class="p1">— Я спрашиваю, что ты несёшь, дура? — повторяет Богдан и хватает меня за подбородок, повернув к себе.
Его пальцы крепко сжимают челюсти и делают мне больно. Хочу увернуться, но не могу — хватка слишком сильная.
В чёрных как ночь глазах плещется ярость и злость. Ноздри широко раздуваются, а из ушей разве что пар не валит. Богдан давит своей тяжелой аурой и заставляет ему подчиняться, но я держусь изо всех сил и смело удерживаю его взгляд.
— Прекрати меня обзывать! — отвечаю с вызовом. — Это не твой ребёнок, Богдан. Что из этих слов тебе не понятно?
Он резко отпускает меня и заводит двигатель. Бросает короткое: «Пристегнись» и изо всех сил давит на педаль газа. Такое ощущение, что домой мы добираемся за считанные минуты. Возможно потому, что Богдан гонит по загородной трассе на запредельной скорости.
Я открываю дверцу автомобиля и выхожу на улицу. Ноги подгибаются, а тело знобит. Оглядываюсь по сторонам и ощущаю как к глазам подбираются слёзы. Будучи наивной и влюбленной по уши девушкой, я мечтала, что в этом доме мы совьем крепкое семейное гнёздышко. В тени деревьев поставим детские качели, горку и песочницу, а по аллее из камня мы будем прогуливаться уютными вечерами и катить перед собой коляску, где будет мирно спать наш ребёнок. Вместо этого я приехала в этот дом только для того, чтобы собрать свои вещи и уехать отсюда навсегда.
— Завтра утром поедем сдавать тест на отцовство, — произносит Богдан, когда мы оказываемся в светлой прихожей.
— Я не буду делать тесты и с тобой никуда не поеду, — отвечаю спокойно. — Сейчас только вещи свои заберу…
— Нет, Анюта, ты сейчас заткнёшься, пойдешь в свою комнату и будешь делать то, что я тебе велю, — цедит сквозь зубы Богдан. — А вот если тест покажет, что это мой ребёнок, то ты свалишь из моей жизни только тогда, когда родишь. Одна.
Его слова заставляют меня оцепенеть от паники. Неужели он действительно выполнит то, что обещал? Отберёт у меня ребёнка?
— Не покажет, — произношу с трудом сдерживая эмоции. — Можешь спросить у кого угодно… Да даже у Карины! Я переспала со Славой сразу же после того, как была с тобой. И мы… мы планировали этого ребёнка.
Богдан хмыкает и смотрит на меня с явным презрением. Я отдаю себе полный отчёт в том, что теперь никогда не будет так как прежде. Я и сама этого не хочу.
Раньше я боялась потерять Богдана, а теперь осознаю, что нам с ним не по пути. Не хочу жить во всей этой грязи, в которую он меня окунул. Я ведь искреннее мечтала о том, что мы с ним построим крепкую семью.
Между нами сверкают молнии и кажется, что с минуты на минуту начнётся настоящая буря. У Богдана вовремя звонит телефон. Он достает его из кармана и хмурится, глядя на экран. Интересно, это по работе или очередная любовница? Хотя какое мне дело, если, между нами, всё кончено?
— Да, Вадим. Слушаю. Уже в городе? — разговаривает Богдан с невидимым собеседником. — Хорошо, скоро буду.
Он кладёт трубку и всё ещё продолжает прожигать меня взглядом.
— Мне нужно в город вернуться, а ты пока сиди здесь и жди меня.
— Не собираюсь! Я пакую свои вещи и переезжаю к Славе!
Уши горят от вранья, до которого я опустилась, но мне так сильно хочется, чтобы Богдан испытал ту самую боль, что и я!
— Тебя никто отсюда не выпустит. Сейчас же пришлю к дому охрану.
Валевский ругается сквозь зубы и с грохотом захлопывает дверь. Я закрываюсь у себя в комнате, достаю телефон и набираю сообщение Карине:
«Если Богдан спросит — я беременна от Славы».
«Что??», — тут же приходит ответ.
«Пожалуйста, сделай так как я прошу. Только ничего сейчас не спрашивай. Я позже всё объясню».
52
Богдан
Дорога до офиса Вадима проходит как в тумане. Я на автомате веду машину, а мысли заняты лишь этой маленькой дурочкой. Аней. Без преувеличения, меня словно обухом по голове огрели. Я ни хрена не понимаю. Эта голубоглазая невинная фея, которая обожала залезать ко мне на колени и тереться носом о щеку, и которая смотрела на меня полными восторга глазами, обжималась при мне с каким-то дрыщом и потом заявила, что отец ее ребенка он, а не я.
Просто в голове не укладывается. У нее даже взгляд в этот момент изменился, стал высокомерным и злорадным. Это я настолько идиот, что не замечал, как она долгое время водит меня за нос, прикидываясь невинной овечкой? Или это просто тщательно спланированный спектакль, чтобы заставить меня харкать кровью?
От злости и непонимания я ударяю ладонью по рулю. Ну как так? Я же на эту дурочку ставку сделал, ближе всех подпустил. Что-то она во мне такое расшевелила, отчего для нее лучше быть хотелось, звезды с неба к ее ногам бросать. Потому что казалось, что на других матерых баб, продающих себя за цацки и тряпки, Анюта моя не похожа. Юная, неиспорченная, ребенка моего носит.
От собственного идиотизма хочется заржать. Столько всего в жизни перевидал: и женщин, и друзей продажных, и то, как брат на брата войной идет за кусок пожирнее. Сам от ментов в лесах прятался и со стволом под подушкой спал, потому что в тюрьму и на тот свет не хотелось. Думал, ничем меня уже нельзя удивить. Подстава пришла откуда не ждал… Дюймовочка. Дура малолетняя. Неужели не понимает, что за предательство я ее уничтожу? Я и за меньшее людям жизни ломал, а тут она меня по самому больному саданула. Я же ее тылом своим считал. Думал, какое бы дерьмо не происходило, дома есть она — мягкая, нежная и верная. Я, Богдан Валевский, женский треп о ползунках слушал, вместо того чтобы спать завалиться или с Серегой в клубе виски глушить. Все ради нее, чтобы улыбалась чаще.
В груди больно жжет. Мне хочется потереть ее ладонью, чтобы избавиться от этого ощущения. Я вспоминаю кукольное лицо Ани с фарфоровой кожей и пухлыми губами. Мне моментально хочется сжать его в ладонях и сильно сдавить. Чтобы ей, дряни, стало настолько же хреново, как и мне. Соврала она или нет — в обоих случаях ей нет прощения. Предательства и лжи я не прощаю никому.
А если не соврала?
Стискиваю зубы. Что, если ребенок и правда
