уж потом, когда все его слова, наконец, дошли до моего мозга, а не взбунтовавшейся души, я тихо фыркнула, расслабляясь:
— Вот трепло помойное! Ка бы не игры эти шпионские, давно бы придушила поганца. Ничего он со мной не сделал, ходит только следом, да облизывается. У него стручок его работать не будет дней так десять еще.
— У него… что? — едва не поперхнувшись воздухом, медленно переспросил маг. А потом, не выдержав, мягко рассмеялся, и смех этот, низкий, чуть хриплый, да бархатный, внезапной теплой волной прошелся по коже. — Даже спрашивать не буду, что ты натворила.
— Не пойман — не вор, — украдкой показала я ему кончик языка, сама своих чувств смущаясь. Я по нему, да по смеху этому даже соскучилась будто!
— Не сожжена, не ведьма? — ответил расхожей фразой Волк.
Я лишь головой покачала. Странно всё это.
Мы как будто и не в плену у какой-то ведьмы находимся, а как когда-то, спрятавшись ото всех, тайком разговоры водим, да шутки шутим.
Похоже, то же самое ощутил и маг, потому что предложил вдруг:
— Сбежим?
— Совсем? — удивилась я.
— Нет, — маг поднялся, мотнув головой в сторону распахнутого окна. — Все местные гуляют сегодня. Мы чем хуже?
Я засомневалась. Так-то оно так, конечно.
Вот только на вечер у меня были иные планы. Сильно уж мне не нравилось, что время шло, а дело наше до сих пор с мертвой точки не сдвинулось.
Но и корчить из себя немую, глуповатую, беспомощную селючку мне тоже страсть, как надоело!
И потому, увидев его протянутую руку, я легко протянула свою в ответ.
А уж слинять незаметно из людской оказалось проще простого. Людская находилась в самом закутке, и единственное ее окно аккурат на стену выходило — со стороны под лепниной и не заметишь его. Всего-то и надо было, что за окно вылезть, по узкому карнизу пройтись, да на крышу крыльца перейти. А уж по ней пройтись, да на каштан перебраться, и вовсе плевое дело!
Было даже весело. Особенно в темноте, да под далекие песнопения гуляк, и в отблесках пламени их костров. Место их сбора-то неподалеку оказалось!
Даже странно как-то: с одной стороны особняка черные и мрачный, прилизанный парк и подъездная аллея идеальным кругом. А с другой целая деревня, жизнь, песни и пляски! Словно два мира разных.
И мы, ставшие ни там, ни там, усевшиеся в той самой беседке, что на берегу пруда стояла. Отсюда прекрасно гуляния работничков на том берегу просматривались, и основная дорога из города. А вот нас в темноте не распознать было совсем!
И вроде стоило бы обменяться новостями, покуда время было, но мы молчали, на гуляния глядя.
Девчата сегодня разоделись прям, прихорошились: серые рабочие рубахи сменили на праздничные из выбеленного льна, ленты разноцветные в волосы вплели, бусы надели, да цветы цветастые на плечи накинули. А уж пели душевно как! И собственные хвори и изъяны их не смущали.
А вскоре к ним и парни подоспели, хоть поначалу и держались поодаль, хмурились, да подходить брезговали. Видать, волшебство ночи и костров сделало своё дело. Да и ведьмы смердячей уж давно в поместье нет, вот на свежем воздухе ее приворот и развеялся.
И теперь, парни и девки, наконец, занимались тем, чем положено — отдыхали, веселились и ни о чем не думали.
— Тебе это ничего не напоминает? — вдруг спросил Волк.
Я тихонько фыркнула, как-то сразу догадавшись, о чем он:
— Вспомнил чудак про Купала, покуда жнева на носу. Это другой праздник. Да и не праздник вовсе, а так, баловство.
— То есть через костры они прыгать не будут?
— Если только забавы ради, — неопределенно пожала плечами. — Их ведьма чем угодно занимается, а не традиции блюдет. И почто ей только сила дадена. Позорище.
— Да уж, — краешком губ усмехнулся Волк, мельком на меня покосившись. — Хотел бы я посмотреть, как она со своим кринолином через пламя полезет.
Я только цыкнула мысленно, спиной к нему поворачиваясь, ноги на ступеньку ставя и коленки к груди подгребая.
Вот дались ему эти забавы!
Никак забыть не может, как когда-то давно я в ночь Купалы с Ирбисом через костер прыгала? Так еще тогда нам с пушистым огонь разлуку нагадал. И сбылась она, в общем-то!
Но вслух произнесла иное:
— А было бы неплохо. Сама б себя спалила, и остальным жилось бы легче!
— Ты стала кровожадной, Доминика, — тоже отвернувшись, насмешливо заметил маг.
И сидели мы теперь спина к спине, едва ли друг друга касаясь… но не напряженно так, а спокойно. Будто не было больше между нами девяти лет боли, тоски и одиночества.
Да и сейчас их на душе не нашлось — будто я действительно утопила всё прошлое на дне Андонского разлива.
— Вот не тебе меня за жестокость отчитывать, — легонько пихнула я его в бок. — Сколько этой крале за все ее деяния светит? Лет десять в остроге с лишением сил, иль сразу на плаху?
— Зависит от того, на чем еще мы ее поймаем, кроме продажи людей. Пока что все ее выверты даже на государственную измену не тянут. Как баронесса и помещица, налоги в казну она платит исправно. Городом, официально, опять же заправляет не она. Хотя всё, что ты видела — с ее подачи.
— Дай угадаю, — задумалась я. Неподвижно сидеть к тому моменту надоело, и я всё ж на его спину оперлась, еще и голову на плечо откинула. — Все местные чины приворожить успела, от мала до велика? А столица ни сном, ни духом, что под носом творится!
— Под носом? — маг покосился на меня, как на несмышлёного ребенка. — Ник, мы в Усть-Речье. Это место между пограничной рекой и горами позабыли даже ваши боги. Сюда верхом из столицы не меньше двух месяцев пути, или три полноценных портала. Донесений никаких не было, так зачем сюда ехать?
— А чтобы было! — фыркнула я. И, не сдержавшись, заметила, потирая ладошкой нос. — Я б тебя уволила.
Волк, не выдержав, негромко рассмеялся.
— Как думаешь, она действительно та самая Черная Ворожея?
Я над ответом даже не думала:
— Ну, не-е-е. Это не про нее!
— Уверена?
— Конечно, — разворачиваясь обратно к пруду лицом, я принялась объяснять прописные истины, которые любой ведьме известны. — Такое прозвище заслужить надо! Это прабабку мою Кровавой прозвали, не ведая, что не магия ее кровью других запятнана, а лишь по наследству передается. В ее собственной крови сила ее, да и только! А вот черной ведьмой стать — надо постараться. Это тогда случается, когда душа
