нет — лучше сине-серый газовый шарф, подаренный Пирогом…
нет — лучше желто-оранжевый газовый шарф, подаренный Шалимаром…
Нет, пусть все-таки будет арафатка. Елизавета, презрев угрозу смерти, ползет навстречу локомотиву, стараясь предупредить машинис… Стоп, а почему, собственно, ползет? Она бежит. Бежит! Елизавета, презрев угрозу смерти, бежит навстречу локомотиву с запредельной антилопьей скоростью 60 кмчас, стараясь предупредить машиниста и размахивая, как больная, арафаткой. Но, не рассчитав силы, на ходу врезается в состав и сталкивает его с рельсов к ебеней матери…
Три ха-ха!
Гы-гы!
Она совсем не это имела в виду. Но по-любому, железнодорожная катастрофа все-таки тухляк. Народищу там полно: не только ТТ в роскошном пульмановском вагоне, но и бандиты стоп-менеджерами в спальных, помощники прокуроров в купейных, и студенты с фермерами в плацкартных. Как ТТ поймет, что Елизавета совершила свой беспримерный подвиг для нее, а не для кого-нибудь другого? И вдруг она вообще не ездит в поездах, а предпочитает самолеты?
Еще можно спасти ТТ от медведя-шатуна, распоясавшегося льва, двух голодных леопардов, трех голодных крокодилов (Елизавета выбегает наперерез подлым тварям, потрясая бумерангом, двустволкой, трубкой для метания отравленных шипов и автоматом «узи»). Но как подтащить к зверям-людоедам саму потенциальную жертву? Непонятно. Она же не дура, залезать к ним в пасть!
Она — не дура. А Елизавета — дура конченая.
Дура, а не пожарник, не охотник, не спасатель Малибу. Единственное, что она в состоянии сделать, — героически измерить давление у ТТ и посчитать ей пульс. Героически закапать ей глаза глазными каплями. Героически приготовить для нее отвар из корней солодки на водяной бане.
И на этом можно закрывать тему с чудесным спасением и волшебной дружбой. Счастье было ярким, но недолгим, как выражается Праматерь.
В ТТ, как и в Праматери Всего Сущего, нуждается целая прорва людей. И сосредотачиваться на ком-то одном у них не хватит ни времени, ни сил. И обижаться тут нечего.
Елизавета не обижается.
Тем более что от привычки считать своими друзьями лишь Пирога с Шалимаром пора избавляться. Не так давно у нее появился еще один друг. Вернее, он существовал в Елизаветиной жизни и раньше. Но не в качестве друга, а в качестве клубка не очень-то крепких, блеклых ниток, в которых то и дело запутывались самые разные Елизаветины чувства — жалость, раздражение, презрение, ненависть. Теперь все это ушло, осталось — не жалость даже — сожаление, что все обстоит именно так. Что нитки истончились, то и дело рвутся, распадаются на волокна прямо в руках и исчезают бесследно. О том, что в скором времени исчезнет сам клубок, Елизавета даже думать себе запретила.
Пусть все идет, как идет. Будем решать проблемы по мере их поступления.
Когда все это началось? Когда Илья впервые назвал ее Онокуни.
Это было не самое подходящее время для начала. Елизавета находилась тогда в раскаленной безводной пустыне Карлушиной смерти. Посреди арктических льдов Карлушиной смерти. В тени и на солнце Карлушиной смерти. Она не стала взрослее — ведь взрослый человек, даже понимая страшную несправедливость ухода родного существа, не обвиняет в этом все остальные существа, неродные. А Елизавета обвиняла. Это было сродни приступам странной жестокой болезни — она накатывала внезапно, в самых неподходящих местах. Добро бы только на улице, наполненной незнакомыми людьми, когда каждый первый казался Елизавете менее достойным жизни и солнечного света, чем Карлуша. Но это несколько раз случилось в тот момент, когда она была у стариков. И только невероятным усилием воли ей удалось сдержаться, не обрушить на их старческие головы весь гнев и всю ярость.
С Ильей сдержаться не удалось.
Это произошло на десятый день после похорон.
А до этого был девятый, и Елизавете страшно хотелось провести его хоть с кем-то, помянуть Карлушу не в одиночестве. Вариант Коки-Лёкиного присутствия она малодушно отвергла, несмотря на его гобой, на «опустела без тебя Земля». Был сильный расчет на Праматерь, но Праматерь оказалась страшно и уважительно занята. Сначала она телефонировала Елизавете, что с самого утра бегает по делам Аркадия Сигизмундовича (надо же его пристраивать, в конце концов!), затем у нее образовалось еще несколько текущих и совершенно неотложных дел, но к вечеру… К вечеру она обязательно постарается заскочить хотя бы на полчасика. Вечером случилось незапланированное несчастье со скандалисткой Лялей. Она упала и не смогла подняться. Старухи тоже не смогли ее поднять и в панике позвонили Праматери. Та вызвала «скорую», и «скорая» констатировала у бывшей проводницы кровоизлияние в мозг. Инсульт, коротко сообщила Праматерь, приехать никак не получится, извини.
Это ты извини.
Весь вечер Елизавета думала: как же случилось, что Карлуша, такой обаятельный, такой выдающийся и неординарный человек, не оставил после себя скорбящих друзей, учеников и последователей? А оставил одну, весьма сомнительного качества, дочь, которая не в состоянии даже устроить для него приличный день поминовения. Час поминовения, минуту?
Нет-нет, это несправедливо по отношению к Карлу Эдуардовичу Гейнзе. И дела вовсе не так мрачны, как ей кажется. Наверняка в большом городе найдется несколько человек, которые вспомнят о нем с доброй улыбкой, с поцокиванием языка: «Э-эх, знавал я одного парня, Карла Гейнзе! Это, я вам скажу, был потрясающий человеческий экземпляр. Ну и корки он отмачивал — кино и немцы!» И пусть они вспомнят о Карлуше не сегодня, а через месяц или год, или вчера, третьего дня, десятилетие назад, — но все же вспомнят. Возможно, их будет не несколько человек, а несколько десятков или сотня. И в каждом из этих ста случаев Карлуша будет оживать, браться за свой «WELTMEISTER», браться за бутылку водки, ворчать, капризничать, дуться, отпускать шуточки, играть в лотерею, справляться с ролью отца, справляться с ролью маленького потешного немца, мечтать о Германии и о многом другом, что делает его Карлушей — никем иным.
И где сейчас старина Карл Гейнзе? Жив ли, курилка? Должно быть, все с ним в порядке. Он-то собирался жить вечно!..
Что ж, пусть так и думают. Елизавета не станет никого разочаровывать.
В общем, ей удалось переступить через девятый день и даже закончить его на достаточно светлой минорной ноте. А потом наступил день десятый, в котором все пошло наперекосяк. С самого утра, когда Елизавета отправилась в поход за мобильным телефоном.
Мобильник и до этого был Елизаветиной идеей fix, но воплотить ее в действительность не представлялось возможным из-за Карлуши. И все разговоры о том, что связь нужна ей по работе, что человек без сотового просто-напросто оказывается выключенным из жизни, проходили в пользу бедных. Карлуша был глух как к Елизаветиным мольбам, так и к хитрым ее уловкам типа: а давай купим сразу два мобильника — тебе и мне, и постоянно будем звонить друг другу, и знать, кто где находится. Разве это не здорово?
Ничего здорового в ситуации с двумя мобильниками Карлуша не видел, наоборот — их появление послужило бы предвестником холеры, бубонной чумы, Апокалипсиса хотя бы в одной, отдельно взятой семье. «Вот помру, — торжественно объявлял Карлуша. — Тогда покупай хоть десять телефонов. Но пока я жив, этой гадости в нашем доме не будет». Елизавета вздыхала, пробовала огрызаться и взывать к Карлушиному здравому смыслу, один раз даже пустила слезу — все было напрасно. И она смирилась, как мирилась всегда со всеми чудачествами Карлуши, со всеми коленцами, которые он выкидывал. Единственное, что она могла себе безбоязненно позволить, — недолгое зависание в салонах сотовой связи, у витрин с самыми что ни на есть распоследними модификациями аппаратов, чего только в них нет, просто уму непостижимо!.. Зависание оканчивалось ровно в тот момент, когда к Елизавете подваливал менеджер с приклеенной к зубам улыбкой и преувеличенно бодрым голосом говорил:
— Интересует какая-то конкретная модель? Показать что-нибудь?
— Нет-нет… Я просто смотрю… — лепетала в ответ Елизавета.
И, сгорбившись и шаркая ногами, стремительно покидала салон, прекрасно зная, что менеджерова улыбка, оттолкнувшись от зубов и сделав кульбит, тут же превратится в гримасу: и ты туда же, толстая жаба, телефон тебе подавай. Ходит тут понапрасну, волнует Вселенную и персонал!..
Теперь Карлуши нет, и никто не может запретить ей осуществить хотя бы одну свою мечту.
Именно с таким настроением Елизавета вышла из дому, имея в кошельке пять с половиной тысяч рублей. И четкое представление о том, что конкретно ей нужно. Не самая дорогая модель, по и не дешевая. С фотокамерой и полифоническим звуком. И это не все. После того, как телефон будет куплей, начнется самая волнующая часть сегодняшней акции. Она отправится в ближайший к салону пункт по закачке в мобильники всякой милой чепухи: мелодий, рингтонов и java-игр. Java-игры не слишком-то интересуют Елизавету, рингтоны и мелодии куда важнее. Наверняка в списке обнаружится несколько песен ТТ, она выберет именно их — и парни, сидящие на закачке, посмотрят на Елизавету с большим уважением.
