Через два дня они прибыли в Архангельск. Вендель все еще лежал на койке. Он не мог пошевелиться. Члены команды стояли вокруг него и слушали его горячечный бред. Они переглядывались и удивлялись…
На суше он был доставлен в небольшой трактир в порту, где принимали гостей. Здесь было убого, но туда привели лекаря, который осмотрел Венделя. Покончив с обследованием, лекарь долго смотрел на Венделя. Но он ничего не сказал, он просто ушел. Вместо этого через некоторое время пришли двое других мужчин. У них была типично русская внешность — круглые головы и крупные черты лица. Они хотели знать, откуда он родом. Вендель объяснил, что он долго жил у юраков-самоедов.
Нет, нет, они хотели знать, где его родина.
— Санкт-Петербург, — ответил он, потому что это было самое близкое место, откуда он мог попасть в Швецию через русскую территорию. Ему очень хотелось, чтобы его туда послали. Один из мужчин присвистнул.
— Это не тот язык, на котором ты разговаривал в бреду на судне.
После испуга Вендель быстро пришел в себя.
— Да, это был, видимо, юракский язык.
— Мда, — скептически произнес мужчина. — Капитан говорил нечто другое. Он знает юраков из Нарьян Мара. Ты говорил не по-юракски. И каким образом такой светловолосый человек очутился в этом аду у Ледовитого океана?
— Это — длинная история, — пробормотал Вендель, не готовый сейчас к такому вопросу.
— Могу себе представить, — сказал другой человек. — А теперь я скажу тебе кое-что, мой мальчик! У нас здесь в Архангельске очень много военнопленных, работающих на нас. Шкипер со шхуны узнал твой язык. Он слышал, как говорят военнопленные. В бреду ты говорил по-шведски, молодой человек. Сейчас придут солдаты и заберут тебя. Тебе ведь есть что сказать, не так ли?
Вендель не мог вымолвить ни слова. Немного погодя пришли солдаты. Довольно грубо они швырнули шведа на носилки. Его отнесли в город в дом, напоминавший казарму. Его принесли в маленькую пустую комнату. Солдаты взяли большой ключ, закрыли за собой дверь, когда уходили, и Вендель слышал, как они повернули ключ снаружи.
Он был снова пленником. Пленником. Не то, чтобы он знал, как пробираться дальше. Но Архангельск был большим портовым городом, с международными связями. Возможно, он смог бы прокрасться на шхуну, отправлявшуюся на Запад. Возможно, он мог бы переправиться в Финляндию, находившуюся не так уж далеко. А Финляндия была, если еще не все изменилось в мире, шведской территорией. Но сейчас все это было недосягаемо. Его отчаяние было так велико, что он не мог даже плакать. Кто же это — он сам или судьба — напутал так с его жизнью? Позади у него было нерожденное дитя, о котором он так искренне желал узнать и позаботиться. В недосягаемой Швеции напрасно ждали его родители. А он сам лежал тут запертый, не имея возможности когда-либо отсюда уехать. Потому что его ноги были бессильны, мертвы, отморожены, так что он даже не решался на них посмотреть. Ему вновь припомнилась русская народная песня:
Здесь умру я, умру я,Похоронят меня. И никто не узнает,Где могилка моя.И никто не узнает,И никто не придет.Только раннею веснойСоловей пропоет.
Не то, чтобы в Архангельске не было соловьев… А, может быть, их можно было заменить воробьями? Вендель тихо засмеялся смехом приговоренного к смерти. Скоро смех перешел в рыдание, приносящее облегчение.
13
Мирный договор, заключенный в Ништаде в Финляндии в 1721 году, положил конец войне между Швецией и Россией. Карл XII умер незадолго до этого, пал под Фредриксхальдом при попытке захватить Норвегию. После того как он покинул Стокгольм в конце XVII века, он уже не вернулся в свою столицу. Во всяком случае, живым королем.
В следующем году после заключения мира, в 1722, Корфитц Бек и все его товарищи вернулись домой из Тобольска после тринадцати лет плена. Из-за этого произошло множество личных трагедий. Многие жены сочли своих мужей мертвыми и в конце концов снова вышли замуж. Когда муж вдруг появлялся на пороге дома, он приносил в дом горе. Дети от нового брака становились незаконнорожденными. Многие из вернувшихся домой мужчин, растерявшись, покончили с собой. В других случаях жены были верными и ждали, а мужья остались в России, женились там, чтобы уж никогда не вернуться домой.
Корфитц Бек и его супруга Мария появились в один прекрасный день в поместье Андрарум. Дом был заколочен и необитаем. За эти долгие годы супругам выпало немало страданий, они народили и потеряли детей. А сейчас никто их не ждал…
— Я этого не понимаю, — произнес Корфитц Бек. Ему скоро должно было исполниться сорок лет, и всевозможные напасти оставили след на его лице: — Здесь же кто-то должен быть. Отец?..
— Ты же знаешь, прошло много лет, — сказала Мария.
— Да, — он вздохнул. — Ну, во всяком случае, я должен сначала нанести визит.
— К… родителям Венделя?
— Да. Они, во всяком случае должны знать, что случилось с усадьбой.
И с Венделем.
Мария вложила свою руку в его ладонь. В этом решении были едины, ошибка была в равной степени как ее, так и его.
С тяжелым сердцем они пошли к усадьбе Грипа, находившейся неподалеку. Свой небольшой багаж они оставили у ворот усадьбы. Они приехали из страны на Востоке с пустыми руками, но с желанием начать все сначала.
Усадьба Грипа выглядела такой же красивой и ухоженной, как и прежде. Корфитц Бек осторожно постучал в дверь. Он всегда чувствовал известное уважение к строгому отцу Венделя.
Дверь открыла молодая крепкая женщина. С простым, но приятным лицом, голубыми глазами, смело смотревшими на них, и косами, падавшими ниже пояса. Корфитц представился и спросил, дома ли господин Грип.
— Вы можете поговорить с фру Кристиной, — сказала девушка.
Корфитц кивнул. Наконец-то знакомое ему имя. Кристина постарела. Невероятно. Особенно красивой она никогда не была, а сейчас ее волосы были снежно-белыми, и морщины стали заметнее. Однако она держалась прямо, стала тоньше и приобрела в своем горе определенную величавость.
Сначала она смотрела на них удивленно, словно видела кого-то, кого смутно узнавала, но не могла признать. Затем ее глаза расширились, а лицо осветилось улыбкой.
— Но господин Корфитц! Это же господин Корфитц! Такое счастье! О, добро пожаловать! А это?
— Моя супруга Мария. Фру Кристина, моя усадьба закрыта и заколочена. Что случилось? Мой отец?..
Она вытерла слезы на глазах, слезы радости. Затем серьезно взглянула на него.
— Ваш отец умер от чумы двенадцать лет тому назад. Мой муж Серен тоже.
— Больно это слышать, — сказал Корфитц, не подозревавший о том, что ему причинит такую боль то, что его отец не узнал, что он жив. И то, что он больше не увидит своего любимого отца… — Да, меня не было здесь пятнадцать лет. Тринадцать лет был в плену.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
