— Я устала, у меня болят ноги, мне хочется пить, — скороговоркой проговорила она, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание. — Пить… Хочу пить!
— Приподними голову, милая, — няня приложила к ее рту стакан с кисло-сладкой жидкостью. Она сделала два глотка и опять нырнула в снежную завесу, пройдя сквозь которую, вновь очутилась в том странном доме.
Шагнула к Чубчику и выбила книгу из его рук. Полезла на стремянку к Майе.
— А, это вы, — медленно, словно возвращаясь издалека, девушка спустилась вниз. — Что-нибудь выбрали?
— Нет, и ничего не хочу, — сердито сказала она. — Зачем вы здесь, такая молодая, такая милая? Уверена, это необычная библиотека, мне здесь не по себе.
Губы девушки дрогнули. Казалось, она вот-вот расплачется.
— Меня предали, — сказала она.
— Как?
— А вот так. Как предают природу, когда жгут траву или срубают дерево. Потому и зарылась в книги.
— Ясно. Пылкая любовь, разочарование, обман. Ах, девонька, чепуха все это. Еще всякое будет, только послушай, уйдем отсюда.
— А вы почитайте что-нибудь, ну хоть вот это. — Майя сняла с полки книгу в кожаном переплете.
— Не хочу!
Но Майя насильно вложила книгу ей в руки, и она невольно присела на стул — таким тяжелым оказался фолиант.
О чем она читала? И вообще, что с ней было, как только взяла книгу в руки? Здесь связь обрывалась. Пришла в себя от того, что кто-то упорно теребил ее за плечо. Подняла от книги глаза и увидела Майю.
— Как по-вашему, сколько времени вы читали? — девушка улыбалась, вид у нее был очень довольный.
— Минут пять, не больше, — неуверенно ответила она.
— Ровно сутки.
— Не может быть! — она вскочила — Чубчик! Где Чубчик?
— Тес, он читает, — Майя приложила палец к губам.
Чубчик сидел за стеллажами, лицо его было неузнаваемо отрешенным. Она подскочила к нему и схватила за руку:
— Бежим!
— Куда? Куда же вы? — заметалась Майя.
— И тебе надо бежать, немедленно!
Она сорвала задвижку, вытолкнула Чубчика на крыльцо. Мальчик еще не пришел в себя и послушно подчинился ей.
Лихорадочно пошарила глазами по талому снегу, смешанному с землей. Вот. Битая черепица. Бесстыдно задрала подол, насобирала с него черепков Обошла вокруг дома один раз, другой, потом прицелилась и бросила черепицу в окно. Она ходила и швыряла черепицу во все окна, а Чубчик послушно шел следом и повторял ее движения.
— Что вы делаете? Ах, что вы делаете! — металась выскочившая за ними Майя.
— Выходите, или я вас подожгу, забросаю черепками и известкой, открою, где вы прячетесь, и вас все равно найдут! — кричала она под звон бьющихся стекол. — Вам никогда не повезет, если будете отсиживаться в этой кротовой норе и не протянете руки к удаче! Пусть даже бьют по этим рукам!
Дом испуганно молчал. Но вот двери отворились, и его жильцы один за другим, как из осажденной крепости, стали выходить наружу. Впереди шла старушка со спицами, выставленными вперед, как рапиры. За ней следовал чертежник и все остальные. Шествие замыкал детина с татуировкой. Едва он последним сошел с крыльца, как к дому подкатили «жигули» и вышел верзила в зеркальных очках. Увидев его, она схватила за руку Чубчика и потянула за собой к мотоциклу. Стоп. Мотоцикл? Откуда он?
И все же отчетливо видит, как подбежала с Чубчиком к мотоциклу, но верзила схватил мальчишку за руку и потащил в машину.
Потом была погоня, она мчалась за «жигулями» по центру, но машина каким-то образом вскоре очутилась позади нее, и возле универмага ее мотоцикл был сбит.
Из всех виденных мною хобби твое — самое безжалостное. В каком, отчаянии, должно быть, замирают ветви можжевеловых деревьев, когда ты с пилкой приближаешься к ним. Рраз, рраз — и дерево ампутировано, зияет открытой раной. Ради чего? Чтобы праздно любоваться диковинным рисунком среза и вдыхать терпкий, очень стойкий можжевеловый аромат? Долго, с десяток лет длится умирание маленьких брусочков на твоем столе.
По кольцам на срезах ищу сорок пятый год — ученые говорят, что в ту минуту, когда на Хиросиму сбросили атомную бомбу, деревья всего мира отметили радиацию, изменив цвет колец. На твоих срезах все круги одинаковы, деревья послевоенные. Быть может, мои ровесники.
Не броди по лесу с пилой. Чего доброго, он зарегистрирует в своей родословной и этот факт.
Какой странный ты написал пейзаж. Резко-синяя гладь моря, пальмы, кипарисы сменяются выжженной солнцем равниной с хаотичными нагромождениями скал на горизонте. Пышность Южнобережья и первозданность восточного Крыма, пушкинская «очей отрада» и волошинская суровая Киммерия.
Пейзаж притягивает и пугает. Если долго смотреть на него, кажется, будто там, среди пальм и кипарисов, маячит мой силуэт, а справа, в острых обломках скал, проглядывает неправильный профиль Ее. Что это?
Она долго пыталась вспомнить, когда же был Новый год? Вроде бы до происшествия с «жигулями». Но ведь тот большой снегопад шел как раз в праздник, а до этого не было ни мороза, ни снега. Неужто все пригрезилось?..
Новый год совпадал с ее днем рождения. И было хорошо от мысли, что ее незнакомцы, поднимая бокалы в честь праздника, сами того не ведая, отметят и ее торжество.
От Сашеньки давно не было вестей. Позвонил бы хоть, поинтересовался, как сыновья, внук. Может, заболел? Или не хочет выходить из своего нового молодого круга, где меньше печалей и потерь?
Как всегда, перед праздником оказалось много забот. Она села на мотоцикл.
Снежные звезды плавно опускались на деревья, дома, тротуары, сверкали на стеклах окон, крышах автомобилей, впархивали в открытые форточки. В этот южный город они прилетали не часто, поэтому им были рады. Их ловили в ладони, пробовали на язык.
На одной из главных улиц заметила в праздничной толпе красную «буратинку» с большим помпоном. Затормозила. Привыкла тормозить на красный свет. Нырнула в толпу и за руку вытащила из ее водоворота девочку лет шести. Девочка плакала. Крупные капли скатывались с ресниц на розовые от мороза щеки. Оказалось, у нее пропал кот. Камышовый, разновидность рыси. Огромный, теплый, коричневый. Самый красивый, самый умный, самый ласковый. Ни у кого в городе не было такого. Еще утром она угощала его свежей рыбой и журила за то, что разбил цветочную вазу. А пришла из детсада и увидела тюфячок Камыша пуст.
Сотни каблуков вдавливали снежные звезды в асфальт, но ей казалось, что если она будет внимательна, то разгадает на их искореженной поверхности следы толстых сильных лап.
Девочкино горе было так знакомо и близко, что она еле сдержала улыбку.
— От меня тоже сбежал кот, его звали Профессор, — сказала она. — Но ты не плачь. Твой должен вернуться. Он наверняка вернется, это лишь под конец жизни все уходит. А сейчас едем со мной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
