не от меня? Боль в груди усиливается. С мыслью о будущем отцовстве я прожил несколько месяцев, и она начала мне нравится. Пару раз я представлял своего новорожденного сына, будущего преемника с моими чертами. Глаза, правда виделись Анькины.
Поэтому я не понимаю, для чего ей было мне врать? Я же ей красивую жизнь и свое доверие как пес с зубах притащил. Потому что по глазам видел, что любит она меня такого, как есть. И капризы ей прощал, потому что смирился с ее молодостью и неопытностью. Для меня как-то неожиданно все серьезно стало, и впервые в жизни захотелось остепениться. Не потому что время пришло, а потому что Аня так смогла меня зацепить своей искренностью и не испорченностью. Рядом с ней я семейную жизнь представить смог.
Когда она мне про того хмыря-одногруппника сказала, я не поверил сначала, хотя морду ему для профилактики расколотил. Думал, что за бред? А сейчас мысль пришла: может, ей притворяться надоело? Он ей по возрасту ближе. Может и правда было у них, после того как ее первый раз со мной случился? Зеленый свет загорелся и девчонку понесло. Потому что других логичных объяснений такому поведению я не нахожу. Очередная диверсия со стороны Ольги исключена: Серега доложил, что она в Чехию отчалила к сестре на постоянку. Да и не самоубийца она, чтобы повторно против меня пойти. Знает же, что найду и размажу.
Машину останавливаю возле офиса Вадима и поднимаюсь на второй этаж, где расположен его кабинет. Всю неделю его поймать хочу, чтобы вопрос старый обсудить. Пока иду по ступеням, ощущаю знакомый неприятный холодок на позвоночнике, но списываю его на бушующую злость. Без стука открываю дверь и снова чувствую непреодолимое желание рассмеяться. Что за день такой?
Вадим скромно стоит в углу, а за его столом в кресле развалился следак, который вот уже лет пять пытается меня засадить за решетку.
— Богдан Олегович, — тощая физиономия Слепакова расплывается в плотоядной ухмылке. — А мы вас с Вадимом Борисовичем ждем.
Я смотрю на Вадима. Он потупил взгляд, нервно крутит в руках зажигалку. И в этот момент я четко понимаю, что еще один человек, которому я безоговорочно доверял, меня предал.
53
Аня
Богдан не приезжает ни через час, ни через два. Снова спускает пар с какой-нибудь из своих любовниц? Я морщусь от этой мысли, и сильнее кутаюсь в одеяло, словно пытаюсь отгородиться от этих образов и картинок, которые вспыхивают в подсознании. Пытаюсь уснуть, но у меня ничего не выходит. Я жду его возвращения, вздрагиваю от каждого шороха, но Валевский появляется дома поздним вечером. Заходит ко мне в комнату, но я притворяюсь спящей, потому что не хочу с ним разговаривать, и врать тоже больше не хочу. Ребенка я ему не отдам. Ничего лучше не придумываю, как дождаться утра, уехать в университет, а из него прямиком на вокзал и к маме на несколько дней, чтобы подумать, что делать дальше. Оставаться в этом доме больше не имею никакого желания.
Открыв утром глаза, первым делом тянусь к телефону и звоню маме. Предупреждаю, что буду вечером дома, а затем выключаю телефон, чтобы без конца не вздрагивать от оповещений, которые периодически на него приходят из разных приложений. На душе паршиво и скребут кошки, настроения нет. Я с тоской собираю вещи, которые купила для ребенка, а на глаза снова наворачиваются слезы. В груди такое чувство, что пробили огромную дыру.
Из университета я выхожу через черный выход и, вызвав такси, отправляюсь прямиком на вокзал. Всю дорогу до дома я смотрю в окно и наглаживаю рукой округлившийся живот, думая о том, что еще одна мечта оказалась разбитой. Мало того, что с учебой придется повременить и взять академический отпуск на год, так и с Богданом все оказалось сопливыми розовыми мечтами. А ведь он изначально просил меня не строить воздушных замков. Это я дурочка влюбилась и растворилась в человеке, который потоптался на моих чувствах. Тяжело признавать, что я по всем фронтам просчиталась, а сейчас ехала домой зализывать раны и пытаться склеить разбитое сердце. Но ведь ему не прикажешь кого любить…
— Аня, дочка! — мама машет мне рукой, торопится навстречу. К моему удивлению приехала на вокзал, чтобы встретить меня. — Такая ты худая… Совсем тебя не кормит твой этот… — даже имени его не произносит или забыла. — Как там его?
— Богдан, — тихо произношу я, а у самой в груди екает. Неужели первая любовь всегда вот такая? И приносит лишь боль?
— А животик-то какой маленький… Пол уже знаешь?
— Нет, — на глазах наворачиваются слезы, я всхлипываю, не в силах больше сдержать поток разочарования.
Мама оказалась права. Богдан мне не пара. Это все я. Сама придумала сказку и поверила в нее.
— Аня… — она заглядывает мне в лицо, грустно вздыхает и качает головой.
К счастью, дорогой нотаций мне выслушивать не приходится, мама молча идет рядом. Лишь когда мы переступаем порог дома, начинает причитать, как мы будем одни поднимать ребенка на ноги, о чем я думала и что она скажет людям.
— И что же? Вот так беременную выставил тебя за порог? Со всеми вещами? — мама накрыла на стол, села напротив и продолжает допрос. — Я ведь говорила тебе! Не слушала меня, Аня… Самостоятельной она, видите ли, стала! А сейчас, поджав хвост, к кому прибежала?
Аппетита нет, я машинально отправляю еду в рот, потому что малышу нужно откуда-то получать питательные вещества.
— Ты перестановку сделала, мам? — осматриваю кухню, примечая, что холодильник перекочевал в прихожую, а комната стала просторнее и светлее.
— Обои переклеила и так по мелочи, — махнула она рукой. — Думала, что в гости приедете с этим своим бандюганом, а у меня разруха. Нехорошо… Ох, Аня! О чем ты думала, когда заводила с ним ребенка? — мама смотрит на меня с сожалением, а мне от этого ее жалостливого взгляда еще хуже становится на душе. Все ноет, болит, и вздох тяжело сделать. — Говорила тебе, что не пара вы! Разные, понимаешь? Ровню тебе надо найти для себя. Вон Петька с соседнего двора с самой школы за тобой ходил. Может быть…
— Мама! — я закатила глаза. — Ну какой Петька? Ну что ты в самом деле? Мне о ребенке нужно думать, о родах, об учебе, а не о том, как личную жизнь налаживать. Не нужен мне никто. Богдана
