class="p1">Зоя обреченно глотнула чаю: слишком горький, слишком горячий, он обжег горло, но в то же время оказал целительное действие. Будто Зоя отрезвляюще поняла, что в мире существуют вещи помимо утерянного глаза и ее проигрыша. Даже попросту — у нее есть не одно место, испытывающее боль. На нее вдруг навалилась усталость, заныли лодыжки, ребра и лопатки.
"Он не хочет, я не хочу. Мы движемся к трагедии и знаем это — но что, что в этом мире, даже самое светлое, не движется к ней? Таковы законы природы, может быть, даже длань провидения такова. То, что толкает нас в пропасть, неизмеримо больше, выше, иномирней, чем мы сами."
Глава одиннадцатая
Она заявляет, что настоящие героини народа должны
быть покрыты ранами. Кровоточащими ранами. Рваными,
ужасными ранами, нанесенными лопатами, кнутами, осколками
стекла, штыками, пулями или взрывами. Она требует
постоянно обращать внимание на степень ожога, на клочья
истерзанной плоти. Кожа должна походить на кожу трупа,
изъеденного могильными червями.
Анчи Мин, «Одержимая»
Весь путь в поезде Зоя проехала, уткнувшись то лбом, то виском в стекло окна. Отросшую челку она выправила из-за уха и накинула на увечный глаз, чтобы на нее не бросали любопытных взглядов. Время текло, как масло, словно капало по капле.
Они вернулись в Халл, в старый дом Айкена. Квартирка почти не изменилась — только пыль осела на вещах, да появился характерный запах заброшенного жилища. И еще Зоя как-то по-особенному ощутила, что этом месте не хватало ее. Словно от одних только платьев, скрытых в шкафу, атмосфера стала бы более… живой.
— Начертить на двери руны? — спросил Хэвен, как только переступил порог. Зоя покачала головой.
— Я буду не против, — сказал Айкен.
— Нет. С первого ноября сиды и без того получают возможность свободно ходить по земле до самого Йоля. И выпускать своих животных. Мы не можем забаррикадироваться здесь… Тем более, я надеюсь, что Кларисса нам еще поможет.
Хэвен потер лоб.
— Я до сих пор не понимаю, почему… Какие выгоды сулит ей твое возвращение в Дворы? Ты ведь сказала, что поняла кое-что во время Самайна?
Зоя, стиравшая с зеркала пыль ладонью, замерла. Отражение с одним глазом было ей пока в новинку.
— Не о Клариссе. Точнее, я пока не знаю, как увязать все это в одно. Но теперь я почти уверена, что не только чувство привязанности, не только судьба и пытающаяся управлять ею Кларисса толкают меня к тому, чтобы я возвела Карла на трон. Он не крал мою душу. Он невиновен. Габриэль повинен в клевете. Свергнуть его и восстановить в правах Натаниэля — наш долг, — она выделила голосом слово "наш" и выразительно посмотрела на Хэвена. Айкен поежился. Зоя все чаще говорила "мы" о себе и учителе, не учитывая своего возлюбленного.
— Кларисса — его агент, как ты думаешь?
— Если так и есть, то, кажется, я помню, почему так обожала Карла веками, — Зоя улыбнулась. Непрошенный румянец выступил у нее на щеках. — Он, вероятно, умен.
Айкен почувствовал себя не просто неловко — он оказался лишним. Впервые за долгое время это ощущение ударило его под дых.
— Я… пойду в свой кабинет, — бросил он и вышел. Хэвен и Зоя остались разбирать сумки.
Зоя кинула свои платья на диван и замерла над раскрытым зевом сумки, не в силах даже опустить внутрь руки, обуянная неким смятением, рвущимся наружу — она боялась вскрикнуть, а то и завыть от своих мыслей. Хэвен бросил на ученицу непонимающий взгляд через плечо.
— Все в порядке?
— Да… я… — Зоя нервно запустила пальцы в волосы. — Не знаю. Просто… Проигранное сражение… Ты знаешь, ничто не бьет по самолюбию так сильно…
— У нас нет времени возиться с твоим самолюбием.
Девушка печально покачала головой. Старая квартира всколыхнула в ней память о былом — безвозвратно утраченном. Зоя невесело усмехнулась — учитель прав, у них нет времени нянчится с ущемленным эго.
— Просто… знаешь, все так некстати. Навалилось. Я же уже начала воображать, что могу быть счастлива…
— Подумайте, какая нежная! — Хэвен повысил голос. — Ну что мне делать с тряпкой, в которую ты превратилась?
Зоя тяжело задышала, сдерживая гнев, встала в полный рост и повернулась к учителю.
— Не смотри на меня так, эти взгляды не подействуют, девочка. Если у тебя есть какие-то соображения о том, что нам делать дальше, скажи скорей. Или снова занимайся делом и дай мне рулить ситуацией.
— Ты знаешь, что я хочу предложить. Враг моего врага — мой друг, как говорится. Почему бы не позвать К…
Айкен не расслышал, что Зоя сказала: скрипнула половица, заглушив ее голос, когда он вышел из кабинета. Но ни Хэвен, ни девушка не повернулись в сторону молодого человека, занятые спором.
— Ничего глупее и не придумаешь!
— Это единственный наш шанс. И если ты не согласишься, я просто устрою это без твоей помощи, сама.
Хэвен ударил Зою по лицу, и она от пощечины даже села на диван боком. Айкен зацепенел, хоть мысленно и бросился вперед, но его остановил перехваченный взгляд Зои. Единственный глаз смотрел на учителя без злобы, с чутким вниманием, хоть бровь над пустой глазницей задергалась: веко стянуло спазмом, из-под него на щеку выползла алая струйка, как кровавая слеза. Хэвен молча бросил ученице платок.
Вот, значит, как, подумал Айкен, такое у них в Аннувне принято учение. Ну что ж, оставалось надеяться, что и зоины пощечины, подаренные ему, были так же пропитаны искренней, хоть и грубой, заботой.
— Объясни мне, почему нет, — спросила Зоя. Платок, прижатый к увечной глазнице, медленно намокал. — Ты все время твердишь, что мы слабы, что Габриэль нас растопчет — он сам не побрезгует обратиться к…
Хэвен прижал палец к губам и обернулся: очевидно, почувствовал присутствие Айкена. Зоя опустила голову, ссутулилась, чувствуя, что разговор продолжать уже не имеет смысла. Но Хэвен, смерив Айкена взглядом, внезапно переменил решение: по его мнению, если они работали вместе, то не должны были оставлять в тайне ничего существенного.
— Что ж, начистоту! Дело не в том, что я боюсь Кроноса, хоть, видит Богиня, мы все его боимся, но… думаю, Габриэль уже сам обратился к нему. Мы опоздали.
Зоя горько усмехнулась. Под глазом у нее осталось пятно засохшей крови — как отпечаток лепестков розы.
— В таком случае, наши жалкие потуги заранее обречены на провал, — девушка встала с дивана. — Мне надо покурить. Голова болит.
Она вышла из комнаты, глядя в пол.
— Мне страшно за нее, —
