Когда башенный люк задраен, оглядеться из танка почти невозможно, невзирая на перископ. Временами командиру машины приходилось открывать люк, чтобы высунуться на минуту. Во время боя на заставе моему хорошему приятелю, служившему в 33‑м бронетанковом полку командиром взвода, снесло голову противотанковым снарядом, когда он выглянул из башни. Узнав о его жуткой гибели, я был потрясен. Пока мы ожидали вторжения в Англии, меня часто посещала мысль о потерях. Я понимал, что определенное число наших солдат погибнет или получит увечья в ходе операции. Тщетно было бы надеяться, что среди них не окажется никого из тех, с кем я тесно связан. Но в бою выяснилось, что реальность далеко превзошла мои ожидания. Наши потери оказались намного выше, чем нас пытались убедить; ряды командиров танков и взводов быстро редели… Заменить же погибших было непросто. Поскольку армейское командование недооценило масштабы потерь, танковое училище в Форт-Ноксе, которое готовило сменные экипажи, было к этому времени закрыто. Я так и не выяснил, открыли ли его вновь, когда из Нормандии пошли наверх отчеты с цифрами чудовищных потерь, но так или иначе — время было уже упущено.
Миновав наш лагерь под Мобежем, генерал Уаймен направился на север, на выручку отрезанной при Монсе 3-й бронетанковой дивизии. По пятам за ним следовала 16‑я полковая боевая группа.
18‑я полковая боевая группа двигалась параллельной дорогой в шести с половиной километрах к западу. Форсировав реку, она продвинулась дальше, до Беве, и оттуда через поля нанесла удар во фланг немцам, идущим от Валенсьена на Монс. Немецкие колонны скопились там, двигаясь порою по три бок о бок, и это делало их превосходной мишенью для штурмовиков P‑47, весь день без передышки поливавших их огнем.
Битва за Монс могла послужить идеальным примером тому, как танки могут до предела измотать значительно превосходящие силы противника, если колонна движется достаточно быстро. Немецкие части насчитывали более 100 000 человек, в то время как соединенные силы 3‑й бронетанковой и 1‑й пехотной дивизий не достигали и тридцати тысяч. Наше преимущество заключалось в том, что мы вошли в город сразу существенными силами, в то время как немцы держали там лишь передовые, разведывательные части. Разделавшись с ними и перекрыв заставами окраины города, 3‑я бронетанковая дивизия сумела перекрыть основные дороги.
Обнаружив, что главные шоссе более недоступны, немцы двинулись в обход, так что к утру 3 сентября дивизия оказалась совершенно окружена. Генерал Уаймен и 26‑я полковая боевая группа прорвали кольцо и вызволили танкистов, после чего установили фланкирующие оборонительные позиции.
Постоянно осыпающие их пулями и бомбами штурмовики, стойкость защитников из 3‑й бронетанковой на дорожных заставах, прикрывшие наши фланги пехотинцы 1‑й дивизии — для немцев это оказалось слишком. Хотя мы понесли существенные потери, противнику пришлось куда тяжелее. Он потерял около пяти тысяч убитыми и ранеными, в плен же мы взяли более тридцати тысяч человек.
К полудню 4 сентября мы прибыли в Монс и передали критически необходимые танки в качестве пополнения Боевой группе Б. Генерал Коллинз продолжал свое дерзкое и решительное наступление. По его приказу 3‑я бронетанковая дивизия, оставив свои позиции 1‑й пехотной, со всей поспешностью выступила на Шарлеруа, чтобы отсечь от тылов силы очередных немецких частей. Тем временем на восточном фланге 9‑я пехотная дивизия обошла Монс и быстро продвигалась в направлении Намюра, оставив Шарлеруа в стороне. Это позволяло VII корпусу частями отсекать, окружать и уничтожать силы противника. По мере отступления немцы оставляли за собой кордоны, ведущие отчаянные арьергардные бои, чтобы сохранить баланс сил, отступающих под защиту линии Зигфрида.
Штурм Шарлеруа
В Шарлеруа мы вступили поздним вечером того же дня. Немцы вели в городе отчаянные бои за каждый квартал, продолжая обстреливать танковые колонны, проходящие по улицам под прикрытием пехоты и саперов.
Наш ремонтный батальон держался в хвосте танковой колонны; всякий раз, как завязывался бой, мы останавливались вместе с ними. Когда движение возобновлялось, мы успевали продвинуться на полсотни или на сотню метров, после чего стрельба начиналась снова. Каждая перестрелка длилась от четверти часа до нескольких часов.
Поскольку после лагеря под Мобежем нам так и не удалось передохнуть, мы с Верноном дремали по очереди. Мы уже давно осознали, что порою приходится долго терпеть в ожидании возможности завалиться в окоп и заснуть. Я научился спать на сиденье джипа, привалившись к борту машины, и даже стоя, прислонясь к стене. Думаю, мне удалось бы заснуть даже на марше, если только найдется, кого придержать за плечо во сне.
Перестрелки между нашими танками и немецкими противотанковыми орудиями были коротки и нечасты, но жестоки. Временами нашу колонну накрывало залетным минометным залпом или пулеметным огнем, но они прекращались столь же быстро, как и начинались. Огни пожаров и полыхающих немецких танков давали нам достаточно света, чтобы читать карту…
Хотя перестрелки становились до обыденности регулярны, случилось странное. По улицам бродили бельгийцы, в особенности молодые девушки. Они дарили солдатам цветы и коньяк, а те отдаривались сигаретами и шоколадками. В наших пайках типа К попадались маленькие шоколадки «Нестле», а в НЗ имелись большие шоколадные батончики с начинкой из чего-то вроде отрубей. Нет нужды говорить, что пайки типа К и НЗ быстро подошли у нас к концу.
В минуты особенно долгого ожидания Вернон попросил у меня разрешения выйти из машины поболтать с солдатами в грузовике за нами. Я разрешил, но попросил его не отходить далеко.
Спать мне было нельзя — мы ждали сигнала продолжить движение, — но, покуда я сидел за рулем и рассматривал карту, мои глаза начали слипаться. Временами меня выводил из забытья звонкий удар шальной пули о стену. Прошло, должно быть, с полчаса или чуть больше, когда я услышал сигнал со стороны танковой колонны. Хотя танки на время остановок оставались на холостом ходу, на грузовиках и других машинах двигатели обычно выключались.
Я тут же окликнул Вернона, но ответа на было. Выбравшись из джипа, я подошел к грузовику за нами. В кабине не было ни водителя, ни его сменщика. Проходя мимо машины, я слышал из-за стальных бортов шорох и скрип вперемешку со страстными стонами. Задний откидной борт был поднят, а тент — опущен. Я окликнул Вернона, и воцарилась мертвая тишина. Затем из кузова выпрыгнул мой водитель; по его лицу блуждала глуповатая улыбка. За ним последовало не меньше десятка столь же оглоушенных пехотинцев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
