страшным. Напряжение рвет каждую клетку, и я только мычу.
— Дочка, нельзя так. Бери себя в руки.
— Не надо, пап, — кое-как выдавливаю не своим голосом. Напоминаю человека, страдающего заиканием, который не может закончить фразу от недуга.
— Алексей не вернется, Машуль. Ты забыла телефон вчера, и он звонил нам на домашний. Просил передать, что вырос и… настало время раздать игрушки, которые ему больше не нужны. Знаешь, о чем он говорил?
— Останови! — выпаливаю, потому что не способна оставаться на месте.
Перед глазами мелькают кадры нашего с Лешей счастья и тут же перечеркиваются рваными красными линиями. И я уже не уверена, что все было реальным. Придумала себе сказку? А может, Антипов и не любил меня никогда? Развлекался, играл с куклой Машей… В правдивости слов отца не сомневаюсь. Он никогда бы не предал меня, как и мама. А значит, это… конец? Так ведь? Но… я же человек. Я чувствую! Мне больно! За что… так?!
Все мысли сразу простреливают, и начинаю выть. Протяжно. Спазм в горле мучает, дергаю полы пижамной рубашки в надежде ослабить давление. Мне так больно, что можно оперировать без анестезии.
Отец останавливает машину, озабоченно глядя на меня, и я, рванув ремень безопасности, вылетаю на улицу. Хватаю воздух открытым ртом, выталкиваю из себя рваные рыдания и не могу ничего сделать. Задираю голову, словно прошу помощи у неба, а там летит самолет, оставляя белую линию на голубом фоне, будто кроит мою жизнь на «до и после»… Падаю на колени, потому что больше нет сил стоять, и кричу, зажав уши руками. Срываю голос, но избавляюсь от мучительной агонии внутри, оставляя холодную звенящую пустоту.
... Дни летели калейдоскопом однообразных картин. Я не различала краски. Все потерлось. Спустя месяц я все еще думала об Антипове, фантомно чувствовала его горячие ладони на своем теле и нежные губы, касающиеся моих искусанных и сухих. Кира периодически ночевала со мной, обнимая и позволяя прореветься на своем плече, когда сны выматывали меня окончательно.
Знала, что мое состояние расстраивало родителей, но ничего не могла изменить. Где-то в истерзанной душе еще теплилась дурацкая надежда, что все изменится — Леша позвонит, — и вытравить ее не получалось. Папа хмурился, а мама все чаще приходила в мою комнату, садилась рядом и гладила по спине, вздыхая и нашептывая какие-то ласковые слова. Это помогало. Правда. Я засыпала под ее руками, сворачиваясь клубком, как потерянный щенок.
С лицеем все сложно. Все делала на автомате. Не запоминала ничего и никого не замечала вокруг. Многие шептались, глядя на меня. Я все понимала. Только вот… все равно. Через два месяца экзамены, новые горизонты, изменения, и хотелось верить, что мне когда-нибудь станет легче.
… Позади остался еще месяц без Антипова, а в моей жизни ничего не менялось. Еда безвкусная, дни серые, интереса к происходящему вокруг — ноль.
Очередное утро, по словам мамы, выдалось солнечным. После экзаменов она предлагала поехать на море. От слова «самолет» меня скрутило внутри, а на шее образовывался призрачный ошейник, который нещадно душил.
— Мария, надо бороться, милая, — мама поставила передо мной чашку чая.
— С кем, мам? — горько усмехнулась.
— За свое будущее, родная.
— Я пока не могу… — осеклась и шумно сглотнула подступившие слезы. — … без него не могу.
— А он?
Вскинула на маму глаза и не понимала, что она хочет услышать. Я не знала, что с ним и как он живет. Ничего не знала о нем! Перерыла все страницы в соцсетях, пыталась через Киру узнать хоть что-то, но везде натыкалась на стену. А сам Леша не пытался найти меня, позвонить, сделать хоть что-то…
— Не знаю, — ответила честно.
— Хватит себя жалеть, Мария. Иначе все вокруг будут делать то же самое. Представь себе, кто-то когда-то скажет Алексею о тебе. Как думаешь, какие это будут слова?
И я задумалась, роняя слезы на заледеневшие ладони. Подняла глаза на маму в немом вопросе.
— Вряд ли ты захочешь, чтобы рассказ о тебе вызвал чувство жалости, родная, — улыбнулась родительница. — Но ты можешь сделать все возможное, чтобы твоя история вызывала уважение и грусть от потери.
— Как? — сдавленно прохрипела я.
— Возьми любовь и боль, помести в красивую коробочку и спрячь в самое тайное место своей прекрасной души, моя девочка. Оставь упорство и стремление. Добейся в жизни того, чего не смогли мы с папой.
Я кивнула. И нет, не прониклась ее словами. Они звучали как что-то нереальное. Если бы могла сделать все, что мама говорила, то давно бы так и поступила. И все же мысли отпечатались в голове. Каждый день я прокручивала их как аффирмации.
До экзаменов оставалась неделя. А я все еще сидела в мрачном чулане, окутанная воспоминаниями и тусклым светом старой запыленной лампы. Три месяца позади, а я все никак не могла прийти в себя. Мечты о любви теперь не находили отклика в моем сердце. Некогда красивые сказки стали для меня терновыми кустами, что впивались в тело острыми шипами, стоило лишь подумать.
Я ждала Киру на ступенях лицея, глядя пустыми глазами перед собой. В голове память привычно восстанавливала слайды наших с Лешей дней, где он встречал меня, забирал из дома, читал вслух книги, заставлял делать селфи, кормил с рук, гулял со мной по городу… Заезженный сериал без хэппи-энда.
— Сафронова, дурнеешь с каждым днем, — насмешливый и глумливый голос Соболевой прорвался сквозь мою стену отчуждения, заставив вздрогнуть.
Глава 40
Отвечать не хотелось. Смерила ее равнодушным взглядом и отвернулась. Какая мне разница, что она думает?
— Эх, Маша — три рубля и наша, — не унималась красотка. — Хотела бы я передать тебе привет от Антипова, но облом. За всю неделю, что мы с ним тусили в Англии, он о тебе ни разу не вспомнил.
— Что? — я чувствовала, как напряжение сковывает меня от макушки до кончиков пальцев на ногах. Легкая дрожь прошла по телу, а ком в горле стал ощутимым и болезненным.
— Я тебя предупреждала, что тебе ничего с Лешей не светит, идиотка. Но ты же у нас самая умная, да, Маша?
— Вы… вместе? — не знаю, зачем спросила, унижаясь еще больше, но… мне необходимо было знать ответ.
— А ты сомневалась? — ухмыльнулась Соболева.
Не
