— Да, да, пусть сам черт заступается за нее, но она будет моею! — воскликнул Доннершварц. — А теперь я на самом деле пойду, — добавил он, уже дрожа от страха.
Предшествуемый оруженосцем с факелом, он ушел. Гримм с Павлом и двумя подкупленными злодеями остались одни.
— Ну, а мы что? Улепетнем тоже отсюда? — заговорил Гримм, когда звуки шпор умолкли вдали.
— Скоро утро… несподручно… Да еще вот что мне сомнительно: куда девались мои земляки? Я знаю Чурчилу как самого себя: он не убежит, разве что в другом месте рыскает за добычею, — отвечал Павел.
— А нам что до них? Этого чугунного рыцаря Доннершварца заведем в глушь, а там…
Гримм сделал выразительный жест рукою.
— Нет, пусть они уберутся завтра, а мы разгромим кладовые и отправимся в надежное местечко… Ведь мы с тобой одной шерсти, небось, уживемся везде…
— А эту полуживую девчонку похороним здесь! Я не намерен делать угодное Доннершварцу.
— И теперь же! Неужели же дожидаться ее смерти? Может, она еще и за горами…
— А у вас за плечами! — крикнул Иван Пропалый и бросился на них.
Дружинники последовали за ним.
Павел ускользнул, воспользовавшись суматохой.
Гримм пырнул ножом одного русского, но сам пал под узловатым кистенем Пропалого. Двое других тоже были убиты.
Побоище кончилось, и все умыслы злодеев рассеялись прахом.
— Куда же девался этот искариотский Павел? — спросил один из дружинников, отирая свой окровавленный меч.
— Поищем и его, но прежде надобно сделать расправу с этой падалью! — отвечал Пропалый, указывая на мертвых и шевельнувшегося посреди них Гримма.
— А, прикинулся! А кажись, удар был верен, без промаха! Чу, отдыхает, силится сказать что-то! — промолвил другой дружинник, наблюдая Гриммом.
— Возьмите вот тут… у меня за поясом все, что найдете, — прерывистым голосом заговорил последний, — только не добивайте меня!
— Эк, что сморозил! Да мы и без того оберем тебя, — заметил Иван, обыскивая его, и, нащупав в указанном месте большую кису, вытащил ее и радостно воскликнул: — Правда, эта собака стоит того, чтобы задать ему светлую смерть!
В эту минуту Эмма очнулась, приподнялась на кровати и смотрела на всех мутными, но не испуганными глазами.
Иван Пропалый подошел к ней и помог ей встать.
Она продолжала обводить всех диким взглядом.
— Наконец я умерла! — заговорила она слабым голосом. — Гритлих, ты взял меня к себе! Как я рада! Как мне хорошо теперь! Что жить без жизни. Да где же ты? О, дай мне полюбоваться на тебя…
Она протягивала руки в пространство.
— Нет, ты не умерла, ты жива, красная девица. Мы вырвали тебя у смерти. Вот твои вороги, — сказал Пропалый.
Эмма взглянула бессмысленным взглядом на трупы.
— А они давно уже умерли? Вместе со мной? Это вы, батюшка? Теперь мы не расстанемся с Гритлихом!
— Да она полоумная, брось ее, что проку возиться с ней! — закричали Ивану товарищи.
— Нет, возьмем ее с собой из этой преисподней. Тут побыть, так и мы заблажим. Давайте-ка на ее место этого старого Кощея! — сказал Иван.
Гримма потащили на кровать.
Он всеми силами выбивался из рук несших его, но видя, что усилия тщетны, закричал что есть силы, зовя кого-нибудь на помощь.
— Захмелел, горлопятина! Погоди, скоро не так запоешь! — говорил Пропалый, укладывая его и связывая своим кушаком.
Дружинники натаскали обломки скамеек, древков от валявшихся в подземельи копий и, навалив их кучею под постель, зажгли факелом.
Гримм продолжал изрыгать ругательства, но скоро затих, охваченный дымом и пламенем.
— Собаке — собачья и смерть! Но куда девался окаянный Павел? — заметил Иван.
— Черт в зубах унес! — отвечали ему товарищи, освещая впереди и около себя все места и неся на руках слабую, безмолвную Эмму.
Они обыскали все обширное подземелье и, бросив поиски, поднялись через другую лестницу в необитаемую часть замка.
XXIII
Пожар
В этой необитаемой части замка Гельмст стены обвивали полуувядшие плющи, высовываясь наружу из полуразрушенных окон; совы и филины летали на просторе и, натыкаясь на огонь факела, который принесли с собой из подземелья русские дружинники, чуть не гасили его и в испуге шлепались на землю.
Эмму положили на пол. Воздух освежил ее. Она стала дышать ровнее и свободнее.
Иван Пропалый, невзирая на сильный холод, окутал ее своим зипуном и, сам не зная, что с нею делать, куда ее девать и куда самим деваться, согласился с прочими, что пора действовать.
Они начали подставлять факел к рваным обоям; последние быстро вспыхивали, но вскоре гасли, шипя от сырости.
Видя, что это не действует, дружинники стали собирать горючий материал и, наконец, достигли того, что пламя охватило всю комнату.
— Пора! Чу! петухи перекликаются. Чай, теперь давно за полночь? Наши продрогнут от холода и заждутся. Пожалуй, еще за упокой поминать начнут, подумав, что мы погрязли в этой западне по самые уши, — заметил Иван, подпаливая последнюю стену.
Все работали усердно, кто шапкой, кто чем попало, раздувая огонь, и скоро пламя широкими языками начало выбиваться из окон.
— Авось, теперь не погаснет огонь. Он прожорлив; как разбежится, так не уймешь, начнет метаться во все стороны: любо-дорого смотреть, — слышались замечания дружинников.
— Однако, братцы, горячо оставаться в этой жаровне. Выберемся-ка лучше на приволье.
— Братцы, что мучить девицу-то? Кинем ее лучше в середину. Не успеет и пикнуть, как уж ни одной косточки в ней не останется, — предложил один из дружинников, указывая на лежащую в полузабытьи Эмму.
— Нет, не тронь, она и так обижена! — сказал Иван. — Душа безвинная восплачется на нас, так Бог накажет.
Еще раз посмотрели они на всепожирающее пламя, длинными языками лезшее вверх по стенам, вышли на волю другим выходом и вскоре по уцелевшей полуразвалившейся лестнице спустились вниз.
Эмма, после их ухода, от действия свежего воздуха ожила, и, как была, в зипуне Пропалого, быстро убежала по стене замка, видимо, сама не зная куда.
Спустившись на двор замка, дружинники натолкнулись на груду изувеченных тел. По одежде и оружию они узнали в мертвецах своих земляков.
«Так вот они, пленники, захваченные ими, о которых говорил вчера рейтар, при въезде в ворота замка!» — подумали русские молодцы.
Распаленные гневом и жаждою мщения, они начали с своей стороны дикую расправу над встречными-поперечными: как звери, зарыскали они по двору и по замку и рубили сонных служителей.
Задумчиво всю ночь расхаживал Бернгард по стенам замка. В его душе боролись между собой противоположные чувства: то он хотел покинуть зверский замок, где нимало не уважается рыцарское достоинство, то жадно стремился мыслью скорее сесть на коня и мчаться на русских, чтобы кровью их залить и погасить пламя своего сердца и отомстить за своих.
Вдруг стены и весь замок мгновенно осветились. Огонь, пробившись сквозь ветхую западную башню, засверкал на зубцах ее и далеко отбросил от себя яркое зарево.
Бернгард испугался за фон-Ферзена и бросился скорей будить служителей, но нашел их перерезанными, между тем как из соседних комнат до него доносился беспечный храп и носовой свист спящих рыцарей.
— Пожар, пожар! — закричал он изо всей силы.
— Измена! Русские в замке! — крикнул в ответ ему неизвестный, бежавший прямо на него.
Бернгард узнал в нем того русского пленника, которого накануне велел повесить Гримму.
— Я вижу кто… — грозно встретил его Бернгард, одной рукой схватил его за шиворот, а другой приставил меч к его груди. — Кайся, сколько вас здесь и где твои сообщники, тогда я одним ударом покончу с тобой, а иначе — ты умрешь мучительною смертью.
— Заклинаю вас, благородный рыцарь, увериться в моей преданности к вам! Не теряйте времени, спешите на ту сторону замка, к воротам: там русские в одежде рейтаров Доннершварца. Я узнал их, они как-то прокрались в замок, перебили многих, сбили замки с конюшен, разогнали лошадей ваших и…
— Верны ли слова твои?..
— Да возьмите меня с собой!
Оба они растолкали кого могли из спящих, стремглав побежали в указанное Павлом место, хлопая дверьми, звуча оружием и неистово крича:
— Пожар, пожар! Русские!
«Пожар! Русские!» — грозным эхо пронеслось по замку.
Проснувшиеся и оставшиеся в живых рейтары и служители бросились во внутренние апартаменты замка, где сладким сном покоились непобедимые рыцари.
— Вставайте! Пожар! — кричали они им.
— Где? — спрашивали, лениво потягиваясь, рыцари.
— На западной части башни!
— О, до нас еще далеко, — беспечно решили они и перевернулись на другой бок.
— Да ведь русские в замке!
— В чьем?
