Я рассказал, что попросил Вас помочь с составлением его жизнеописания. Он пришел в полный восторг и сказал, что писать о нем только Мо Янь и подходит. Я спросил почему, и он ответил: «Потому что мы с Мо Янем одного поля ягода, как говорится, барсуки с одного холма». Я стал возражать: «Наставник Мо Янь весьма популярный сейчас молодой писатель. Как ты, карлик, смеешь ставить себя на одну доску с ним?» «Когда я говорю, что мы одного поля ягода, я воздаю ему величайшую похвалу, — презрительно усмехнулся он. — Знаешь, сколько людей мечтали бы быть со мной одного поля ягодой, да кишка тонка!»
Надеюсь, у Вас, наставник, иной взгляд на вещи. В наше время все идет кувырком. Даже телеведущая, которая тут у нас в Цзюго слывет первой красавицей, переспала с ним, так что, как видите, способностей ему не занимать. У него есть деньги, но нет славы; у Вас есть слава, но нет денег: как раз дополняете друг друга. Вам, наставник, не стоит изображать из себя человека возвышенного, просто заключите с ним небольшую сделку. Он уверяет, если составите его жизнеописание, в обиде не будете. Наставник, ученик призывает Вас ухватиться за это дело обеими руками. Во-первых, заработаете несколько десятков тысяч юаней да и «ситуацию бедности и отсталости измените».[140] Тем более, что Юй Ичи — личность необычная, да и у Вас к нему немалый интерес. И росточком-то этот уродец лишь один чи с небольшим, а вот на тебе — клянется, что «оприходует всех красоток в Цзюго», и ведь вправду чуть ли не всех оприходовал. В этом есть что-то безгранично мистическое, заставляющее задуматься. А учитывая Ваш, наставник, огромный, как море, и своеобычный литературный талант, Ваш стиль, «Жизнеописание Юй Ичи» безусловно может стать бессмертным произведением. Юй Ичи говорит, что если Вы не против написать его жизнеописание, приезжайте в Цзюго, он готов предоставить все удобства, проживание в высококлассном отеле по Вашему выбору, божественные напитки, какие только душа пожелает, изысканнейшие деликатесы на Ваш выбор, фирменные сигареты на Ваш вкус, чай знаменитых сортов по Вашему предпочтению. Он даже тайком шепнул, что если у Вас есть склонности к чему-то еще, он постарается полностью их удовлетворить. Наставник, если Вы считаете, что беседовать для сбора материала для Вас слишком утомительно, я, Ваш ученик, возьму этот труд на себя. Такого замечательного предложения днем с огнем не сыщешь, даже не раздумывайте, наставник, прошу Вас.
Чтобы еще больше поднять Вашу активность, наставник, и убедить, что Юй Ичи действительно подходящий материал в классическом понимании этого слова, я специально написал рассказ в духе «литературы факта» под названием «Герой в пол-аршина» и представляю его на Ваш суд. Если решите приехать в Цзюго писать жизнеописание, то никому этот рассказ передавать не надо. Вы оказали мне столько благодеяний, а мне и отблагодарить-то Вас нечем. Пусть это сочинение будет моим ничтожным подарком!
Желаю творческих успехов! Ваш ученик Ли Идоу
3Уважаемый Идоу!
Твое письмо и рассказ в духе «литературы факта» «Герой в пол-аршина» получил.
Письмо оказалось очень откровенным, я восхищен, поэтому тебе особенно беспокоиться не стоит. С ответом я немного припоздал, потому что был в отлучке. О твоих рассказах пока новостей нет, надеюсь, ты запасешься терпением и подождешь еще.
«Дракон и феникс являют добрый знак» всего лишь кулинарное блюдо без каких-либо классовых атрибутов, и более того — оно не имеет никакого отношения к вопросу либерализации. Поэтому не надо ни убирать его из «Ослиной улицы», ни тем более изымать из меню ресторана «Пол-аршина». Вдруг я когда-нибудь наведаюсь в Цзюго и захочу попробовать этот известный во всем мире деликатес… Кроме того, пищевая ценность этих вещей настолько высока, что просто жалко и глупо не есть их. А если уж есть, то, наверное, «Дракон и феникс являют добрый знак» — наиболее цивилизованный способ приготовить их. Кроме того, даже если ты попытаешься изъять его из меню, управляющий Юй вряд ли на это пойдет.
Личность этого Юй Ичи вызывает у меня все больший интерес. В принципе я согласен составить его жизнеописание. Что касается вознаграждения, пускай он назначит его сам. Даст много — хорошо, даст мало — тоже хорошо, не даст ничего — и не надо. Меня тянет составить его жизнеописание совсем не из-за денег, а из-за его удивительного жизненного опыта. Такое ощущение, что этот Юй Ичи — душа вашего Цзюго, что этот полуангел-полудемон воплощает собой дух эпохи. Возможно, раскрыв духовный мир этого человека, я внесу заметный вклад в литературу. Можешь передать все это господину Ичи, чтобы он знал об этой предвзятой оценке его личности.
Говорить комплименты по поводу великого произведения «Герой в пол-аршина» даже язык не поворачивается. Ты называешь его рассказом в духе «литературы факта», а по-моему, это составленная из разрозненных кусков мешанина, точь-в-точь как ассорти из ослятины в ресторане «Пол-аршина». Тут и твое письмо ко мне, и «Записи о странных делах в Цзюго», и Юй Ичи несет всякую ахинею. Такой полет фантазии, что просто никакого удержу. Несколько лет назад меня критиковали за невоздержанность, но по сравнению с тобой я человек даже слишком сдержанный. Мы живем в эпоху строгих норм, это касается и литературного дела. Поэтому посылать твою рукопись в «Гражданскую литературу» даже не собираюсь — бесполезно это, оставлю ее на время у себя. Поеду вот в Цзюго и верну. К твоему материалу я еще обращусь, спасибо за заботу.
Вот еще что: нет ли у тебя там экземпляра «Записей о странных делах в Цзюго»? Если да, прошу срочно прислать мне почитать. Если боишься, что потеряется, сделай для меня ксерокопию. Деньги на копирование могу прислать.
Почтительно желаю мира и покоя. Мо Янь
4 «Герой в пол-аршина»«Присаживайся, кандидат, поговорим по душам», — радушно и в то же время с какой-то хитринкой сказал он мне, усевшись на корточках в это свое кожаное вращающееся кресло. Выражение его лица и интонация подобны облакам на заре — яркие и непредсказуемо переменчивые. Он походил на жуткого злого духа, наподобие описываемых в романах уся невероятно гнусных и порочных громил. Охваченный страхом, я сидел напротив, вжавшись в роскошный диван. «Ну и когда, подлец ты этакий, ты успел снюхаться с этим вонючим паршивцем Мо Янем и стать своим?» — насмешливо осведомился он. «Он мой наставник, — прощебетал я, словно кормящая птенцов золотистая ласточка (хотя никого не кормил, а лишь оправдывался). — У нас с ним литературные связи. Мы пока не встречались, о чем я искренне сожалею». «Вообще-то фамилия этого паршивца не Мо, — с хитрым видом хихикнул он. — Его настоящая фамилия Гуань.[141] Называет себя потомком Гуань Чжуна[142] в семьдесят восьмом поколении, а на самом деле это полная чушь, никаким боком он к нему не подходит. Теперь, поди ж ты, писателем заделался. Хвастовство одно. Корчит из себя нечто необычайное… Мне-то все его художества в прошлом доподлинно известны». «Откуда ты можешь знать, что было у наставника в прошлом?» — поразился я. «Как говорится, не хочешь, чтобы об этом узнали, — не делай, — сказал он. — Этот паршивец с малолетства отличался, и всё не лучшим образом. В шесть лет поджег склад производственной бригады. В девять запал на учительницу по фамилии Мэн, крутился у ее задницы с утра до вечера, просто проходу не давал. В одиннадцать его поймали, когда он таскал помидоры, и изрядно поколотили. В тринадцать попался на воровстве редьки, и его заставили просить прощения перед портретом дорогого Председателя Мао в присутствии более двух сотен работников. У этого паршивца неплохая память, рассказывает как по писаному, вот он и потешал народ так, что все со смеху покатывались, а когда пришел домой, отец ему такую порку задал, что вся задница вспухла». «Да как ты смеешь унижать моего уважаемого наставника!» — громко запротестовал я. «Унижать? Да он сам про это в своих сочинениях пишет! — ехидно усмехнулся он. — И пусть эта дрянь составляет мое жизнеописание, он для этого подходит как никто другой. Лишь с таким порочным талантом можно разобраться с таким порочным героем, как я. Напиши и скажи, чтобы быстрее приезжал в Цзюго. Уж я-то приму его как следует», — добавил он, стукнув себя кулаком в грудь. Замолчав, он с такой энергией раскрутился в своем кожаном суперкресле, что оно завертелось, как ветряк. Передо мной мелькали то его лицо, то затылок. Лицо, затылок, лицо, затылок. Исполненное вероломства лицо, круглый затылок тыковкой, в котором полно всяких знаний. Крутясь, он поднимался все выше и выше.
«Господин Ичи, я уже наставнику Мо отписал, но ответа не получил, — сказал я. — Боюсь, вряд ли он захочет составлять ваше жизнеописание». «Не волнуйся, захочет, — презрительно хмыкнул он. — Во-первых, этот мерзавец охоч до женщин, во-вторых, курит и пьет, в-третьих, ему вечно не хватает денег, а в-четвертых, он обожает собирать сведения о всякой нечисти, необыкновенных событиях и историях, чтобы украшать свои сочинения. Так что приедет. Сдается мне, в целом свете никто не понимает его лучше, чем я».
