Жертвоприношение следует за жертвоприношением. Режут буйволов, свиней, коз, кур. В деревнях лесных кхондов живности почти не осталось, и ее приходится выменивать, платить последние гроши. А боги и богини требуют новых жертв. Слишком много богов и богинь на одно племя…
МОЛОКО МАТЕРИ-ЗЕМЛИ
— Мамуни, на, выпей, — говорит джани Люду, вождь Тиагуда, и протягивает мне сосуд, сделанный из сухой тыквы. В сосуде — вино кхондов. Я смотрю на мутноватую жидкость и испытываю колебания и сомнения: пить или не пить? Времени на размышление почти нет. Несколько пар глаз неотрывно следят за каждым моим движением. В этих глазах настороженное ожидание: выпьет или не выпьет? С ясной отчетливостью я понимаю только одно: если откажусь, нашей дружбе и хорошим отношениям придет конец. Останется вежливость и тот минимум уважения, который по традициям племени должен быть оказан любому гостю. Превращаться в «любого гостя» мне не хочется. Я беру сосуд из рук джани Люду и, задержав дыхание, пью. Но через несколько мгновений я начинаю соображать, что напиток в сосуде из высушенной тыквы не так уж плох. По вкусу он напоминает хорошее виноградное вино. Я отрываюсь от сосуда и не вижу больше в глазах стоящих рядом выражения настороженности и ожидания. Люди смотрят доверчиво и приветливо. Молодой стройный парень Сикоку Сита издает какой-то возглас. По-видимому, он означает одобрение, потому что остальные придвигаются ближе и, заглядывая в глаза, спрашивают:
— Понравилось?
— Понравилось.
— Еще хочешь? — спрашивает Сикоку Сита.
— Давай, — храбро говорю я.
Откуда-то появляется еще один сосуд. Несколькими минутами позже я понимаю, что поступила опрометчиво. Но дело уже сделано. Люди, окружающие меня, как-то сразу отодвигаются вдаль и приобретают неясные очертания. Солнечные зайчики как сумасшедшие прыгают в листве деревьев, и это ужасно весело. Так весело, что меня не смущает даже то, что руки и ноги ведут себя подозрительно и почему-то не хотят слушаться. Откуда-то появляется совершенно твердая уверенность, что лучше людей, чем кхонды, нет во всей Индии. Кажется, я им об этом сказала, потому что все стали радостно смеяться. Появились всегда робкие и застенчивые женщины и оттеснили мужчин. Мы все уселись на камни священного жертвенника и начали разговаривать. Патнаик, который тоже опустошил сосуд, почему-то желал говорить с жителями Тиагуда только по-английски. А я обнаружила, что могу легко объясняться с кхондами без переводчика. Мы прекрасно понимали друг друга. Патнаик, который обратился к кхондам со спичем о международном положении, начинавшемся словами «достопочтенные леди и джентльмены», был внимательно выслушан. Его мысли о необходимости мирных взаимоотношений Индии с Соединенными Штатами и Советским Союзом нашли поддержку и бурное одобрение тиагудийцев. Мы не заметили, как солнце спряталось за вершину соседней горы и на деревню, и джунгли спустились короткие сиреневые сумерки. Стало быстро темнеть. Это внезапное наступление темноты отвлекло Патнаика от международных проблем и вернуло вновь в лесную деревушку Тиагуда. Он почему-то влез на крышу рядом стоявшей хижины, простер руки и патетически воскликнул:
— Тигры и удав!
Несмотря на лаконичность этого спича, освещавшего некоторые вопросы местного положения, его все поняли: уже темно, надо идти в Курли через джунгли, а в джунглях живет удав и ходят тигры. Джани Люду выступил с ответной речью:
— Тиагуда не хуже, чем Курли, — с достоинством сказал он, — и у нас для гостя найдется место. Пусть выбирает любую хижину.
Но обмануть бдительность джани Курли даже после вина было не так просто.
— С каких это пор кхонды стали бояться тигров? — ехидно спросил он. — И о чем ты, Люду, говоришь? Хижина гостя в Курли.
Происки тиагудийцев потерпели провал. Джани Курли решительно вскинул топор на плечо и коротко бросил нам:
— Пошли.
Мы повиновались. В темноте по джунглям идти было трудно. Мы пересекли по крайней мере три потока, продирались в каких-то зарослях, карабкались по камням на гору и, наконец, ели мандарины в чьем-то саду.
На следующий день окрестные кхонды уже знали, что произошло в Тиагуде. Эффект моего поступка превзошел все ожидания. Он вызвал повсюду самые одобрительные отклики. Тиагуда была только началом. Другие последовали ее примеру. Передо мной встала неотвратимая угроза спиться…
Обычай изготовления напитка салап из сока саговой пальмы крайне популярен среди кхондов. Саговые пальмы есть в каждой деревне. На стволе около кроны дерева делается надрез и вешается большой глиняный горшок. Сок дерева стекает в горшок, там же он бродит и получается довольно крепкий алкогольный напиток. Горшок с дерева почти не снимают. Если нужно достать вино, взбираются на дерево с помощью шеста и наполняют сосуд очередной порцией. Чем дольше висит горшок, тем крепче в нем напиток.
Пальмовое вино, или, как его называют кхонды, «молоко матери-земли», приготовлялось в племени с незапамятных времен. Боги кхондов не прочь были побаловаться этим напитком. Первые кхонды не отставали от них. Современные — тоже. Мужчины-кхонды пьют каждый день — утром и вечером. Женщины — реже. Часто в джунглях мне приходилось встречать группы веселых и возбужденных кхондов. Сначала я думала, что они просто чему-то радуются, и только неестественный блеск в глазах наводил меня на кое-какие подозрения. Потом эти подозрения оправдались. Обычно кхонды целыми группами отправляются к саговой пальме и там пьют. Но я далека от мысли считать кхондов пьяницами. Дело в том, что вино согревает их ранними прохладными утрами и вечерами. В горах Неомгири, расположенных на высоте 1500–1800 метров над уровнем моря, бывает очень холодно, особенно в зимний сезон. Легкие куски ткани, которыми располагает далеко не каждый кхонд, вряд ли служат хорошей защитой от пронизывающе-холодных ветров зимних месяцев.
Вино в какой-то мере придает кхондам силы в дни, когда в их хижинах нет еды. Вино пьют по праздникам и во время обычных церемоний. Оно создает соответствующее настроение при жертвоприношениях. Но нередко в таких случаях теряется чувство меры. Кхонды из добродушных и благожелательных людей превращаются в задиристых забияк. Опьяненные вином и возбужденные видом кровавых жертвоприношений, кхонды представляют собой страшное зрелище. Знаменитый праздник джуро славится пьяными оргиями. Нередко эти оргии кончаются убийствами. Так, в 1954 году в Биссемкатаке на джуро столкнулись две враждовавшие группы. Во время драки один из кхондов снес голову топором другому. Вместе с убийцей арестовали шесть человек его родственников. Каждый из них получил по четырнадцать лет тюрьмы. Было бы неправильно считать, что причиной этих убийств является только вино. До сих пор у кхондов сохранился обычай кровной мести. Счеты между враждующими семьями, группами, а иногда и целыми родами обычно сводятся, когда «кровники» пьяны. За убийство полагается пожизненная каторга или тюрьма. В деревне Курли три человека присуждены к пожизненному заключению.
Суд в Биссемкатаке нередко не в состоянии разобраться в запутанных делах, связанных с кровной местью нескольких поколений.
…Вадака Дасру — жрец деревни Гортали. А в деревне Каджури этот пост занимает Саби Бисмаджи. Саби Бисмаджи, человек лет пятидесяти, с редкой бородкой и седой лысеющей головой. Он часто приходит в Курли, садится около жертвенного столба и часами думает о чем-то своем. Когда он так размышляет, его взгляд становится тяжелым и недобрым. Саби не отрываясь, смотрит в одну точку. Только он и знает, что там, в этой точке. Временами он проводит рукой по лбу, как будто пытается отогнать мучающее его воспоминание. Но видимо, оно не уходит. Он не обращает внимания на жителей Курли. Он их не видит. Плечи Саби опущены и ссутулены, какая-то невидимая тяжесть давит на них. Джани Курли теряет терпение и подходит к Саби. Но Саби не смотрит на него и продолжает думать. Джани топчется около Саби, не решаясь сразу начать разговор. Ведь человек вспоминает и думает. В такие минуты нельзя мешать. Но любопытство превозмогает, и джани спрашивает:
— Саби, а что было потом?
— «Потом» еще не было. Не знаю, когда будет.
В голосе Саби — усталость и какая-то отрешенность. А устать кхонду Саби Бисмаджи есть от чего. Он судится со жрецом Вадака Дасру. Судится уже долго — три года. Такой суд измотает кого угодно. Даже грамотного и знающего законы жителя долины. Но Саби Бисмаджи — кхонд. Он знает и помнит обычаи своего племени, они ясны и понятны. А судья в Биссемкатаке не помнит даже своих законов. Каждый раз он открывает толстую книгу, водит пальцем по черным значкам и временами важно взглядывает на Саби. Но Саби не проведешь. Он чувствует растерянность судьи. Она длится уже три года. Видно, толстая книга не рассчитана на кхондов. Саби несколько раз пытался помочь судье.
