В нищих и тёмных социумах дети рождаются в большом количестве. Но это воспроизводство не человека, а
человеческого материала, рабов. Дело же в том, кем станут эти дети.
Но и общество новых господ не может воспроизвести само себя. В экономической парадигме потребления и в обществе конкуренции дети и семья не нужны: рождение ребёнка снижает уровень индивидуального потребления. Лучше делать карьеру, больше зарабатывать, ездить во всё лучшие места на всё более дорогих машинах и т. п. Эксплуатация человека через потребление оказалась наиболее сильной формой эксплуатации. Именно потребительское общество изъяло женщину из семьи. Дети перестают быть для неё приоритетом. Поэтому общество потребления не самовоспроизводится: дети там — это избыточная нагрузка. Если дети становятся не более чем поводом для конфликта интересов, то детей и не будет. Для сферы воспроизводства человека детство самоценно — это и есть доступный человечеству рай на земле, который утрачивается человеком с наступлением зрелости. А стать человеком без памяти о рае невозможно.
Следует решительно отказаться от прагматического взгляда на воспроизводство человека. Сегодня этот процесс сам подчинён экономике и обслуживает её. Как следствие, процессы воспроизводства человека конфликтуют с процессами воспроизводства деятельности. С одной стороны, появляются «лишние люди», не включённые в деятельность (раз люди — всего лишь её материал). Для мальтузианства это основание для практики убийства и эксплуатации. С другой — возникает кризис рождаемости, когда в одних регионах она избыточна и дети не получают не только образования, но даже имён и пищи (там детьми торгуют), а в других регионах она дефицитна и ведёт к старению населения.
Развитие сферы расширенного воспроизводства человека — историческая цель существования страны. Цель, которая сама будет превращать все остальные проекты в средства и, соответственно, «оправдывать» их существование. Поскольку именно эта сфера отвечает за воспроизводство жизни, то есть не только экономического, но и до-, вне- и надэкономических факторов существования народа — и человеческого рода как такового.
Нам необходимо перераспределение ресурсов из сферы потребления в сферу воспроизводства человека. Ведь если цивилизационное назначение хозяйства в том, чтобы сделать человека независимым от природной среды обитания, от природы, то назначение экономики как управляющей деятельности по отношению к хозяйству — сделать человека независимым уже от хозяйственной деятельности, создав возможности для других видов деятельности и мышления. Экономика не должна претендовать на всеобщий цивилизационный статус. Другие сферы деятельности — и в первую очередь сфера воспроизводства человека — должны использовать экономику как ресурс.
Однако для этого придётся развить представление о человеке, способном занять положенное ему место в треугольнике отношений «государство — общество — человек». В определённом смысле государство растёт из знания, право — из этики (морали), а человек — из эстетики. Если душа — метафизическая данность человека и человеческого, то эстетика — как способность различения приятного и неприятного — первое, в чём утверждает себя воплощенная душа. Отрицание души как начала, соразмерного обществу и государству, ведёт если не к пренебрежению сферой эстетического, то к её подчинению морали и знанию. В этом было слабое место советского социума. Русские коммунисты, в отличие от западных капиталистов и западных левых, не отказались от морали, а как раз собирались её построить. В этом была их претензия не просто на власть, но именно на трон русской империи, моральный статус которого закрепил, как особое русское достояние, Николай II своей мученической смертью. Но мораль без самостоятельного человека, противостоящего ей автономией своей души, мертва. Человек утверждает эту автономию через полагание прекрасного и отвратительного.
СССР проиграл Западу прежде всего эстетически — поскольку подчинил и практику искусства, и предъявляемые к нему критерии оценки требованиям морали и идеологии (то есть знания). Даже содействуя эстетическому просвещению масс, облегчая им доступ к высшим достижениям мирового искусства, сверх-власть партии настаивала на этих требованиях и избирательно ограничивала публичный доступ к произведениям искусства, оставляя неудовлетворенным эстетическое чувство многих. Запад же искусно воспользовался этим, публикуя, показывая советской публике через свои СМИ, популяризируя «табуированные» советской властью явления искусства, от «Доктора Живаго» до рок-музыки.
Другим проявлением этой «второстепенности» эстетического для советского образа жизни было пренебрежение к эстетике повседневности — красоте массовых бытовых предметов: одежды, мебели и т. п. Их конвейерное тиражирование полностью игнорировало неистребимое стремление человека украсить свою жизнь. На этом фоне красота и разнообразие подобных же предметов западного происхождения, ставшие доступными советской публике в 1960-е, не могли оставить ее равнодушной.
В результате, несмотря на бессчетные шедевры живописи и скульптуры, литературы, музыки, кинематографа и даже высокой моды, созданные советскими «мастерами искусства», в советском массовом сознании утвердился позитивный образ западного мира как «приятного для жизни» вместе со стремлением подражать ему. Так твердыня советского образа жизни была взломана в самом слабом её месте — в «точке эстетического дефицита». В образовавшуюся брешь хлынули в основном не высшие достижения культуры, а продукты маркетизированного поп-арта и прочего «современного искусства», увлекавшие за собой то, ради чего и были созданы, — стихию массового потребления. Фатальные последствия этого для исторической судьбы «Красного Проекта» мы уже обсуждали.
Однако сегодня созданное советским временем эстетическое содержание интегрируется в мировую историю, а вот на Западе происходит эстетическая катастрофа — культы смерти и разложения, ЛГБТ&Co-агрессия, форма складского помещения, навязанная общественным зданиям (включая гипермаркеты, храмы основной религии — потребления).
Теперь нам следует определить, каков тот эстетический элемент, который мы должны унаследовать и вставить в мировую матрицу искусств? Это способность создавать произведения искусства, способные жить собственной жизнью (habent sua fata libelli), порождая в культуре цепную реакцию возникающих откликов, отражений, реминисценций. А главное — способность отличать такие произведения от мёртвых фактов искусства, конвейерно производимых так называемым «современным искусством».
Социализм как альтернатива обществу потребления
Реорганизация сферы воспроизводства человека не может осуществляться при наличии капиталистической экономики: расширяющихся рынков, расширяющегося потребления, самовозрастания капитала. Подчинение данной сферы этим процессам разрушает её. Опыт такого разрушения у нас есть. Когда образование и здравоохранение становятся сферой услуг, они перестают воспроизводить человека. Когда спорт становится коммерцией и носителем рекламы, он перестаёт воспроизводить человеческие качества, ради которых был придуман, — стремление к честному состязанию и преодолению пределов возможного. Подлинно образованный, здоровый и физически развитый человек прежде всего прекрасен, но именно от этого идеала и отказываются ради прибыли.
Поэтому для воспроизводства человека нужен новый социализм — как тип социума, где экономические процессы подчинены логике системного развития других сфер деятельности, космического творчества человека, как сказали бы греки. Нужный нам социализм должен также стать эстетической альтернативой обществу потребления и конкуренции.
Надо ответить на принципиальный вопрос: во что вовлекать наше население, народ?
Точно не надо
