Пан насмешливо шепнул Игорю:
— Чувствуешь, что в лагерной библиотечке есть книги Дюма?
Предположение, что Полковник вырыл подземный или «подговенный», как выразился Пан, ход, заставило кодлу броситься к туалету всей толпой, толкая и мешая друг другу, они выскочили наружу.
Пан и Игорь присоединились к ним скорее из стадного чувства, когда оно подавляет индивидуальность и превращает в члена коллектива или стада, и ты делаешь не то, что хочешь, мыслишь не так, как мыслишь, а только так, как делают все.
Игорь выскочил последним, а потому и заметил притаившегося за открытой дверью Горбаня. Тот выглядел уже не торжествующим, а страшно напуганным и жалким, растерянным донельзя.
Но Игорю некогда было обращать внимание на его душевное состояние. Его влекла толпа искать несуществующий подземный или «подговенный» ход.
На полпути Игоря остановил страшный, дикий вопль первых из кодлы, ворвавшихся в туалет.
Он опасливо остановился, поначалу не решаясь проследовать дальше. Но затем ему стало стыдно за приступ трусости, охвативший его, и он заторопился к остальным.
Но то, что он увидел в туалете, вызвало у него такой приступ тошноты, что он не удержался и выпростал содержимое желудка.
Хорошо еще, что успел отбежать чуть в сторону и метко попал в маленькую ямку рядом с туалетом, можно было скрыть следы, засыпав их пылью.
Страшная слабость настолько охватила Игоря, что ноги задрожали мелкой и противной дрожью.
Полковник, Лом и Боров были убиты с такой изощренной жестокостью, что Игорь не мог и предполагать о существовании подобного: обезглавленные, они сидели на полу туалета, опираясь спинами в приступочку, на верхней доске которой были вырезаны небольшие дырки над выгребной ямой, а сами головы были аккуратно вставлены в эти небольшие дырки над выгребной ямой. И у каждой головы изо рта торчал половой член, а расстегнутые и окровавленные ширинки рабочих брюк красноречиво свидетельствовали, где они были взяты.
Удивленное выражение всех трех лиц свидетельствовало о том, что смерть застала их всех врасплох.
Да что Игорь? Случайный человек, попавший в «переплет», оказавшийся сначала в тюрьме, а затем в колонии из-за желания скрыть участие Лены в уголовном деле, он не привык к таким картинам.
Но кодла Полковника сама прошла суровую школу жизни с самого детства. Кровью и смертями ее было не запугать. Но и они были потрясены столь ужасным концом своего предводителя и двух своих товарищей.
— Кто их? — растерянно спросил молодой и гоношистый вор, по кличке Пархатый, названный так то ли из-за шелудивой башки, с которой беспрестанно сыпалась крупная перхоть, то ли из-за происхождения, из-за пятой графы в паспорте.
Кодла растерянно молчала, переводя друг на друга ошеломленные взгляды. Никто не мог даже предположить, что уголовного авторитета, одного из «хозяев» «черной» зоны, могут столь зверским способом отправить на тот свет.
Молчал даже старый опытный «вор в законе», показавший свои хорошие знания «Графа Монте-Кристо» Александра Дюма, когда поправил молодого вора, сказав, что граф Монте-Кристо покинул тюремный замок Иф, заняв место покойника-аббата Фариа. Он и предвидеть не мог, что его слова столь зловещим образом оправдаются.
Игоря поразило, что ни один из них не заподозрил Горбаня, хотя Игорь сразу же вспомнил, как Горбань дважды покидал Барак. Да и торчащие изо рта уголовников отрезанные половые члены ясно показывали, что это — месть «опущенного».
— Надо в «крикушник» сообщить! — высказал кто-то предположение.
— Будут они искать, как бы не так! — злобно огрызнулся Пархатый. — Давай, у Студента спросим? Студент, можешь раскрыть это преступление?
— В моем положении только преступления раскрывать! — с трудом ответил Игорь.
Его все еще мутило, и позывы к рвоте не прекращались. А уйти в барак гордость не позволяла, мол, чем других слабее.
— А «хозяин» колонии заинтересован? — спросил его старый вор по кличке Ступа, производной от фамилии Ступнев. — ты у него там шустришь, тебе и карты в руки. Покажи, что не даром народный хлеб ел и четыре года штаны протирал в институте.
— Если вы хотите, чтобы следствие прошло успешно, то ничего здесь не трогайте и сообщите в «крикушник», — посоветовал Игорь.
Слова Васильева как-то успокоили воров, и они, закрыв дверь туалета, оставили возле нее двух сторожей покрепче, приказав глаз не спускать с трупов и смотреть в оба за всем, что происходит вокруг.
В каждом бараке существовала маленькая комнатенка начальника отряда, где стоял местный телефон, напрямую соединявший начальника отряда с дежурным по колонии, сидевшим в «крикушнике», в административном корпусе.
Кодла гурьбой насела на шныря, имевшего ключ от комнатенки, в которой кроме стола и пары стульев, не было ничего ценного, требуя открыть комнатенку и сообщить дежурному о совершенных в туалете убийствах.
Шнырь был так потрясен сообщением, что, хотя ему было категорически запрещено открывать комнатенку, так как начальник отряда, очевидно, боялся, что ее могут заминировать, он тут же открыл дверь. Не понимал, служивый, что была бы мина, взорвала бы забор, а то и весь «крикушник» разом.
Шнырь набрался мужества, справедливо считая, что чрезвычайное происшествие спишет ему нарушение установленных правил, и позвонил дежурному, коротко сообщив ему о тройном убийстве в их отряде.
Дежурный обомлел, как и полагается при всяком чрезвычайном происшествии, и растерялся: никого из высокого начальства не было, а самому принимать ответственное решение ему не хотелось по шкурным соображениям, не так решишь, потом на тебя же все и свалят.
— До утра подождать не может? — задал он свой сакраментальный вопрос.
Впрочем, это был популярный для всей страны вопрос, жизненная философия, когда все всем «до лампочки», а неприятные дела надо постараться оттянуть как можно дальше. Почему и о Чернобыльской трагедии сообщили только через несколько дней.
— Трупы-то потерпят, — пошутил с испугу шнырь, — а вот следствие может столкнуться с тем, что следы преступления исчезнут.
— Куда? — резонно спросил дежурный.
— В никуда! — так же резонно заметил шнырь. — Пока туалет охраняют зеки, но на ночь они отправятся спать.
— И что, по-твоему? — возмутился дежурный, который уже принял стакан водки, плотно закусил и хорошо себя чувствовал до этого нежелательного звонка. — Теперь я их должен сменить и караулить всю ночь трупы?
— Вам виднее! — стушевался сразу шнырь. — «Что, мне больше всех надо?» — подумал он.
— Ладно! — принял решение дежурный офицер. — Пусть еще подежурят часок, а я за это время свяжусь с «хозяином», пусть сам решает.
Он дал отбой, а шнырь вернулся к ожидавшим его подручным Полковника, осиротевшим без своего хозяина, и доложил все как есть.
— Час подождать можно! — решил Ступа. — Что час, когда у них по десять лет впереди. По «червонцу» у каждого.
— Людей им надо подбросить! — высказался Пархатый.
— Вот ты и пойдешь! — предложил ему Ступа.
— Да я ему лишь на зубок! — завозмущался Пархатый. — Ежели он Лома и Борова завалил, двух таких тузов…
— То «шестерку» он одной левой? — рассмеялся Костыль.
— Ты, Костыль, не лезь в наши дела! — осадил Коростылева Ступа.
Игорь посмотрел в сторону Горбаня и поразился: тот спал безмятежным сном и улыбался по-детски, издали было видать его улыбку.
Один из караульных, войдя в барак, со злобой пнул спящего Горбаня так, что тот заверещал во сне и проснулся. Долго и недоуменно смотрел он вслед прошедшему мимо подручному убитого Полковника. А затем встал, надел штаны и вышел из барака.
— Ты почему с шухера слинял? — строго спросил его Ступа.
— Не лезь, Ступа, в авторитеты! — оборвал старого вора караульный. — Еще неизвестно, кого Батя назовет на место Полковника.
— Кто такой Батя? — тихо поинтересовался у Пана Игорь.
— «Зону» держит! — ответил Пан мгновенно. — Уполномоченный братвы в «зоне», — добавил он.
Игорь уже знал, что братва и на воле не упускает из виду «зоны», где и готовятся кадры для уголовного мира. Связи с «зоной» были отработаны веками, сравнительно быстро передавались приказы о расправах и о поощрениях, о приеме новых членов в ряды уголовной братии и об отношениях с официальным начальством. Авторитеты тоже назначались извне, а не выбирались на демократической основе.
Но Ступа был не из тех, кого можно было осадить.
— Тебя кодла поставила на шухер, и ты без позволения линять оттудова не имел никакого морального права.
Кодла одобрительно загудела, показывая караульному, что никто из кодлы не собирается его сменять, дураков нет стоять в темноте и трястись от страха.
— А сколько это мы должны там торчать? — возразил караульный.
