контрастирует с тем несколько презрительным отношением к пока еще мелкому сотруднику да еще еврею, которое он должен замечать среди полицейских сфер. Там - царство антисемитизма.

В опубликованном Ц.К-том секретном "руководстве по охранной службе" значится, что лицо еврейского происхождения допускается к провокаторской роли (где нужна продажность) и не допускается к роли филера (от которого требуется правдивость, усердие, верность присяге и целый реестр разных похвальных качеств). Его самолюбию приходится претерпеть здесь не мало щелчков.

И не тот ли факт, что Плеве - оплот антисемитизма, отец еврейских погромов, хотя отчасти движет им впоследствии, при настойчивой работе против последнего? Или просто обман настолько въелся в его натуру, что он физически не может не обманывать всякого, с кем имеет дело, даже своих собственных патронов, вытащивших его из нищеты, - деятелей департамента полиции?

Азеф приехал заграницу со всеми связями и полномочиями, принятыми им от ожидавших ареста деятелей Северного союза с.-р., так же, как Гершуни - со всеми данными от южных, поволжских и примыкавших к ним групп; они, от имени уже объединенной партии, включая в состав ее Гоца, меня и др., и образовали заграничную редакцию "Революционной России". Они были тем русским "революционным центром", к которому примкнули жившие в это время заграницей идеологи; они поставили этих идеологов в связь с практическими работниками в России...

Азеф заграницей, в обстановке строжайшей конспирации включает в свою организацию Егора Сазонова; видится с ним сначала в Женеве, где занимается вопросом о динамитной технике, затем в Париже, где выдает Сазонову паспорт. После этого он выезжает в Россию, где начинается дело против Плеве, в котором Сазонову уже определена роль. Что сообщает он полиции? "Он ездил в это время в Уфу, имел там свидание с братом Сазонова, Изотом, сообщил о том, что тот имеет сведения о своем брате Егоре, бежавшем из тюрьмы и готовящем нечто важное". Хорошо придумано.

1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 97
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Перед бурей - Виктор Чернов бесплатно.
Похожие на Перед бурей - Виктор Чернов книги

Оставить комментарий