я расспрашивал его не только для того, чтобы побольше узнать о Джессике и потрафить хозяину – человеку с широкими скулами и седой косой на голове.
Бизон Серебристый ответил мне в том смысле, что кто же из стоящих этнографов не знает сахалинских гиляев. Он так сказал – гиляев… Ведь даже главный философ коммунистов Маркс Карл в одной из своих работ писал о нивхах…
Я был нокаутирован вторично. Неужели даже Карл Маркс, написавший толстую книгу «Капитал», знал гиляков?! Делать ему что ли было нечего, кроме как изучать нивхов?!
Бизон ошибался слегка. О нивхах, оказалось, писал Энгельс, ссылаясь на исследования Штернберга. Позже я проверил. Работа Энгельса о групповых браках нивхов (он называл их монголоидами с Сахалина) была опубликована в 1893 году.
Между тем нас пригласили за стол, отобедать. Или отужинать?
Меня посадили между Бизоном и Джессикой.
Кажется, мы с ней действительно были готовы лезть под стол. Нам мешал совершить безрассудство только старый Бизон.
Он встал и произнес речь. Простая речь хозяина о том, какой нас, русских гостей-реформаторов, ждет специальный обед! Оказывается, самолет, который встречал Серебристый со своей женой Джессикой, доставил откуда-то издалека продукт, из которого и приготовили обед. Сейчас нам его принесут специально обученные официанты.
Может, он сказал как-то по-другому. Скажем, не «специально обученные», а какие-то еще – отдрессированные, подготовленные. В общем, даже не совсем официанты, а чуть ли не шоумены.
Вошло не менее трех десятков официантов. По количеству гостей, сидящих за огромным овальным столом. Все они были в белых перчатках и с такими же белыми галстуками-бабочками на шее. Я сам видел в иллюминатор яхты, как их привезли на пристань. Официанты выскакивали из автобуса рядами. Такие ресторанные коммандос. Только одетые не в камуфляж, а в цилиндры и смокинги.
Сначала они прорвались на кухню нашего корабля. А потом заскользили по коридорам. На лицах их не было масок. В руках держали не автоматы, а серебряные блюда, бликовавшие в свете ламп, укрытые такими же серебряными крышками. Все было похоже на американский мюзикл. Играла музыка. По команде режиссера – руководил, конечно, сам хозяин-миллионер – блюда поставили перед каждым из гостей, и по команде же «Р-р-раз!» крышки синхронно сняли. Гости дружно захлопали в ладоши и закричали. В первый раз тогда я услышал знаменитый американский вопль «Вау!» Не думаю, что он похож на боевой клич ирокезов или команчей. Прошло совсем немного времени, и сигнал «вау!» стал опознавательным знаком нового явления на просторах моей родины. Очень быстро американское словечко «вау» вытеснило русское «ура!». Оно обозначало радость и восторг. Гламур и тусовка, пришедшие на смену развитого социализма, поглощали русские города и веси. Вместо «ура» или «ой, как здорово!» все кричали «вау!» Только Черномырдин с Ельциным не кричали… Они понимали: не все в России «вау».
Но вернемся на яхту миллионера.
Приготовленное блюдо пахло знакомо. Я глянул на огромную тарелку, стоящую передо мной. На тарелке лежали два аккуратно обжаренных ломтика красной рыбы – кеты, и четыре картофелины, присыпанные зеленым луком! Бизон Серебристый торжественно объявил, что лосось был специально выловлен то ли в океане, то ли в реках Канады – тут я слегка не понял нашу переводчицу, и доставлен «Боингом» на их озеро. В специальных же емкостях. То есть его привезли живым и сварили пятнадцать минут назад. И поджарили. Ради высоких гостей из России. Цены такому лососю нет!
Вот на что намекал богатый человек с берегов Миссури.
Джессика глядела на меня темными глазами.
Я в восхищении развел руками. Слов нет!
Разумеется, я слегка лукавил. Никакой принципиальной разницы между пафосным американо-канадским лососем и обыкновенной едой в нашей русско-гиляцкой деревне Иннокентьевке я не заметил. Еда, как вы помните, называлась по-простому «рыбой-с-картошкой». Единственное – наши куски кеты были несравнимо краснее и гораздо больше розовых американских кусочков.
Я вспомнил про деда Митяя Исаева и про то, как он накормил меня рыбой с картошкой, перед тем как посвятить в историю нижнеамурского рода. И про семью Фунтиков, призывающих на помощь к себе в пещеру морского духа – шаманку по имени Фыйлюк, я тоже вспомнил.
Забавная, оказалось, женщина.
Эпилог
Джессика позвала меня на верхнюю палубу судна.
Дело в том, что яхта, по программе, уходила на вечернюю прогулку по озеру. В Северной Дакоте у них много озер. И Джессика сама захотела показать мне, как будут отдавать швартовы и как нужно стоять у штурвала, чтобы точно выйти из гавани на простор. Ее Бизон о чем-то увлеченно спорил с моим именитым коллегой. Кажется, о Раисе Горбачевой.
В капитанской рубке было еще темно. Прерывистые вспышки далеких огней, больше похожие на всполохи, очертили ночную линию горизонта. Из темной рубки незнакомый мне горизонт был хорошо виден. Он дрожал и слегка качался в моих глазах. Может, от выпитого. Или – от близости Джессики?
Джессика встала у штурвала. Я подошел сзади. Так, что ее черные волосы коснулись моего лица. Мое бесконечное уважение к стареющим индейцам из племени дакота-сиу, равно, как и к ирокезам, команчам и к их далеким братьям – нивхам с Нижнего Амура, боролось во мне с закипающей страстью захватчика, доставшейся мне в наследство, может быть, от самого адмирала Невельского. А может, и от моего отца. Не успевшего, как известно, состариться капитана. Великолепно танцующего чечетку. На стон.
Я не собирался разочаровывать прекрасную американку. И я, конечно, всегда помнил про то, что отец говорил мне про белые подворотнички и про опрятную обувь настоящего моряка. Насколько я помнил, вопрос там заключался не только в порядке одежды. В частности – ее и моей.
Но и в чистоте наших помыслов тоже.
Не говоря уже о поступках.
Ступени лестницы, ведущей в рубку, заскрипели. Совсем не трудно было догадаться, что Серебристый Бизон беспокоился о своем присутствии в полутемной рубке. Не исключаю того, что он тоже восхищался горизонтом.
Все-таки он был настоящим капитаном. Он не стал нас тревожить и предоставил право выбора самим. Громким голосом он отдавал нужные распоряжения.
Зажглись огни. Сотни огней на всем корабле.
Они отдавали золотистым цветом и, разумеется, бликовали на загорелых плечах моей спутницы. Я сжал пальцы Джессики, лежащие на штурвале.
Яхта уплывала. В нежно-фиолетовую ночь.
Я давно понял, что настоящая мечта – почти всегда недосягаема. Как горизонт.
Если она настоящая мечта. Но от своей недостижимости она не становится менее желанной.
Как женщина по имени Джессика у штурвала Золотого Жука. Или Серебристого Бизона.
Впрочем, последнее название корабля в данном случае не имело никакого значения. Назовите его, как вам больше нравится.
31 декабря 2008 г. Грас, Австрия
От автора
Вторая часть повести «Жук золотой» не является документальным описанием. Я могу ошибаться, путать даты и нарушать хронологию, что-то видеть под другим углом
