Но, думала Ирина, одинокой женщина тоже не должна оставаться. Может быть, это внушили ей мать и бабушка, не в прямую, а своими разговорами. Между собой, оценивая поступки знакомых и их детей, с приятельницами по телефону.
Ирине казалось, она нашла определение одного свойства матери. В ней как будто нет души. Как нет ее у фотографии, но есть у картины. От подлинника исходит энергия, от копии — нет. Красиво, не более того.
В таком случае матери было достаточно тела, чтобы выйти за отца? А ей самой мало, чтобы выйти за Кирилла?
— Мам, а что все-таки произошло между вами? Теперь ты можешь мне рассказать? — спросила Ирина.
— В том-то и дело, что ничего. — Зоя Павловна пожала плечами. — Когда я выходила замуж, сама не знала, что делаю. Моя мать знала. Любила я только Глеба. Ты видела его на фотографиях. Всегда любила. — Она высморкалась, перевела дыхание. Покачала головой. — Что же такое я с собой сделала?
— Что ты сделала? — повторила за ней Ирина. — Ты отделила душу от тела.
Мать открыла рот и замерла.
— Да, да. Душу отдала Глебу, а тело — мужу.
— Ч-что… что ты такое говоришь… невозможное…
— Возможное, — усмехнулась Ирина. — Потому что я не хочу повторить твой вариант.
Мать вздохнула. Промокнула глаза платочком.
— Ты сильная, как бабушка, — пробормотала она. — Знаешь, было время, когда я хотела, чтобы ты вышла за Кирилла. Но это, — в ее голосе Ирина уловила нотки извинения, — инстинктивное желание всякой матери — удачно пристроить дочь. Я сейчас много работаю над собой, — призналась она.
— Получается? — спросила Ирина.
— Кое-что… — Зоя Павловна хлюпнула носом.
— Отец перед уходом сказал… — тихо начала Ирина и увидела, как насторожилась мать. — Он сказал, что только сейчас поверил, что я его дочь.
Мать отдернула платок от носа.
— То есть как? — прохрипела она.
— Он думал, у него не может быть детей, — сказала Ирина.
— Он что же… Он подозревал?.. Меня? — Зоя Павловна резко выпрямилась. — Я не давала ему повода! — Голос сорвался. — Как он посмел! Как! В конце концов, есть три буквы… они всем известны… — Она задыхалась.
Ирина знала — надо немедленно сбить этот накал чем-то неожиданным, иначе у матери подскочит давление.
Намеренно громко рассмеялась, предупреждающе подняла руку.
— Мама, только не произноси…
— Что именно? — не поняла мать.
— Слово из трех букв.
Секунда молчания, потом в темноте послышался голос матери, но уже другой. В нем не было накала, а лишь замешательство.
— Я не произношу неприличных слов. Надеюсь, в этом ты не можешь меня обвинить.
— Да кто сомневался? Я о трех буквах, которые стали повальным увлечением. Не произноси их, потому что сегодня все грозят друг другу анализом на ДНК. Чтобы подтвердить или опровергнуть, чей ребенок на самом деле.
— Но тогда почему он так сказал? — не отступала мать.
— Не мог поверить в свое счастье. После того что с ним случилось в молодости, у него есть дочь. Он сказал, что вы оба были убитые любовью. Каждый своей. Но он благодарен тебе…
— Ну что ж, спасибо и ему тоже, — проговорила Зоя Павловна.
— Пойдем спать, — сказала Ирина. — Ты уезжаешь, тебе надо собраться. А у меня утром встреча с нотариусом.
Они разошлись по комнатам. Обе на удивление быстро заснули.
Утром Ирина встала раньше матери, тихо собралась и поехала в контору к назначенному часу.
Если правда, что у человека каждый день возникает в голове шестьдесят тысяч мыслей, то у Ирины все они были об одном: как поступить с тем, что на нее свалилось. А именно с землей — наследством от отца.
Она, конечно, слышала о существовании дома в деревне и семнадцати сотках вокруг него, но никогда не видела. Ну вот, усмехнулась она, ей не хватало пятого дома. В четырех попеременно она уже жила.
Эти сотки Ирина никогда не примеряла на себя. Зачем? Все равно что прикинуть шубу шестидесятого размера при ее сорок четвертом. В голову не приходило. Что с ними делать? Продавать? Ирина снова усмехнулась. Сосед взглянул на нее и отодвинулся на краешек сиденья.
Но как продать? Придется долго гоняться за покупателем. Конечно, будь ее земля не за семью волоками, как говорят в этих местах, то и горя мало. А до Созоново ехать и ехать…
Ирина вышла на остановке «Кинотеатр», увидела вывеску конторы. Она занимала квартиру на первом этаже жилого дома, выкрашенного розовой краской. Открыла дверь подъезда и увидела табличку с именем нотариуса. Ей сюда.
— Итак, вы принимаете на себя все наследство от вашего отца, где бы оно ни находилось и в чем бы оно ни выражалось, — объявила полная блондинка с разглаженным розовым лицом.
Ирина кивнула. Росчерк пера, квитанция об оплате услуг. Все.
Она вышла на бульвар. Ей не хотелось садиться в автобус, можно пройти до дома пешком, она больше не спешила. Липы, которые помнила прутиками — приезжала к бабушке после Вьетнама, — вознеслись к небу, стали толстыми в стволе и ветвистыми в кроне.
Но вообще-то зачем ей такое счастье — земля? Внезапная досада охватила ее. К тому же вспомнила, как мать говорила:
— Земля? Это еще тот подарок. У моего деда была земля. Опыт плохо кончился. Землю отняли, а его сослали в Сибирь. Я не хочу слышать ни о какой земле.
— Тогда почему вы с отцом купили ее? — спросила Ирина.
— Мы купили? — Мать сделала ударение на слове «мы». — Это он купил. Не я. Не знаю, что он собирался с ней делать. Теперь разбирайся, наследница.
— Я бы, может, разобралась. Но для этого нужны свободные деньги.
— О бабушкиных деньгах ты знаешь. Получишь в обмен на кандидатский диплом.
Ирина отмахнулась — когда это еще будет.
— Понимаю, после разрыва с Кириллом дело может затянуться. Как думаешь, его отец станет мешать? — спросила мать.
В ее голосе Ирина услышала откровенную тревогу.
— Если будет, — быстро ответила Ирина, она уже думала об этом, — найду другие пути. Защищусь в Москве.
Мать вздохнула:
— Видишь, как вредно торопиться. Надо было сперва…
— Я разберусь, — оборвала ее Ирина.
— Хорошо, хорошо, — поспешила сдаться мать. — Но ведь отец тебе что-то оставил. Я знаю, но не спрашиваю сколько.
Ирина кивнула:
— Оставил.
Сберкнижки отца она нашла — в столешнице складного стола. Круглого в собранном виде и овального — в разобранном, на двенадцать персон. В детстве бабушкин стол приводил ее в восторг. А Маргарита Федоровна протяжно вздыхала:
— Это еще что, не чудо чудесное. У моей тетки, которая была замужем за профессором, — рассказывала она, — был стол на двадцать шесть персон. Из чего он, точно не скажу, но…
