— Блеклые Берега, — в третий раз произнес человек.
И на глазах всей таверны Фафхрд с Мышеловом поднялись и, не попрощавшись ни словом, ни жестом, направились к низкой дубовой двери. Подвернувшийся под руку стражник лишь ругнулся, когда Фафхрд слепо отбросил его с пути. Немногие смешки и вопросы тут же умолкли — Мышелов не выигрывал, так что все заметили в поступках обоих нечто странное и непривычное. Бледнолицего в черной одежде никто не заметил. Дверь отворилась. Сухо рыдал ветер, что-то гулко хлопало… должно быть, навес над входом. Пыль ручейком скользнула вдоль порога. И за Фафхрдом и Серым Мышеловом захлопнулась дверь.
Никто не видел, как шли они к громадным каменным пристаням, что тянутся от одного края Ланхмара до другого вдоль всего восточного берега реки Хлул. Никто не видел, как отчаливал от пристани оснащенный на севере шлюп Фафхрда под красными парусами, как скользил он по течению, уносящему корабли к шквалистому Внутреннему Морю. Ночь была темной, и горожане сидели по домам. Но на следующий день в городе не оказалось ни обоих приятелей, ни шлюпа с экипажем из четверых минголов, пленников-рабов, поклявшихся служить друзьям до самой смерти, — Фафхрд и Мышелов привели их из неудавшегося похода в Запретный Город Черных Идолов.
А через пару недель в Ланхмар от Края Земли, крошечной гавани, самой дальней на западе, что лежит почти у Внешнего Моря, по которому корабли не ходят, донесся слух: в городок прибыл шлюп северной оснастки, принял громадный запас пищи и воды, непомерный для экипажа из шестерых человек: мрачного рыжеволосого варвара-северянина, молчаливого, сумрачного вида невысокого мужчины в серых одеждах и четверых коренастых крепких и черноволосых минголов. После недолгой стоянки шлюп исчез в лучах заката. Жители Края Земли следили за красным парусом до наступления ночи, качая головами от удивления, — суденышко двигалось невероятно быстро. История эта разошлась по Ланхмару, одни тоже качали головами, другие многозначительно припоминали странное поведение друзей в ночь их исчезновения. И когда недели стали месяцами, а месяцы поползли один за другим, многие стали считать Фафхрда и Серого Мышелова покойниками.
А потом объявился Уурф-мингол и рассказал портовикам Ланхмара любопытную историю. В достоверности ее не было твердой уверенности. Хотя Уурф довольно правильно выговаривал мягкие слова ланхмарской речи, он оставался для всех чужаком, и, когда он отбыл восвояси, никто не мог поручиться, что именно он-то и был в той четверке минголов, что отправились с двумя друзьями в шлюпе северной оснастки. Более того, история его не давала ответа на кое-какие беспокоящие всех вопросы, потому многие и сомневались в ее правдивости.
— Они обезумели, — рассказывал Уурф, — или их прокляли, эту пару: и длинного и короткого. Я заподозрил это еще под стенами Запретного Города, когда они пощадили нас. А тут они взяли курс на запад и все плыли, плыли, плыли, не беря парусов, на рифы, не меняя курса, и Звезда Ледяных Полей все оставалась по правую руку, — и я уверился в этом. Они почти не говорили, почти не спали и не смеялись. О’ла, их прокляли! Нас четверых — Тиивса, Ларлта, Оувенайиса и меня — они словно не замечали, но и не обижали. У нас ведь были с собой амулеты против злой магии. Но мы поклялись быть рабами до смерти, ведь мы — люди Запретного Города и мы не бунтовали.
Мы плыли много дней. Сперва море было пустым и спокойным, только очень маленьким, оно словно подгибалось и на юг, и на север, и на жуткий запад, как будто заканчивалось в часе пути под парусами, а затем стало таким же и за спиною, на востоке. Но громадная ладонь северянина, словно проклятье, лежала на рукояти руля, а сменявшая ее небольшая рука Серого была не мягче. Мы четверо сидели на палубе — работы с парусами было немного — и метали кости с утра до ночи, играли на одежду и амулеты, не будь мы рабами — прозакладывали бы свои шкуры и кости.
Чтобы уследить за днями, я обвязал нитку вокруг своего большого пальца и каждый день переносил ее на следующий палец, и с мизинца правой руки она перекочевала на левый мизинец, а потом и на левый большой палец. Тогда я одел ее Тиивсу на большой палец правой руки, а когда она переместилась на его левый большой палец, он передал ее Ларлту. Так считали мы дни и следили за ними. И с каждым днем пустело небо, а море съеживалось, наконец стало казаться, что море кончается в полете стрелы и с носа, и с кормы, и с бортов. Тиивс заявил, что мы попали на зачарованный плес, что нас по воздуху уносит к красной звезде, называемой Адом. Должно быть, Тиивс был прав. Вода не может так далеко простираться на запад. Я пересекал и Внутреннее Море, и Море Чудовищ… Я знаю, о чем говорю.
И когда нитка перешла на левый безымянный палец Ларлта, великий шторм обрушился на нас с юго-запада. Он все крепчал и крепчал целых три дня; вокруг вздымались бурлящие валы, выше мачт возносились их гребни, покрытые пеной. Люди не видели еще таких волн и не должны их видеть — не для нас они сотворены, не для наших морей. И там я еще раз убедился, что прокляты господа наши. Они словно не замечали шторма, если ураган брал на рифы обрывки красных парусов. Они не видели, как Тиивса смыло за борт. Не видели, что судно полузатоплено и до планшира наполнено пеной, что наши черпаки увенчаны ею словно кружки пива. Мокрые до нитки, они замерли на корме, вцепившись в рулевое весло, и правили прямо вперед, словно повинуясь приказам лишь тех, кого слышат завороженные. О’ла! Их прокляли! Но какой-то злобный демон, должно быть, хранил еще их жизни для своих темных дел. Как иначе могли мы уцелеть в таком шторме?
Ведь когда нитка оказалась на левом большом пальце Ларлта, на смену высящимся крутым волнам и студенистой пене пришли отлогие черные водяные холмы, ветер лишь рябил их поверхность, но более не пенил ее. Когда наступил рассвет и мы впервые увидели эту воду, Оувенайис крикнул, что волшебство гонит нас по морю черного песка, а Ларлт стал уверять, что шторм занес нас в океан сернистой нефти, — говорят, он кроется под землей, а Ларлт видел черные пузырящиеся озера на Крайнем Востоке. А я вспомнил, что говорил Тиивс и подумал: не занес ли ветер клочок воды с нами через воздух в иной океан, что лежит на поверхности иного мира. Но заслышав такие речи, Серый перегнулся за борт, зачерпнул ведро воды и окатил нас, так что мы теперь знали: корабль наш в воде, и вода вокруг солона, где бы ни было это море.
И тогда он велел нам починить паруса и привести шлюп в порядок. К полудню мы летели на запад еще быстрее, чем в бурю, — такими длинными были водяные холмы и так быстро неслись они вперед, что за день мы одолевали лишь пять или шесть этих отлогих гор. Клянусь Черными Идолами, ох и длинны же были они!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
