Сказать он ничего не успел – первой заговорила доктор Блум:
– Мы можем поговорить, мистер Райан? У меня в кабинете.
– Я тоже пойду, – сказала Талли, и через секунду они исчезли, оставив Мару в приемной.
Она оглянулась на закрытую дверь. Что им говорит врач? Доктор Блум обещала, что все сказанное во время сеансов не подлежит разглашению. «Тебе восемнадцать, – говорила она. – Ты взрослый человек. Наши сеансы – это наше с тобой дело».
– Ну-ну.
Мара медленно повернулась.
Пакстон стоял у стены, скрестив руки. Одет он был снова во все черное; старомодный жилет мешком висел на нем, а треугольный вырез открывал татуировку, которая змейкой шла от ключицы к горлу. Там было написано: «Не хочешь присоединиться к моему медленному погружению в безумие?» Пока Мара разглядывала рукописные черные буквы, Пакстон придвинулся к ней.
– Я думал о тебе. – Он ласково коснулся рукой ее ладони. – Ты умеешь развлекаться, девочка из пригородов?
– Ага, принесение в жертву животных?
Его улыбка была медленной и чарующей. Никто еще не смотрел на нее так пристально, как будто она съедобна.
– Встретимся завтра в полночь.
– В полночь?
– Час колдовства. Готов поспорить, ты встречалась только с приличными парнями – ходила в кино и на вечеринки у бассейна.
– Ты ничего обо мне не знаешь.
Пакстон снова улыбнулся, глядя прямо ей в глаза. Мара видела, что он уверен в себе – и в ней.
– Приходи.
– Нет.
– Комендантский час, да? Бедная маленькая богатенькая девочка. Ладно. Буду ждать тебя у беседки на Пайонир-сквер.
Беседка на Пайонир-сквер? Там, где бездомные спят по ночам и клянчат сигареты у туристов?
Мара услышала, как за ее спиной открывается дверь.
– Спасибо, доктор Блум, – говорил отец.
Мара отпрянула от Пакстона. Он тихо засмеялся, и, уловив жестокие нотки в его смехе, она замерла.
– Мара, – резко окликнул ее отец. Она понимала, что он видит перед собой: его идеальная, красивая дочь разговаривает с молодым человеком в цепях, с подведенными глазами. В ярком свете приемной разноцветные пряди в волосах Пакстона казались неоновыми.
– Это Пакстон, – сказала Мара отцу. – Мы в одной группе.
Отец едва скользнул взглядом по Пакстону.
– Пойдем, – сказал он, взял Мару за руку и вывел из приемной.
12
В ту ночь, после долгого и трудного дня, когда папа осторожно перепробовал десятки способов, пытаясь уговорить Мару уехать с ним в Лос-Анджелес, она лежала в постели и смотрела в потолок. В конце концов ей удалось убедить отца позволить ей остаться на лето у Талли, но взамен он потребовал соблюдать определенные правила поведения. От одной мысли о них у Мары начинала болеть голова. Когда отец уехал, она испытала облегчение.
На следующий день они с Талли вели себя как туристы, прогуливались по набережной и наслаждались погожим летним днем. Но, когда наступила ночь и Мара осталась одна, она вдруг поняла, что думает о Пакстоне.
Встретимся в полночь.
Рядом с ней тихонько тикал будильник, отсчитывая минуты. Мара скосила взгляд на циферблат.
11:39.
11:40.
11:41.
Я буду ждать тебя у беседки.
Она никак не могла выкинуть из головы это обещание.
Пакстон заинтересовал ее. Какой смысл отрицать? Он не похож на других парней, с которыми была знакома Мара. В его присутствии она менялась, чувствовала, что ее замечают, ощущала себя живой.
Это безумие.
Он безумен. И возможно, опасен. Бог свидетель, она и так уже все испортила. Нельзя давать волю своим чувствам, не думая о последствиях. Маме бы Пакстон не понравился.
11:42.
Кто назначает свидания в полночь? Готы, наркоманы и, возможно, рок-звезды. Он не рок-звезда, хотя внешне похож.
11:43.
Мара села.
Она пойдет на свидание. Когда решение окончательно созрело, Мара поняла, что давно приняла его – наверное, в тот момент, когда Пакстон предложил встретиться. Она выскользнула из-под одеяла и оделась. Почистила зубы и подкрасилась – в первый раз за целую вечность. Потом осторожно вышла из комнаты, выключив свет и тихо закрыв за собой дверь.
В темноте за мебелью притаились тени; за окнами ночной Сиэтл казался калейдоскопом из ярких огней и черного неба. Дверь в спальню Талли была закрыта, и из-под нее пробивался свет.
11:49.
Схватив сумку и сунув телефон в задний карман джинсов, Мара направилась к выходу. В последнюю секунду она остановилась, написала записку: Встречаюсь с Пакстоном на Пайонир-сквер– и, бегом вернувшись к себе в спальню, сунула под подушку. На всякий случай – чтобы полиция знала, с чего начинать поиски.
Выйдя на цыпочках из квартиры, Мара проскользнула в лифт. В вестибюле она низко опустила голову и торопливо зашагала по мраморному полу. Через несколько секунд она была уже на улице, стояла в одиночестве на заполненном людьми тротуаре. Потом пошла.
Даже в такой поздний час на Пайонир-сквер бурлила жизнь. Таверны и бары заглатывали и выплевывали людей. В ночном воздухе плыли звуки музыки. В старину этот район назывался «скользкой дорожкой» – из-за гигантских бревен, уложенных вдоль Йеслер-стрит и спускавшихся к воде. Теперь тут был рай для бездомных, а также для любителей ночных клубов и джаз-баров – тех, кто предпочитал ночную жизнь.
Беседка считалась местной достопримечательностью – черная ажурная конструкция из кованого чугуна на углу улиц Ферст и Джемс. Под навесом на скамьях, застеленных газетами, бездомные либо спали, либо собирались кучками, чтобы покурить и поговорить.
Она увидела Пакстона раньше, чем он ее. Он стоял у одной из опор с блокнотом в руке и что-то писал.
– Привет, – сказала Мара.
Он поднял голову.
– Ты пришла. – Что-то в его голосе – а может, во взгляде – заставило Мару понять, как сильно ему хотелось ее увидеть. Он был не так уверен в ней, как ей казалось.
– Я тебя не боюсь, – твердо сказала она.
– А я тебя боюсь. – Это была констатация факта.
Мара понятия не имела, что значат его слова, но вспомнила рассказ мамы о том, как они с папой в первый раз поцеловались. «Он сказал, что боится меня. Он уже в меня влюбился, но еще этого не осознал».
Пакстон протянул руку:
– Готова, девочка из пригорода?
Она взяла его за руку:
– Готова, раскрашенный мальчик.
Он повел ее по улице, потом посадил в грязный и шумный городской автобус. На самом деле – Мара не собиралась в этом признаваться – она никогда не ездила в городском автобусе. В набитом людьми, ярко освещенном салоне они стояли вплотную и смотрели друг на друга. Он завораживал ее, электризовал – такого с ней никогда еще не было. Мара пыталась придумать что-нибудь остроумное, но мысли путались. Потом они вышли из автобуса, и Пакстон повел ее в сияющий мир ночного Бродвея. Мара родилась в Сиэтле и выросла на острове, который виден из города, но ничего не знала об этом сверкающей, неоновой, веселой вселенной, которая пряталась в тенях и закоулках Сиэтла после наступления темноты. Мир Пакстона состоял из темных залов и клубов без окон, из напитков, которые дымятся, когда их держишь в руках, из подростков, которые живут на улице.
